Для большинства украинцев великий актер Богдан Ступка родился в 1971 году, с появлением на экранах фильма Юрия Ильенко «Белая птица с черной отметиной». Никогда не забудется финал сеанса в киевском кинотеатре имени Довженко: огромный экран, какая-то особенно победная народная музыка, поднимающая тебя ввысь… И самое сильное впечатление от Ореста-Ступки, в котором смешалось доброе и злое, азарт жизни и сумерки смерти…
Экзистенции поколения детей войны
Да, именно Ступка тогда поразил больше всего, несмотря на то, что там все актеры играют прекрасно. Ну, во-первых, он был открытием — до тех пор молодого львовского актера знали только театралы. Во-вторых, он играл якобы ведь врага, врага такой же вроде чудесной советской власти (освободившей украинские земли), однако врага там не нашлось — Ступка сыграл человека. И может, именно это и разозлило большую часть тогдашнего истеблишмента — во враге надо акцентировать врага, человеческого там не должно быть по определению. А здесь — белая птица, хотя и с черной отметиной.
В фильме Ильенко (напомню, сценарий писался режиссером вместе с Иваном Миколайчуком, там много автобиографических мотивов) просматривались и экзистенциальные построения. Братья Дзвонари долго колеблются в отношении красавицы Даны (Лариса Кадочникова). Их единая семейная душа никак не может надломиться, разрушиться, разлететься на отдельные кусочки. Доминирует коллективистская матрица, ты живешь в едином семейном теле, выпорхнуть из которого не просто больно — страшно!
И тогда сама жизнь решает за братьев. После чего любая личная инициатива подлежит наказанию. Всех перемалывает неуправляемая стихия истории. Всех, кто выпал из общей лодки, и теперь напрасно пытается покорить дикий рев вод. Герой Ступки время от времени пытается бунтовать, и каждый раз убеждается в бессмысленности любого поступка. Мало-помалу петля затягивается и, наконец, Орест стреляет себе в голову…
Было какое-то отчаяние в этом, отчаяние действительно экзистенциальное: выбора не было. Точнее, какую бы тропу ты ни выбрал — она вела в пропасть. Поколение, которое принято называть «шестидесятниками», было детьми войны. Ступка и Миколайчук родились в самом начале войны, в 41-м, Ильенко чуть раньше. Война не просто обожгла их души, она гнездилась в них самих. Богдан Ступка рассказывал об ужасе, когда он, еще совсем маленький, запомнил, как во время наступления Красной Армии к ним во двор забежал немецкий солдат и начал отстреливаться. А потом затих… Смерть, смерть витала вокруг, и не только в виде свинцового свиста пуль. Напоминая о том, что жизнь — это только временная декорация, условная хата, которая может упасть в любой момент.
«Я думал, что ты Ступка…»
Шестидесятники ломали мифологическую парадигму о неизбежности прогресса. Единственное прибежище от апокалиптических изломов и насилия над твоей волей — ты сам, твой внутренний космос. Так было в «Тенях забытых предков», где герой чувствовал себя комфортно только в компании с тенями тех, кто отошел в лучший мир. Так было в последней картине (к сожалению, не снятой) Параджанова «Исповедь», где лирический герой вливался в дружный коллектив потревоженных семейных духов. Ступка, на мой взгляд, придал своему персонажу в «Белой птице…» особую трагедийность, так как воспроизводил полное отсутствие выхода из сложившейся ситуации. Некуда податься — вход и выход даже в самого себя замурован. И защиты нет — никакой. Мать Дзвонаря бежит с иконой за сыном, звучит роковой выстрел, икона выпадает из рук и падает в реку, течение воды подчеркивает мимолетность этого момента.
Конечно, стилистика «Белой птицы…» не предусматривала актера как полноценного творца роли, образа — многое достраивалось, договаривалось в монтаже, в пластике кадра. Однако же личность Ступки не могла не поразить: в его тяжелом пронизывающем взгляде читалась история поколения, которое осмелилось на личностный бунт, не боясь заглянуть в самого себя — и растерялось от чувства собственного бессилия что-то изменить. Ничего, ничего не решалось собственными поступками. И оживали страхи военного детства.
«Орест, — говорил мне о своем герое Ступка, — есть воплощение страха. Он боится умереть, боится потерять любимую женщину, свою землю». Однако нами, молодыми зрителями начала 1970-х, уже послевоенными детьми, он воспринимался как сильный персонаж, как собственно герой. Этим и привлекал в первую очередь.
Были во время съемок «Белой птицы…» и курьезные моменты. Снимали на Буковине, жили по частным домам. После первой съемки (для Ступки — первой в его жизни) пошли с Иваном Миколайчуком отметить это нерядовое событие. Наотмечались, «возвращаемся, — рассказывал мне Ступка — по домам уже поздно вечером. Громко так поем… И натыкаемся на самого Юрия Ильенко. Он посмотрел на меня и язвительно сказал: «Богдан, я думал, что ты Ступка. А ты, оказывается, стопка! Еще раз увижу в таком состоянии — пулей вылетишь отсюда. Понял?!»
Как было не понять? Да еще и от режиссера с властной харизмой: такой не шутит. «После того случая, — продолжал Ступка, — я никогда в жизни не позволял себе ничего подобного. Немного расслабиться, особенно после тяжелого спектакля или съемки — это можно, но чтобы напиться? Нет, это уже вне профессии».
Да, Богдан Ступка достиг таких профессиональных, творческих высот не только благодаря таланту, но и дисциплинированности. Конечно, здесь особая роль принадлежит жене актера, пани Ларисе. Она была балериной, а эта профессия не терпит лени и необязательности. Поэтому это распространялось и на Богдана Сильвестровича — в его окружении я никогда не видел людей со специфическими наклонностями к «питию». В тот день, когда играл большой спектакль, Ступка отдыхал до середины дня — и только после этого вечером выходил на сцену. Хотя уставал все равно.
Никогда не забуду, как снимали во Львове (это был 1998-й) эпизоды фильма «Богдан Ступка. Львовские хроники». Гастрольный спектакль «Король Лир». Ступку-Лира выносят на носилках за кулисы (по роли), он поднимается, идет в гримерку и чуть ли не падает на кушетку. Мы за ним с камерой. Долго лежит, закрыв глаза. Серое изможденное лицо. «Снимай!» — шепчу оператору. Снимает. Наконец Богдан Сильвестрович открывает глаза и говорит (в фильме Юрия Терещенко этот эпизод воспроизведен полностью): «Как вот в старые времена Лира играли в 80 лет. Мне вот шестидесяти еще нет, а сил никаких…»
«Как убить своего сына?»
«Сил никаких…» Это только внешне кажется, что актерский труд и не труд вовсе, а так, сплошная тебе игра, порхание по просторам жизни, пиры друг за другом. А я не раз видел, заходя к Ступке в гримерку после спектакля, как он истощен. Особенно после «Тевье-Тевеля»… И это тоже многое объясняет в нем. Талант, дисциплинированность — да! А еще полная самоотдача на сцене, перед кинокамерой…
Он не раз повторял строки Франко: «Працювать, працювать, і в праці сконать!» Я комментировал это так: «Что-то не похоже, Богдан Сильвестрович, что вы бы хотели в работе…» Ведь вместе с тем он был то, что называют Актер Актерович — игривый, карнавальный, впечатление — что какие-то находки, наблюдения тут же демонстрировал. Показывая кого-то и что-то, рассказывая. Анекдоты в его исполнении превращались в роскошные мини-спектакли.
Как по мне, жизнь Богдану Ступке укоротила работа над фильмом Владимира Бортко «Тарас Бульба». Сначала возник другой режиссер, и от него актер успешно отбился. «Я же не умею, — объяснял он мне, — хорошо на лошади ездить. Полечу на землю и костей не соберу. И тогда конец моему актерству». А еще он не знал, как это можно застрелить своего сына: «Ну как бы это я мог своего Остапа из пистолета подстрелить? Что бы он ни сделал — нет, такое невозможно».
Но потом появился Бортко. С его отцом, театральным режиссером, Ступка был хорошо знаком, даже работал когда-то (если не ошибаюсь). Словом, режиссер нажал на какие-то личностные «кнопки» — и актер сдался. И роль Тараса Бульбы раз в жизни предлагают. Еще Александр Довженко собирался экранизировать гоголевскую повесть, потом Сергей Бондарчук — и все мимо. А тут…
Если бы знать, что фильм будет с уклоном в другую версию самого Гоголя, в которой появились российско-имперские мотивы. Только Бортко рассказывал несколько иное… И — снимали летом, в немилосердную жару, в костюмах, в которых и в морозную ночь было бы жарко…
Словом, спекся. Вскоре после тех съемок и начались проблемы со здоровьем актера. Кончилось печально. Кончилось дорожкой на тот свет. Где уже ждал его друг и товарищ, актер Лесь Сердюк. С ним Ступка сошелся именно на съемках «Тараса Бульбы». Даже убедил его вступить в труппу Франковского театра.
Когда хоронили Сердюка (в 2010-м), я единственный раз видел, как плачет Богдан Ступка. Подошел, чтобы утешить. Он, сквозь слезы: «Друзей не бывает много. Лесь один у меня такой друг…»
Ушли. Ушел. Чтобы остаться. Актер какой-то чрезвычайной художественной и собственно человеческой мощи. Вечная память. Вечные фильмы. Роли, которые навсегда.