Был апрель 1993 года, глава МИД Кшиштоф Скубишевский (Krzysztof Skubiszewski) делал в Сейме ежегодный доклад на тему внешней политики. В нем, он, в частности, констатировал: «Появление ряда независимых государств благотворно повлияло на нашу геополитическую ситуацию и создало исторические шансы (…) Независимые, демократические, безопасные страны у наших восточных границ — это в том числе залог независимости, демократии и безопасности Польши».
Исполнившаяся мечта
В тот момент, спустя год с небольшим после роспуска СССР, не все верили, что новые государства сохранят свой суверенитет. Несмотря на эти сомнения появление Украины, Литвы и Белоруссии стало исполнением мечты многих поколений польских политических мыслителей, которые с XIX века формировали основу нашей восточной политики.
Министр Скубишевский не упоминал в своем докладе имени Ежи Гедройца (Jerzy Giedroyc), однако, то, что он говорил, соответствовало концепции, созданной после Второй мировой войны в кругах парижского журнала «Культура». Гедройц и его соратники, в первую очередь Юлиуш Мерошевский (Juliusz Mieroszewski), считали основной угрозой российский империализм, который не получится разоружить без дружеского сотрудничества с народами, жившими когда-то в Речи Посполитой. Это требовало признания постъялтинской восточной границы и появления между нами и Россией независимых государств.
Не умаляя заслуг «Культуры», следует отметить, что ее восточная мысль развивала и адаптировала к современным реалиям более ранние польские концепции, касавшиеся Восточной Европы, от идей князя Адама Ежи Чарторыйского (Adam Jerzy Czartoryski) до теорий Юзефа Пилсудского (Józef Piłsudski) и так называемых прометеистов. Таким образом в основу восточной политики Третьей Польской Республики легла долгая политическая традиция, обобщенная «Культурой». Что важно, несмотря на все внутренние споры, с тех пор каждое очередное правительство последовательно придерживалось ее принципов.
Стремления и реальность
Дискуссии на тему восточной политики и ее эффектов начались в 2000 году спустя несколько месяцев после смерти Гедройца с опубликованной в «Тыгодник повшехны» статьи Бартоломея Сенкевича (Bartłomiej Sienkiewicz) под названием «Похвала минимализму». Он писал о «не соответствующих польским стремлениям эффектах польской политики», доказывая, что «реалии украинской или белорусской провинции напоминают больше советскую эпоху, чем будни провинции в Чехии или Польше». В тексте звучало разочарование тем, что Украина и Белоруссия не смогли преодолеть зависимость от Москвы, а та выступает главным политическим и экономическим игроком в регионе. Польша, в свою очередь, оставалась слишком слабой, чтобы стать альтернативным центром притяжения.
Сенкевич поставил много верных диагнозов и прозорливо предсказал, что политическая трансформация Восточной Европы «потребует гораздо больше времени, чем бы нам хотелось». Взглянем, как с того момента успели измениться политические и социальные реалии на Востоке, и насколько эти перемены соответствуют целям польской восточной политики.
Укрепление силы
Важнейшие перемены на Востоке принес вспыхнувший в 2014 году российско-украинский конфликт, который стал поворотной точкой для всего региона. В результате серии ошибок Кремля Украина покинула российскую сферу влияний, а процесс формирования украинского национального самосознания ускорился.
Появление не зависящего от Москвы, самостоятельного и дружелюбно настроенного к Польше украинского государства, которое выступает устойчивым международным организмом и считает своим приоритетом интеграцию с западными структурами, это реализация фундаментальной цели польской восточной политики. Можно даже сказать, что украинская часть концепции «Культуры» стала реальностью. Прозападная Украина служит, используя слова другого классика польской восточной мысли Влодзимежа Бончковского (Włodzimierz Bączkowski), фактором укрепления наших сил.
Разумеется, можно задаться вопросом, была ли в этом какая-то наша заслуга. Ни Польша, ни одно другое государство не обладает возможностью эффективно влиять на внутриукраинскую ситуацию. Стоит, однако, напомнить, что наши дипломаты были одними из немногих, кто последовательно поддерживал украинскую независимость на международной арене. За три года до нашего вступления в ЕС мы представили концепцию европейской восточной политики, которой в тот момент еще не существовало. Помимо тезиса о реформировании Восточной Европы, там также был пункт о необходимости подписать с Украиной соглашение об ассоциации. Через полтора десятка лет его заключили. Именно отказ Януковича от соглашения стал импульсом к революции достоинства.
Хотя во многом стратегические интересы Польши и Украины совпадают, это не означает, что между нами всегда должно царить образцовое согласие. Столкновения, расхождения во мнениях — это для ближайших соседей нормальное явление. Примеров в ЕС можно найти немало, взять хотя бы Францию и Германию. Преодоление польско-украинских споров на историческую тему — задача сложная, следует, однако, планомерно заниматься ей и искать инструменты, которые позволят их преодолеть, а не замалчивать тему.
Белорусы обретают самостоятельность
Хуже выглядит ситуация в Белоруссии, которая остается в сфере российских влияний: они видны практически в каждой области от политики до экономики или армии. Казалось уже, что белорусы не способны на какое-либо сопротивление, но начались удивившие всех масштабом и продолжительностью протестные выступления.
Белорусское общество стало претендовать на то, чтобы стать политическим актером. Одновременно начало пробуждаться национальное самосознание белорусов, сплотившихся под историческим бело-красно-белым флагом и гербом «Погоня» времен Великого княжества Литовского. В Польше эти перемены встретили с воодушевлением и надеждой.
Протестное движение еще не одержало победы, и остается вопросом, когда ему удастся добиться смены режима (если это вообще произойдет), но с польской точки зрения оптимистичным кажется уже сам факт того, что белорусский народ продемонстрировал готовность отстаивать свои права.
Существует риск, что ослабленный Александр Лукашенко будет вынужден заключить с Россией новые, невыгодные для Белоруссии интеграционные соглашения. Вполне возможно, однако, что обретшее силу гражданское общество станет преградой для их внедрения, а Кремль не столько проглотит Белоруссию, сколько ей подавится.
«Мягкая сила» Польши
В своей статье двадцатилетней давности Сенкевич писал, что в глазах жителей Украины и Белоруссии Польша не выглядит «альтернативным политико-цивилизационным центром». Спустя два десятилетия мы видим, что ситуация радикальным образом изменилась. Мы редко осознаем, что один из наших главных активов на Востоке — это имидж страны, добившейся больших экономических успехов. Не случайно на предвыборных встречах Светланы Тихановской Польша неоднократно упоминалась в качестве примера для подражания. То, что поляки преуспели, склонило жителей Восточной Европы ставить перед собой более смелые цели.
Это связано также с тем, что в последние годы мы наблюдали беспрецедентное развитие польско-украинских и польско-белорусских контактов. В нашей стране находится более миллиона украинских мигрантов и примерно сто тысяч работников из Белоруссии, 40 тысяч украинцев и 8 тысяч белорусов учатся в польских вузах. Развиваются межчеловеческие, экономические, научные отношения. Свою роль играет то, что Польша находится в первых строках списка государств, к которым украинцы относятся с симпатией (в Белоруссии таких опросов не проводилось).
Хуже обстоит дело с формированием экономических активов на Востоке. Объем польских инвестиций на Украине составляет примерно 900 миллионов долларов, в Белоруссии — примерно 250 миллионов. Это гораздо меньше, чем бы нам хотелось. Следует, однако, помнить, что это сложные и не вполне безопасные рынки. Оптимистично выглядит между тем рост объема товарооборота. Польша стала вторым (уступая Китаю, но обгоняя Россию) экспортным рынком для Украины и пятым для Белоруссии. Важная задача на будущее — дальнейшее развитие экономических отношений.
Люблинский треугольник
Польскую восточную политику определяет не только желание обеспечить нашей стране безопасность. Мы, государство и общество, помним, что традиция Речи Посполитой многих народов возлагает на нас особую ответственность. Мерошевский почти полвека назад писал об этом так: «В территориальном смысле многовековую битву за лидерство на Востоке мы не выиграли (…), но это означает не то, что польская миссия там завершена, а то, что мы должны переосмыслить ее цели и стратегию».
Отсылкой к общему наследию и в первую очередь к общим интересам стала инициатива «Люблинский треугольник» (Польша, Украина, Литва), с идеей создания которой в июне выступил глава польского МИД Яцек Чапутович (Jacek Czaputowicz). Отвечая на вопрос, почему это произошло так поздно, можно ответить, что до некоторых вещей нужно было дозреть (не только нам). Реакция Варшавы, Вильнюса и Киева на события в Белоруссии показывает, что стратегические интересы трех столиц совпадают.
Это хорошая исходная точка для налаживания более тесного взаимодействия и регионального сотрудничества между странами-наследницами давней Речи Посполитой. Одновременно следует реалистично подчеркнуть, про процесс сближения будет долгим и непростым.
В тени России
Остановимся еще на России. Польско-российские отношения в последние 30 лет развивались по синусоиде: долгие периоды напряженности чередовались с короткими моментами, когда появлялась надежда на их нормализацию. Чаще всего это происходило, когда в Польше менялось правительство, и возвращалась (как позднее оказывалось, наивная) вера в возможность найти с Кремлем общий язык. Однако перезагрузка проваливалась, поскольку россияне ожидали от нас слишком больших уступок. Ключевым вопросом было признание существования российской сферы влияний в Восточной Европе.
С 1991 года в польско-российские отношения был вписан спор фундаментального характера, который уходит корнями в XVII век. На современном этапе он касается того, останется ли этот регион в орбите Москвы или постепенно освободиться от стягивающих его пут, развивая контакты с ЕС и демократизируя свою политику. Ни для кого не секрет, что сейчас цели России в контексте Украины и Белоруссии полностью расходятся с нашими. Польша вот уже три десятилетия последовательно стремится, если называть вещи своими именами, помочь украинцам и белорусам вырваться из объятий Кремля и получить возможность самостоятельно действовать на внешнеполитической арене.
Российский фактор определяет восточную политику Варшавы. Более того, исходящая от Москвы угроза непосредственным образом влияет на нашу стратегию безопасности, а также отчасти на взаимодействие с Западом (в том числе существенным образом — на польско-американские контакты). Любопытно, что в Польше в дискуссиях на тему нашей стратегии в отношении Востока преобладают критические мнения, однако, россияне считают нас достойным противником. При чтении статей российских аналитиков складывается впечатление, что они зачастую оценивают эффективность действий Варшавы выше, чем мы сами, в том числе обращая внимания на польское умение привлечь внимание Запада.
Определенную закономерность в этой области обнаружил полвека назад Мерошевский, который писал, что Россия «всегда видит в нас активного соперника». Подтверждением его слов может служить организованная в Москве несколько месяцев назад дискуссия российских экспертов, которые занимаются нашей страной. Ее выводы звучали так: «Активность Польши на Востоке заслуживает серьезного отношения. (…) К ней нельзя относиться легкомысленно, поскольку это страна с серьезными амбициями, и за ней нужно пристально следить».
Терпеливо и последовательно
По меньшей мере часть негативных оценок достижений польской восточной политики в период с 1991 года связана с завышенными нереалистичными ожиданиями. Следует, однако, ориентироваться на достижимые цели. Действия Польши, несомненно, ослабляет неэффективность ее руководства, а также, в некоторых сферах, отсутствие политических инструментов, помогающих, например, оказывать поддержку польскому бизнесу или проводить историческую политику (еще Гедройц призывал создать в Киеве Польский исторический институт). В разные периоды польская восточная политика находилась на разных местах в списке приоритетов нашей внешнеполитической деятельности, что тоже влияло на ее продуктивность.
Вернемся еще раз на трибуну сейма и вспомним, что заявил с нее в 1995 году глава МИД Владислав Бартошевский (Władysław Bartoszewski): «Политику в отношении региона, который находится на востоке от Польши, следует проводить терпеливо и последовательно, помня о том, что для этой территории характерна нестабильность и динамичные изменения».
Главными козырями польской восточной политики последних 30 лет были неизменное следование принципам, уходящим корнями в нашу долгую традицию восточной мысли (современный дух в нее вдохнул Гедройц), а также политический консенсус. В том числе сейчас, на фоне белорусских событий, видно, что представители польской политической сцены способны занять солидарную позицию по этому стратегически важному для нас вопросу. Остается только повышать нашу эффективность и расширять инструментарий, тем более что до разоружения российского империализма еще далеко.