9 декабря 1980 года катастрофа казалась неизбежной. Збигнев Бжезинский показал президенту Картеру доклад ЦРУ, который гласил, что по меньшей мере 27 дивизий готовы в любой момент вторгнуться в Польшу.
«Мы наблюдаем движения войск практически вдоль всех границ Польши, видим движущиеся со всех сторон колонны грузовых автомобилей. Дивизии, полки и центры связи приведены в состояние полной боевой готовности. Произведена подготовка госпиталей, систем снабжения. Оснащение воздушно-десантных войск загружено в самолеты», — записал 9 декабря 40 лет назад советник президента США по национальной безопасности Бжезинский в своем дневнике.
Как полагала американская разведка, вторжение должно было начаться в течение максимум 48 часов. «Я говорил с президентом. Единственное, что мы можем сделать, это лишить советскую сторону фактора неожиданности и показать, какую цену за свои действия ей придется заплатить на международной арене», — резюмировал он.
О ситуации вокруг Польши и возможном вторжении он также сообщил папе римскому Иоанну Павлу II.
Появление «Солидарности» вызвало в Кремле, мягко говоря, тревогу. Уже 25 августа, когда в Гданьске шли переговоры между властями и протестующими работниками судоверфи, политбюро созвало специальную комиссию, которая должна была следить за развитием событий в Польше и реагировать на них. Неделей позже Москва направила посольству в Варшаве «тезисы для беседы с представителями польского руководства». «Поскольку здоровые силы партии и общества не могут согласиться с движением вспять, достигнутый компромисс будет носить, скорее всего, временный характер, — говорится в документе. — Под напором антисоциалистических сил, сумевших ввести в заблуждение значительные слои рабочего класса, Польской объединенной рабочей партии пришлось перейти в оборону. Теперь задача состоит в том, чтобы готовить контрнаступление и вернуть утраченные позиции в рабочем классе и народе».
Следующие недели принесли очередные разочарования. Команда Станислава Кани (Stanisław Kania), по мнению Москвы, заняла излишне мягкую позицию, чем только раззадорила противника. «В Польше налицо контрреволюция, — возмущенно восклицал Брежнев в конце октября. — Валенса ездит из города в город, везде ему воздают почет, а польские руководители помалкивают. Может быть, действительно потребуется ввести военное положение».
Создание независимой профсоюзной организации поддерживали почти 90% поляков, в том числе многие члены партии. Каня уверял Брежнева, что власти знают, кого арестовывать, и как использовать армию, но в ноябре «Солидарность» выиграла в Верховном суде битву за регистрацию своего устава без тезиса о руководящей роли партии. Оппозиция была легализована.
Казалось, что партия утрачивает контроль над ситуацией. «Солидарность» требовала позволить ей принимать участие в принятии ключевых административных и экономических решений. На горизонте маячила перспектива свободных выборов в Сейм.
Крах польского режима грозил обернуться непредсказуемыми последствиями для всего коммунистического блока. Руководители Чехословакии, Венгрии и ГДР сообщали Москве, что они опасаются, как бы их собственные граждане не заразились контрреволюционными идеями. Эрих Хонеккер убеждал Брежнева, что для спасения социализма на Висле понадобится ввести войска Организации Варшавского договора.
Политический контекст переплетался с военным. Положение Польши было таково, что в случае развязывания третьей мировой войны ей предстояло сыграть решающую роль. Именно через ее территорию двигались бы на запад войска второго эшелона: миллионы советских солдат, дислоцирующихся на Украине и в Белоруссии. Не менее важна была и лояльность польского правительства: утрата ПОРП власти лишила бы СССР стратегической инициативы в Европе.
1 декабря в Москву вызвали Тадеуша Гупаловского (Tadeusz Hupałowski) из польского Генштаба. Его принимал начальник Генерального штаба вооруженных сил СССР маршал Николай Огарков в компании представителей штабов Чехословакии и ГДР. «Огарков говорил, что начинает и заканчивает каждый день новостями о событиях в нашей стране, — вспоминал Войчех Ярузельский (Wojciech Jaruzelski), который был тогда министром обороны. — Он сообщил генералу Гупаловскому, что планируются учения, точнее, перегруппировка и размещение войск стран Варшавского договора на польских полигонах в окрестностях крупных агломераций. Ему позволили сделать копию плана этих учений. (…) В Польшу с востока, запада и юга планировалось ввести только на первом этапе 18 дивизий, из них 15 советских, 2 чехословацкие и одну из ГДР».
3 декабря главнокомандующий Объединенными вооруженными силами маршал Виктор Куликов проинформировал Ярузельского, что начало учений «Союз-80» запланировано на 8 декабря. Станислава Каню вызвали 5 декабря в Москву, где должна была состояться встреча руководителей стран-участниц Организации Варшавского Договора.
Американцы с начала декабря изучали на спутниковых снимках, как к границам Польши стягивают бронированную технику. Разведка зафиксировала резкий рост объема зашифрованных сообщений, которыми обменивалось командование армий и дивизий. Американские дипломаты из сопредельных стран сообщали о приостановке работы пограничных переходов на границах Польши и даже о блокировании доступа к некоторым районам в приграничной полосе. Источником самой ценной информации был Джек Стронг — агент в Генштабе польской армии. Всего несколько человек в ЦРУ знали, что под этим псевдонимом скрывается полковник Рышард Куклиньский (Ryszard Kukliński).
В первые дни он сообщал: «Переодетые в гражданское представители „братских армий" занимаются разведкой на маршрутах вторжения, изучая полевые условия района будущих действий. Сценарий предусматривает группировку входящих сил вблизи важнейших мест дислокации польских войск для проведения учений с использованием боевых снарядов. Далее, в зависимости от развития событий, все крупные польские города, в особенности промышленные центры, планируется отрезать от мира. Согласно плану Генштаба ВС СССР, в то время как „союзнические" войска будут заниматься перегруппировкой на всей территории Польши, польские военные продолжат пребывать в казармах».
Ситуация стала основной темой консультаций в Белом доме с участием президента, госсекретаря, министра обороны и советника по безопасности. Военное вторжение в Польшу перечеркнуло бы надежды на демократизацию советского блока снизу, но еще большую тревогу вызывали военные аспекты. Тысячи танков и сотни тысяч военных приблизились бы к границам НАТО, а это радикальным образом меняло сценарий гипотетической войны.
Бжезинский впоследствии вспоминал: «Мы располагали данными, прежде всего от полковника Куклиньского, так что если бы советские войска переместились на запад и начали угрожать НАТО, все советское командование вместе с маршалом Куликовым было бы мертво в течение трех часов после начала таких действий».
Администрация Картера старалась не допустить повторения событий августа 1968 года, когда советское вторжение в Чехословакию стало неожиданностью для мировой общественности и политиков. Информацию о готовящемся введении войск передали европейским столицам, а также прессе. На первых полосах газет появились тревожные заголовки.
Уже 3 декабря Картер воспользовался горячей линией с Кремлем. «Я хочу подчеркнуть, что применение силы в Польше негативным образом отразится на взаимных отношениях между нашими государствами», — сказал он советскому лидеру. В тот же день Госдепартамент сделал официальное заявление, сообщив миру о подготовке СССР к вторжению и добавив, что оно окажет крайне негативное воздействие на американо-советские контакты.
Спустя два дня в Москве прошла встреча коммунистических лидеров. Польская делегация с Каней и Ярузельским ехала туда, как на заклание.
Первый секретарь ЦК ПОРП пытался спасти государство и себя самого, присягая на верность Брежневу. «Мы находимся в постоянном контакте с руководством КПСС и очень ценим замечания и советы, которые дает нам товарищ Леонид Ильич, — говорил он на заседании. — Мы полностью разделяем вашу оценку причин конфликтов, возникающих в Польше. Под руководством премьера работает созданный политбюро штаб, готовящий ряд разнообразных инструментов, в число которых входит введение военного положения. Разрабатывается операция по аресту наиболее активных представителей контрреволюционных сил. Мы также создадим специальные группы, состоящие из наиболее доверенных членов партии. Если возникнет необходимость, они получат оружие. (…) Товарищи, хочу вас заверить, что в борьбе с контрреволюцией мы проявим всю решимость ради защиты социализма и социалистической власти в Польше».
Казалось, что Кремль задобрило унижение Кани. В конце заседания Брежнев, правда, выступил с традиционным набором претензий в адрес польского руководства, но одновременно похвалил его за готовность предпринимать решительные шаги. Собравшиеся единогласно утвердили текст краткого заявления и больше не возвращались к теме учений.
Однако в тот же вечер ее поднял Брежнев в беседе с глазу на глаз с Каней. «Вот и хорошо, что мы не будем входить. Разве что ситуация осложнится, и тогда мы все же войдем, но без твоего разрешения делать этого не станем», — сказал, как говорят, советский лидер.
Между тем, согласно данным ЦРУ, подготовку к операции отнюдь не приостановили. К войскам, стянутым к границе, присоединялись очередные подразделения. Американцы ответили эскалацией угроз. Картер объявил, что Соединенные Штаты обдумывают возможность наращивания военного присутствия на Ближнем Востоке. Штаб-квартира НАТО, в свою очередь, сообщила о приведении своих сил в боевую готовность перед лицом потенциальной угрозы.
Возможно, решающее значение имел список экономических санкций, которые американцы намеревались ввести в отношении СССР. Бжезинский способствовал тому, чтобы он попал в прессу. 12 декабря космическая разведка доложила, что советские дивизии возвращаются в казармы.
Историки до сих пор спорят о том, как интерпретировать советские действия в отношении Польши в первой половине декабря 1980 года. Были ли они блефом? Масштаб задействованных сил и количество запущенных процедур, как кажется, намекают, что Кремль действительно был готов начать военное вторжение. Почему же он решил не оказывать «братской помощи»? Что остановило советские танки? Выступление Кани в Москве содержало лишь обещания общего плана, в нем не было ничего такого, что могло бы изменить советскую оценку ситуации в Польше. «Солидарность» продолжала наступление, а ПОРП отступала.
По всей вероятности, команда Брежнева использовала встречу лидеров стран-участниц Организации Варшавского договора как дымовую завесу, благодаря которой можно было отказаться от принятого решения, сохранив лицо. Важную роль сыграла быстрая и решительная реакция Вашингтона, который дал понять Кремлю, какой окажется цена ликвидации «Солидарности». Политбюро решило, что в конечном счете выгоднее будет дать польским товарищам время на подготовку к введению военного положения.
Обрывки информации о международной ситуации добирались и до поляков, хотя слухи о мобилизации Организации Варшавского договора воспринимались, скорее, как пропагандистская игра, попытки запугать народ. «Заявления русских опосредованным образом свидетельствуют о том, что, по крайней мере сейчас, войск они вводить не станут, — писал в своем дневнике Вальдемар Кучиньский (Waldemar Kuczyński). — Однако нигде не говорится прямо, что таких планов у них вообще нет. Вторжение стало довольно частой темой бесед, но, мне кажется, нам недостает фантазии, а поэтому о таком сценарии мы говорим удивительно спокойно. Возможно, мы не верим, что такое вообще возможно?».
Между тем все действительно висело на волоске.