После долгой паузы Россия вновь закрепляется в Африке, о чем говорит ее военная поддержка ЦАР. Париж называет тайным маневром это возвращение, которое на самом деле представляет собой утверждение российского влияния. Москва в прошлом поддерживала деколонизацию, а сегодня довольствуется тем, что собирает заказы и помогает оборонным партнерам.
Октябрь 2019 года. Четыре десятка глав государств идут по аллеям бывшей олимпийской деревни Сочи, курортного города на Черном море, где проходили зимние игры 2014 года. Созванный по инициативе Владимира Путина первый саммите Россия-Африка завершился провозглашением масштабных планов: удвоение торгового оборота за пять лет и проведение новой встречи в 2022 году, вероятно, в Аддис-Абебе (Эфиопия), где находится штаб-квартира Африканского союза.
Это крупное дипломатическое мероприятие было воспринято на Западе как символ возвращения Москвы на африканский континент, нового интереса к региону, который является частью широкой стратегии. Тем не менее более детальный анализ говорит о том, что этот процесс на самом деле стартовал еще лет 15 назад. С тех пор он существенно изменился с точки зрения как географии охваченных стран, так и задействованных векторов влияния. Стоит отметить, что при всем этом здесь не вырисовывается последовательный подход в масштабах всей Африки.
Топография влияния Москвы в Африке долгое время опиралась на деколонизацию и борьбу с апартеидом. Хотя этот континент присутствовал в размышлениях Ленина еще в начале 1920-х годов, он стал полноценным объектом внешней политики Кремля лишь 30 лет спустя на фоне распада французской и британской колониальных империй. После открытого вмешательства в Суэцкий кризис в 1956 году СССР предоставил большую экономическую и военную помощь Египту президента Насера и стал уделять все больше внимания самым разным движениям национального освобождения. Подгонял Советский Союз и маоистский Китай, который был недоволен вялостью его революционного движения. С 1956 года СССР установил привилегированные связи с алжирским Фронтом национального освобождения. На базе в Крыму принимали борцов с апартеидом Африканского национального конгресса Нельсона Манделы, Союза африканского народа Зимбабве и Фронта освобождения Мозамбика.
Сотни советских дипломатов
Эта военная помощь сопровождалась «мягкой» политикой влияния, примером которой стало открытие в 1961 году в Москве Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы, где через 20 лет приняли почти 26 500 студентов из Азии, Латинской Америки и Африки. СССР также отметился отправкой большого числа дипломатов в Африку и страны третьего мира: новые независимые государства обычно присылали в Москву двух-трех дипломатов, а оттуда приезжали сотни. Например, в Того в 1960 году было по советскому дипломату на чуть более 18 000 жителей…
В 1970-1980-х годах африканский континента стал значимым (хоть и периферическим) полем противостояния Востока и Запада. Кремль пытался закрепиться в Сомали, затем — в Эфиопии, и, наконец, устремил взгляд на юг в связи с распадом португальской империи и началом борьбы с апартеидом. Советское вмешательство сильнее всего проявило себя в Анголе, куда с 1975 года было отправлено более 10 000 военных. Зимой 1988 года те также сыграли решающую роль (вместе с кубинскими войсками) в битве при Квито-Кванавале, которая открыла путь к независимости Намибии и нанесла невосполнимый ущерб властям Претории.
Как бы то ни было, Африка стала тем континентом, на котором стратегическое отступление для нормализации отношений с Западом по решению последнего генсека КПСС Михаила Горбачева в конце 1980-х годов оказалось самым быстрым и заметным. Продолжилось оно и после распада СССР. Для Бориса Ельцина и российского руководства тех времен Африка была символом экономической отсталости, а также напрасных и дорогостоящих авантюр. Поэтому в 1992 году Россия объявила о закрытии девяти посольств, четырех консульств и 13 из 20 культурных центров. В связи с недостатком финансирования и интереса со стороны новых властей большая часть местных бюро информагентств (во время холодной войны они также использовались как прикрытие для внешней разведки) закрылась. В 1993 году на товарообмен с Африкой приходилось всего 2% внешней торговли страны. Всего за несколько месяцев Россия практически исчезла из Африки, пожертвовав несколькими десятилетиями экономических и политических инвестиций. Как ни парадоксально, это совпало со «взлетом» Африки и приходом на континент многих международных игроков. А также лишь еще больше усилило отставание, которое затем пришлось наверстывать Москве в 2000-х годах.
Первые признаки возвращения интереса к Африке появились в 2001 году. Бывший министр иностранных дел (1996-1998) и премьер-министр (1998-1999) Евгений Примаков, которого Путин назначил главой внешнеторговой палаты, провел турне, посетив Анголу, Намибию, Танзанию и ЮАР. Но первого прорыва России на континенте в новом столетии пришлось ждать еще пять лет. В марте 2006 года Владимир Путин отправился в Алжир и предложил тому списание долга в 4,7 миллиарда долларов в обмен на подписание оружейных договоров на 6 миллиардов долларов. Задачей Москвы в тот момент было задействовать сети влияния времен холодной войны и обратить старые идеологические связи в классически бизнес-потоки.
Точно такой же подход был опробован в Ливии, еще одном давнем партнере СССР. Весной 2008 года, всего за несколько месяцев до передачи власти Дмитрию Медведеву, Путин встретился с Муаммаром Каддафи и списал долг в 4,6 миллиарда долларов, который накопился у Ливии перед Советским Союзом. В ответ было получено обязательство закупить на 3 миллиарда долларов военную технику, в частности боевые самолеты, танки и системы ПВО. Кроме того, было подписано соглашение об участии РЖД в строительстве линии между Сиртом и Бенгази. Визит Каддафи в Москву в октябре 2008 года (первый с 1985 года) все же продемонстрировал, что Кремлю было сложно реализовать достижения на практике, поскольку ливийский лидер стремился продолжить торг.
Первая фаза возвращения России в Африку также была связана с масштабными инвестициями частных компаний. В частности, «Русал» закрепился в Гвинее, еще одной стране, которая поддерживала тесные отношения с «социалистическим лагерем». После визита Путина в Преторию в сентябре 2006 года металлургическая группа «Евраз» Романа Абрамовича и горнодобывающий холдинг «Ренова» Виктора Вексельберга приобрели Highveld Steel and Vanadium Ltd и 49% United Manganese of Kalahari. Мощная ресурсная составляющая российских инвестиций подтвердилась в 2010 году, когда дочернее предприятие «Росатома» АРМЗ приобрело большое месторождение урана в Танзании. «Алроса», главный российский производитель алмазов, в свою очередь инвестировал в Анголе, а затем в Зимбабве.
Ближе к концу президентского срока Медведева (2008-2012) африканская политика России начала переходить на государственный уровень. В марте 2011 года президент назначил спецпредставителя по сотрудничеству с Африкой. Его выбор пал на Михаила Маргелова, специалиста по арабскому языку, который в тот момент возглавлял комиссию по международным делам Совета Федерации (на новом посту он проработал до 2014 года). Тот организовал в декабре 2011 года первый российско-африканский деловой форум и внес вклад в формирование политики Москвы на континенте.
В 2011 году также произошло первое публичное осложнение за четыре года странного сосуществования президента России с его премьером Путиным. Тот был недоволен решением Медведева воздержаться от использования права вето на голосовании по западному вмешательству против Каддафи (под давлением президента Франции Николя Саркози) и предупредил его об угрозе смены режима в Триполи. Этот малоизвестный на Западе эпизод стал поворотным моментом для властных игр в Москве. После возвращения в Кремль весной 2012 года Путин сделал критику западных вмешательств центральным элементом своей внешнеполитической риторики. Ливийский прецедент и в целом «арабская весна» стали играть роль пугала.
Традиционно Россия проводит черту между Африкой южнее Сахары и арабоязычным севером континента, где она разворачивает большую часть дипломатических и экономических усилий. Эта тенденция лишь усилилась на фоне потепления отношений с Египтом после военного переворота маршала Ас-Сиси в 2013 году и укрепления связей с Марокко с 2014 года. Продажа оружия и военное сотрудничество стали первыми проявлениями сближения с Каиром. С 2013 по 2017 год египетские военные получили 46 боевых самолетов МиГ-29М, системы ПВО Бук-М1-2 и С-300ВМ, а также 46 штурмовых вертолетов Ка-52. Изначально они предназначались для вертолетоносцев «Мистраль», которые Франция должна была продать России, но в итоге попали в Египет в 2015 году. Этот процесс должен продолжиться с поставкой истребителей-бомбардировщиков Су-35, несмотря на американские угрозы в адрес Каира. Кроме того, российская и египетская морская пехота провела в октябре 2020 года учения в Черном море, тогда как воздушно-десантные силы обеих стран теперь проводят ежегодные совместные учения.
Неудача наемников «Вагнера»
Торговые связи двух стран существенно укрепились, а товарооборот вырос с 2,8 миллиарда долларов в 2011 году до 8 миллиардов в 2018 году. Россия намного увеличила объемы экспорта зерновых в Египет (главный мировой импортер): в 2017-2018 года 85% всего закупленного страной зерна было российским. Кроме того, по подписанному в 2015 году договору, Росатом построит к западу от Александрии первую египетскую АЭС. Этот проект с оценочной стоимостью в 25 миллиардов долларов должен быть завершен в 2029 году. На 85% он финансируется российским государственным займом.
Кроме того, растущая напряженность с Западом после украинского кризиса и большая вовлеченность Москвы на Ближнем Востоке с начала военного вмешательства в Сирии создали условия для развития скромных до того момента отношений с Марокко. В марте 2016 года, через 14 лет после первого визита, король Мухаммед VI с десятком министров прибыл в Россию, где его принял в Кремле Владимир Путин. Марокко оказалось в числе стран, которые извлекли наибольшую выгоду из введенных Москвой в августе 2014 года ответных санкций на европейскую продовольственную продукцию. К тому же, королевство рассчитывало привлечь российских туристов благодаря открытию прямого авиарейса: до пандемии коронавируса Касабланка была одним из немногих африканских городов, которые могли похвастаться прямым сообщением с Москвой. Двусторонний обмен тоже стал существенным, дойдя до отметки в 1,47 миллиарда долларов в 2018 году.
С недавних пор в российско-марокканских отношениях также присутствует существенная оборонная составляющая. В декабре 2016 года секретарь Совбеза России Николай Патрушев отправился с двухдневным визитом в Марокко в ответ на апрельскую поездку главы Генерального управления национальной безопасности Марокко Абделлатифа Хаммуши в Москву. Разногласия по Западной Сахаре (они не афишируются) не мешают двум странам активно развивать прагматические отношения практически во всех областях.
В целом с 2014 года оборонный аспект стал играть главную роль в африканской политике России. За последние пять лет она подписала соглашения с двумя десятками стран, последними из которых стали Мали (июнь 2019 года), Конго (май 2019 года) и Мадагаскар (октябрь 2018 года). Эти документы предусматривают подготовку офицеров в Москве, поставку новой военной техники и техобслуживание имеющейся, совместные учения, борьбу с терроризмом и морским пиратством. Составляющие варьируются в зависимости от ситуации в стране и ее интересов. Хотя вопрос об открытии постоянных военных баз в Африке в настоящий момент не стоит, озвученная в декабре новость о подготовке межправительственного соглашения с Суданом для открытия центра логистической и материальной поддержки на Красном море говорит о стремлении Москвы получить военно-морские ресурсы в подкрепление ее растущей активности на Ближнем Востоке.
Борьба с террористами и бунтовщиками стала обсуждаться относительно недавно. Ей занимаются как на официальном уровне, так и с привлечением частных игроков. Приоритетной задачей партнерства России и Нигерии в настоящий момент является борьба с джихадистским движением «Боко Харам» (террористическая организация запрещена в РФ, прим.ред.). Нигерийских военных отправляют на тренировки в Россию, а Рособоронэкспорт направил в страну в 2016 и 2018 годах дюжину вертолетов Ми-35М (в то же время слухи о возможной продаже истребителей-бомбардировщиков Су-30 пока что не получили подтверждения). В мае 2017 года у министра обороны Сергея Шойгу состоялись в Москве продолжительные переговоры с нигерийским коллегой Мансуром Мухаммедом Дан Али.
В то же время в Ливии, ЦАР, Мозамбике и Судане российское государство (оно не хочет задействовать регулярные войска и спецназ) перекладывает борьбу с мятежниками на плечи частных военных компаний. Хотя появившиеся в Банги частные «военные консультанты» вызывают серьезную обеспокоенность в Париже, они сами не участвуют в боях. В то же время в конце 2018 года российские наемники участвовали с местными силами в подавлении восстания в Судане против президента Омара Башира. В Мозамбике (его президент Филипе Ньюси дважды бывал в России) осенью 2019 года задачей военных субподрядчиков была борьба с исламистскими группами в провинции Кабу-Делгаду, ключевом регионе для масштабных планов правительства по добыче газа.
Повсюду результаты на данном этапе выглядят отрицательными. Сражавшимся вместе с ливийским маршалом Хафтаром наемникам «Вагнера» не удалось предотвратить его поражение в битве за Триполи. Они также понесли ощутимые потери в Мозамбике и были отозваны из боевых зон всего через несколько недель после развертывания. Их предполагаемая деятельность в Хартуме могла дорого обойтись Москве в политическом плане после смены режима в октябре 2019 года. Что касается ЦАР, Кремль, судя по всему, решил сделать страну пилотным проектом своего регионального влияния, о чем свидетельствует его военная поддержка правительственной армии в условиях вооруженного наступления оппозиции. Кстати говоря, Москва открыла в Банги представительство своего Минобороны.
В целом, главным достижением России в Африке стало улучшение восприятия ее роли и влияния. Страны континента вновь рассматривают ее как игрока первого плана, который может предложить экономическое сотрудничество и потенциально внести вклад в их внешнюю и внутреннюю безопасность или даже стать символом «третьего» дипломатического пути между Западом (он считается слишком навязчивым в вопросах прав человека) и Китаем (многие в регионе хотели бы избавиться от его хватки). Для Москвы Африка также представляет собой резервуар голосов в Генассамблее ООН при обсуждении таких чувствительных вопросов как Донбасс или Крым. В частности, в 2014 году многие африканские государства голосовали против резолюции с осуждением российской аннексии полуострова (Судан, Зимбабве…) или же предпочли воздержаться (Алжир, ЮАР, Мали, Руанда, Сенегал…). Документ был холодно встречен отнюдь не только десятком стран, которые традиционного голосуют против западных инициатив, а дипломатическая изоляция России (ее стремились добиться Вашингтон с европейскими союзниками) оказалась не такой страшной, как планировалось.
Вопреки широко распространенным представлениям, Россия перестала быть экономическим «карликом» в Африке. В 2018 году объем ее товарообмена с континентом перевалил за отметку в 20 миллиардов долларов: ее показатель отстает от китайского (204 миллиарда) или французского (51,3 миллиарда), но сравним с бразильским или турецким. Москва стремится диверсифицировать структуру товарообмена, отдавая предпочтение высокотехнологическим областям. Она работает в сфере запуска спутников: для Анголы в 2017 году и для Туниса с 2020 года. Что касается ядерной энергетики, Росатом подписал соглашения с такими государствами как Замбия, Судан и Руанда (контакты с ней активизировались после визита президента Поля Кагаме в Москву в июне 2018 года). Поставщик решений в сфере кибербезопасности Kaspersky Lab открыл в мае 2019 года представительство в Кагали, откуда планирует расширять присутствие на востоке Африки.
Хотя Россия все более открыто делает ставку на грубую силу, она продолжает разворачивать в Африке инструменты долгосрочного влияния с прицелом на местные общества. Ряд государственных СМИ (RT, Sputnik) на английском, французском и португальском языках собирают значительную аудиторию во многих странах. Их редакционная политика напирает на отсутствие у России колониального прошлого в регионе и вкладе Москвы в борьбу с империализмом. В некоторых случаях такая риторика может приобретать антифранцузскую окраску, например, в Мали. Россия также очень активна в сфере санитарного сотрудничества. ЮАР недавно заказала выпущенное на экспорт лекарство от коронавируса «Авифавир». Несколько лет назад российский Минздрав и «Русал» организовали в Гвинее вакцинацию от лихорадки Эбола.
Другим столпом мягкой силы России является образование. В 2013 году число африканских студентов в вузах страны оценивалось в 8 000 человек. Новый директор агентства сотрудничества Евгений Примаков (внук бывшего премьера) хочет расширить квоты бесплатных мест для африканских студентов (1 800 на данный момент) и систему стипендий в рамках партнерства с работающими в Африке российскими предприятиями. В настоящее время российские университеты представляются менее привлекательными, чем европейские и американские, как по климатическим причинам, так и в связи с нашумевшими за последние годы случаями расистской агрессии.
Как бы то ни было, «большое возвращение» России в Африку отнюдь не похоже на триумфальный марш. Некоторые заявленные проекты не получили продолжения: в 2017 году «Ростех» отказался от строительства перерабатывающего завода в Уганде, ослабив тем самым российские экономические перспективы на востоке Африки. Другие инициативы, например, газовые проекты Роснефти у побережья Мозамбика, все еще находятся в подвешенном состоянии. Программа развития ядерной энергетики в ЮАР, на которую возлагал большие надежды «Росатом», сейчас окутана туманом. Вынужденный уход президента Джейкоба Зумы (у него были тесные контакты с КГБ в период борьбы с апартеидом) указал на слабость ряда российских рычагов на континенте. То же самое можно сказать о смещении президента Судана Омара Башира и отставке алжирского лидера Абделязиза Бутефлики, хотя на данном этапе они не сильно ослабили позиции Москвы в обеих странах: россияне могут опереться там на множество офицеров армии и спецслужб, которые проходили подготовку в советских училищах.
Москва зачастую действует, руководствуясь обстоятельствами, а не гипотетической «большой стратегией» в масштабах континента. Шойгу и Патрушев обладают политическим весом, который позволяет им не согласовывать свои действия с Михаилом Богдановым, замминистра иностранных дел и новым спецпредставителем по Африке. Сотрудничество частных военных компаний и военной разведки разнится в зависимости от страны: оно очевидно в ЦАР и Ливии, но выглядит слабым в Судане. Это может отражать поле для маневра, которым обладают «геополитические предприниматели», как говорит политолог Татьяна Становая. Зачастую работающие в их тени в последние годы российские советники по имиджу и предвыборной стратегии пока что не могут похвастаться результатами, главным образом из-за непонимания местных реалий.
В ближайшем будущем не стоит ждать заметного усиления российского влияния в Африке. Эффект наверстывания упущенного после 1990-х годов истощается. Москва все еще рассматривает африканский континент как периферическую зону: он, например, указан последним среди региональных приоритетов в утвержденной в ноябре 2016 года Концепции внешней политики. Сочинский саммит несколько изменил картину и позволил задействовать государственные механизмы на высшем уровне, но в период сомнений и сокращения ресурсов в связи с экономическим кризисом сторонникам развития российско-африканских отношений придется убеждать Кремль в необходимости таких инвестиций в долгосрочной перспективе.