Хотя можно лишь порадоваться тому, что расизм, пусть даже и непреднамеренный, навлек на себя всеобщее осуждение, начало в парижской прокуратуре предварительного расследования по факту «оскорблений расистского характера» выталкивает ситуацию вокруг опубликованной Valeurs actuelles статьи на совершенно иной политический уровень.
«Атлантико»: Парижская прокуратура начала следствие по факту «оскорблений расистского характера» в связи с выходом статьи о Даниэль Обоно в журнале Valeurs actuelles. Что вы думаете об этой полемике?
Эдуар Юссон: Это не полемика, а политическая операция. Антирасистские активисты — профессиональные провокаторы. И они явно не привыкли к тому, что с ними борются по-умному. С появления книги по истории черной работорговли Оливье Петре-Гренуйо (Olivier Pétré-Grenouilleau), всем должно быть известно, что ответственность за нее лежит не только на западных странах: африканские народы сами обращали в рабство собратьев. Разумеется, эти исторические факты отвергаются левыми политактивистами, которые старательно поддерживают ненависть к Западу, а также ненависть некоторых людей на западе к самим себе. Художественная статья в Valeurs actuelles стала другим способом напомнить о том, что эти активисты не хотят слышать. Стиль материала может не нравиться, но это ни в коем случае не оправдывает обрушившийся на редакцию издания поток оскорблений и клеветы.
Кстати говоря, мне кажется, что редакция проявила себя недостаточно жестко в этой полемике. Она ведет себя так, словно имеет дело с готовыми приводить рациональные аргументы людьми. Нет, ей противостоят ловкие и привыкшие к спорам политактивисты. Они привыкли оскорблять Францию, которая великодушно приняла их и выполняет все их капризы. Единственным извинением подобных регулярных нападок на французский универсализм может быть разве что то, что ненависть к Франции была вдолблена им в голову ненавистью к себе многих преподавателей, журналистов и политиков. В моих статьях я не раз упоминал несколько извращенный крик души моего бывшего преподавателя истории, который стал инспектором национального образования: на семинаре по преподаванию истории в 1994 году он заявил, что школьные программы стали слишком «галлоцентрическими». Сейчас же мы пожинаем то, что посеяли эти прекрасные души. Разве не поразительно, что Сильвен Афуа (Sylvain Afoua) пустился в долгую критику Людовика XIV? А что насчет таких слов этих активистов: «О де Голле и всем таком нужно забыть». Достойные продолжатели дела разрушения истории и гражданского воспитания во Франции.
Жиль Клаврей: Я поддерживаю практически единогласное осуждение публикации в журнале изображения депутата в качестве закованного в цепи раба. Оно, как и сама статья, которая стремится быть ироничной и поучительной, но является лишь посредственной и отвратительной, недостойно «цивилизованного» СМИ. Меня не волнует, было ли это ошибкой или намеренной провокацией: результат налицо, и он неприемлемый. Поэтому широкая поддержка Даниэль Обоно кажется мне совершенно естественной. Кстати говоря, это может быть самым что ни на есть показательным опровержением ее собственных утверждений о пронизавшем французское общество расизме и терпимости к нему. Она рассуждала от «государственном расизме», но получила поддержку со стороны главы этого самого государства! Осуждение одиозной статьи и рисунка, поддержка госпожи Обоно, которая стала жертвой в этой ситуации, — меньшее, что можно было сделать. В этом отличие демократов, республиканцев и настоящих борцов с расизмом, которые защищают всех жертв, от госпожи Обоно: стоит напомнить, как она заявила, что не будет оплакивать жертв в Charlie Hebdo. Не будем забывать о тех, кто вот уже восемь лет восхваляли Мера и Ахмадинежада, а затем сознательно прятали голову в песок при упоминании их жертв. Не будем походить на них. Не стоит делать им такой подарок.
— Почему к статье было привлечено такое внимание по сравнению с другими расистскими происшествиями, которые происходят во Франции?
Эдуар Юссон: Политическая жизнь превратилась в театр теней, нескончаемую жестикуляцию, череду обличительных заявлений. Люди без конца задаются вопросом, что говорить, а не что делать. Кандидат Макрон говорил, что «французская колонизация — преступление против человечности». Он родился в 1977 году и тоже стал плодом школы после событий 1968 года. Макрон — гораздо более ловкий манипулятор, чем другие, и сам не заблуждается насчет того, о чем говорит. Он видит выгоду, которую может извлечь из господства «ненависти к себе» в политических дебатах. Когда обстановка слишком накаляется, например, во время сноса памятников, он делает вид, что возмущен. На самом деле президенту нужны эти споры, поскольку они тянут правых вниз всякий раз, как они поднимают голову. Разве президент не рад тому, что «Национальное объединение» хотя бы частично дистанцируется от Valeurs actuelles? Это позволяет задвинуть в тень реальную картину, подъем насилия, постоянный рост преступности. Вы говорите о «проявлениях расизма», но я считаю, что, несмотря на неоднократные попытки создать во французском обществе свойственный англосаксонским странам раскол, оно по большей части свободно от расизма. Наше общественное полотно разрывается социальным неравенством и постоянным политическим скандалом, то есть тем фактом, что финансирование больших городов, где живут дети иммигрантов, непропорционально тому, что получает периферическая Франция.
Существующая городская политика на протяжении десятилетий формирует возмутительный дисбаланс в перераспределении ВВП. Если мы хотим нарисовать картину современной Франции, стоит в первую очередь обратить внимание на руководящий класс меркой глобализованной буржуазии, которая не может обеспечить всех работой и позволила сформироваться культуре субсидий, преступности и мусульманского радикализма в бедных кварталах. Антирасистские активисты — выходцы из этих мест, которые живут благодаря помощи и находятся вне правового государства. При этом существует и другая, по-настоящему задвинутая в сторону Франция, чьим криком боли стало движение «желтых жилетов».
Жиль Клаврей: Это тяжелый, но неизбежный вопрос. Тяжелый, потому что часть связанной с идентичностью полемики опирается на обсуждение предполагаемой недостаточной или избыточной представленности одной категории действий по отношению к другой. Ясно, что за этим стоит страх «двойных стандартов». Существует борьба за признание себя в качестве «единственной настоящей жертвы», которая связана с затенением ряда факторов в СМИ. Другим вариантом этой гонки за статусом жертвы становится осуждение создания мнимых виновных. Социологи-активисты написали целый ряд работ с критикой «сфабрикованный мусульманской проблемы», тогда как другие их коллеги утверждали, что чувство незащищенности тоже создается в политических целях.
Тем не менее, нельзя полностью избежать этого вопроса по уже названным мной причинам: идентичность создает поле для борьбы представлений, в которой некоторые сильнее других и более эффективно занимают пространство. «Сильнее» значит, что они лучшие стратеги, убедительнее говорят и более эффективно действуют в символическом плане. Движения с критикой «исламофобии», «полицейского насилия» и «государственного расизма» достигли бесспорной протестной зрелости. Это прекрасные пропагандисты. Но правые активисты тоже не остаются в стороне, хотя и пользуются другим каналами, поскольку у них нет такого потенциала мобилизации улицы. Тем не менее они очень активны в социальных сетях и сейчас знают, как попасть на телевидение, чего не было всего несколько лет назад. Зажатый между двумя этими блоками традиционный антирасизм оказался в тяжелом положении, тем более что в нем как никогда силен раскол. Все это ведет к тому, что некоторые современные проявления расизма осуждаются слабо: это касается цыган, азиатов, а также, нужно сказать открыто, евреев. За исключением тех случаев, когда это исходит от ультраправых. Хотя республиканский универсализм поддерживается большинством граждан страны, он редко собирает людей. Charlie Hebdo стал редким и, к сожалению, эфемерным примером.
Эдуар Юссон: Элизабет Леви (Elisabeth Lévy) вкратце обозначила самое важное в эфире CNews: мы теряем чувство свободы, когда миримся с линчеванием одного СМИ другими, а также участием в этом правительственных министров. Кроме того, наше правосудие политизированное и пристрастное, это касается, как минимум, целого ряда судей. Ультралевые могут творить все, что им вздумается, не боясь последствий. Но если вы начинаете высказывать открыто правые взгляды, будьте готовы при первом неосторожном шаге столкнуться с безжалостными судьями. Суд лишь призвал к порядку человека, который обозвал полицейского из Реюньона «поганым негром» в Коньяке в августе? Нам мало что известно об обстоятельствах дела (можно представить, что задержанный не был «коренным французом»), но можно отметить, что французский суд предвзято относится к полицейским.
Жиль Клаврей: Ситуация несколько осложняется тем фактом, что предполагаемый виновный был заключенным, который был выпущен для поездки к врачу, но не вернулся обратно. Если я правильно понял, суд предпочел рассмотреть в приоритетном порядке его повторное заключение в связи с неявкой, а не принимать меры в связи с расистским оскорблением. Тем не менее мне кажется, что дело не закрыто, и что полицейский подал иск. Не стоит создавать впечатление, что в одних случаях наказание сильнее, чем в других. Это становится тем сложнее, что создатели полемики цепляются за малейший факт, чтобы заявить о несправедливости. Это не так в том, что касается расизма. Кроме того, мы уже видели это на примере нескольких процедур, касавшихся политиков. Здесь все должны проявить ответственность и рассудительность, как судьи, которым необходимо абстрагироваться от давления и учесть восприятие их решений, так и СМИ. Представление событий в журналистских «расследованиях», которые зачастую сводятся к представлению секретных, но так удобно «забытых» кем-то документов, систематически формирует у читателя ощущение, что здесь что-то нечисто и что судом пытаются манипулировать. Эти новые медийные прокуроры тем самым мешают работе настоящего правосудия, которое действительно может быть слишком медлительным.
— Как СМИ и политики могут выйти из этой полемики?
Эдуар Юссон: Это будет очень непросто, потому что потребуется прояснение, интеллектуальная честность. Кроме того, нужно чтобы те политики, которые должны были бы встать на защиту Valeurs actuelles, проявили смелость. Пришло время вспомнить о прекрасных словах Пеги: «Нужно говорить, что видишь. Но самое главное, нужно видеть, что видишь». Я вижу театральное возмущение человека, который сам оскорблял Францию и не выносит нападок на него самого и его идеологию. Незаконное проникновение активистов в помещение Valeurs actuelles так и останется безнаказанным, вне всякого сомнения. Чуть менее бросается в глаза малодушие политиков, интеллектуалов и журналистов, которым давно следовало бы поставить на место ультралевых активистов.
Жиль Клаврей: Но возможно ли это? Для выхода, как вы говорите, потребовалось бы не отвечать. Но если вы молчите, вы навлекаете на себя упреки и позволяете укрепить позиции радикалам и тем, кто стремится поднять шум. Вспомните, что говорили нам о Дьедонне в 2014 году: не нужно его запрещать, тем самым вы только делаете ему рекламу, он только этого и ждет! В результате все забыли о единственно важном вопросе: призывал Дьедонне к ненависти или нет? Если да, нужно было действовать соответственно, отдать его под суд и запретить концерты как нарушение общественного порядка. Мало кто тогда поддержал министра внутренних дел Мануэля Вальса. Шесть лет спустя очевидно, что он принял верное решение. Я придерживаюсь похожего мнения, считаю, что нельзя быть вовлеченным наполовину, поддерживать одни направления борьбы, но не другие по той причине, что «настоящая угроза это…». Нет, настоящая угроза — это ненависть во всех ее проявлениях, насилие, неприятие республиканских принципов и демократических институтов, теории заговора, секты. Здесь нет какой-то иерархии, хотя не все экстремистские течения в равной степени опасны в определенный период времени. В любом случае, бессмысленно жаловаться на то, что радикалы с каждым днем все больше укрепляют позиции, если мы сами даем им полную свободу.