17 января 2021 года Алексей Навальный после длительного вынужденного отсутствия вернулся в Россию и сразу — ожидаемо — оказался под арестом.
Это решение ключевого российского оппозиционера восхитило многих — мужеством и дерзновением. Принималось оно, скорее всего, интуитивно, но следует достаточно внятному и рациональному сценарию. Финал которого — приход политика к власти в качестве российского аналога, например, Аун Сан Су Чжи после неизбежного рано или поздно ухода Владимира Путина с высшего государственного поста.
Параллель с именитой бирманской оппозиционеркой может дать немало пищи для размышлений: она пережила покушение на убийство, провела 15 лет под домашним арестом и в итоге возглавила правительство страны, но такое, где представлены и ее бывшие гонители из числа военных. Мало того, теперь она защищает от международной критики многие их действия — например, жесткую политику в отношении народа рохинджа.
Выход в мир
Следует выделить важные элементы сценария Навального на нынешней стадии его реализации.
Оппозиционер одним ударом изменил формат обсуждения своей судьбы: с «отравления Навального» на «арест и политически мотивированные гонения на Навального». Он теперь не просто жертва отравления, а «политический заключенный №1». Это качественно более высокий статус с точки зрения общественного мнения, в том числе международного. Соответственно, и международные санкции теперь могут быть введены уже в связи не только и не столько с его отравлением, сколько с политическими репрессиями против него самого и его соратников.
Теперь при контактах западные лидеры — и их первая публичная реакция это подтверждает — будут регулярно затрагивать судьбу Навального. Кремлю придется считаться с оппозиционным лидером как с существенным фактором международной политики.
Кроме того, сразу по возвращении Навальный показал, что планирует быть фигурой, чей голос имеет значение при планировании новых западных санкций против российских элит. 19 января, в день премьеры расследования «Дворец» был обнародован список из восьми российских граждан, которые призваны стать объектами грядущих санкций Запада.
Биполярное политическое расстройство
Решение Навального вернуться может вызывать недоуменные вопросы у тех, кто всерьез полагает политика кандидатом в президенты на неких скорых демократических выборах. Однако, по нашему мнению, президентство не входит в число среднесрочных целей оппозиционера.
Достаточно очевидно, что и в случае относительно скорого (например, в 2024 году) ухода Путина с президентского поста власть сначала достанется некоему коллегиальному преемнику, непосредственной частью которого Навальный едва ли будет. Последние лет десять он де-факто стремился к другим высотам: стать главным и единственным серьезным оппозиционером в России, а также превратиться в игрока, чье слово на международной арене весомо и значимо как для интересов представителей российской элиты, так и для процесса транзита власти.
Это, в свою очередь, слагается в единую промежуточную цель: превращение Навального в «альтер-президента России», эксклюзивную политико-смысловую альтернативу Владимиру Путину за пределами самой правящей системы.
Можно констатировать, что к 17 января 2021 года эта цель достигнута. При этом реализация названной цели почти никак не коррелирует с реальной популярностью Навального среди широких слоев населения России. Она также не коррелирует и с реальным неприятием персоны оппозиционера и его образа действий значительной частью российского общества.
Оценка проекта «единого безальтернативного лидера оппозиции» в категориях текущих или будущих рейтингов и антирейтингов Навального лишена практического смысла. Чтобы стать главным российским оппозиционером, а затем удерживать эту монополию неопределенно долго, совершенно не обязательно быть гиперпопулярным. Как и пост президента России, позиция лидера оппозиции в биполярной модели политического устройства приобретается, по большому счету, за пределами открытой публичной борьбы.
Рождение биполярности
Известная фраза Навального «власть в России сменится не на выборах», сказанная еще в 2011 году (в колонке для российского издания The New Times), несколько многослойнее, чем выглядит на первый взгляд. Речь идет не только об уличных протестах, дворцовых переворотах и тому подобном. Речь идет о природе российского понимания выборов первого лица.
Выборы президента России — это референдум о доверии и о легитимности власти, сформированной прежде и помимо собственно голосования. В этом смысле первый постпутинский президент России будет, скорее всего, династическим преемником нынешнего лидера. Или в менее вероятном сценарии — порождением процессов катастрофического свойства, связанных с гибелью системы власти как таковой.
Также и возможная интеграция Навального во власть будет скорее следствием определенного внутриэлитного пакта, а не широкого народного движения. Например, протесты 23 января хоть и стали заметным событием, но их не назовешь беспрецедентными ни по масштабам, ни по влиянию.
Однако независимо от количества своих сторонников и их активности, Навальный может позиционироваться как «альтер-президент» до тех пор, пока Путин остается в Кремле. И в этом смысле они неразрывно связаны между собой.
Если раньше вопрос политического выбора для многих звучал так: «Вы за Путина или нет?», то теперь скорее — «Вы за Путина или за Навального?» Внезапный уход Путина и замена его неожиданным представителем правящей элиты нанесли бы удар и по позициям Навального, хотя именно ухода Путина он и требует.
Это и есть реальность биполярного политического расстройства, охватившего Россию. Это состояние может нравиться или нет. Но оно вполне соответствует природе тотального политического сознания, остающегося для России доминирующим.
Навальный и санкции
Навальный впервые выступил в качестве идеолога санкций в отношении «путинской РФ» еще в марте 2014 года. Уже тогда он сформулировал свой подход к проблеме — фактически предложил использовать санкции для раскола правящей элиты России. Раскола через давление на тех, кто одновременно весьма близок к Путину и выступает бенефициаром путинской системы власти и в то же время зависим от своих интересов на Западе.
Такую же философию санкций Навальный предложил в октябре 2020 года после драматической истории с его отравлением. Но сейчас, после начала тюремной стадии карьеры оппозиционера, философия эта приобрела более целостный характер.
Навальный предложил подвергнуть западным санкциям все так же физических лиц, отвечающих вышеприведенным критериям. Но не только бизнесменов и чиновников, а вообще все заметные персоналии, которые публично поддерживают политику Путина и одновременно имеют жизненно важные интересы на Западе. Как пример он привел Валерия Гергиева, знаменитого дирижера, художественного руководителя Мариинского театра.
В новой редакции санкционной философии Навального под санкции попали бы уже не десятки, а сотни, если не тысячи физических лиц. И вопрос, который будет поставлен перед ними, призван звучать брутальнее: вы за Путина или за Навального? Вместо прежней, сравнительно мягкой версии: вы за Путина или нет?
Проанализируем «санкционный список Навального», обнародованный Владимиром Ашурковым 18 января 2021 года. В нем два крупных бизнесмена, Роман Абрамович и Алишер Усманов, глава корпорации ВЭБ. РФ Игорь Шувалов, президент ВТБ Андрей Костин, заместитель последнего Денис Бортников — сын директора ФСБ РФ Александра Бортникова, министр сельского хозяйства России Дмитрий Патрушев — сын секретаря Совета безопасности РФ Николая Патрушева, а также телезвезда Владимир Соловьев и министр здравоохранения Михаил Мурашко.
Что объединяет этих людей? На первый взгляд — субъективные приоритеты Навального. Шувалов, Костин, Усманов, Соловьев были героями его расследований. Соловьев, кроме того, регулярно и яростно бранит Навального в своих выступлениях. Бортников, Патрушев — ближайшие родственники чиновников, которых оппозиционер, вероятно, считает прямо причастными к своему отравлению. Мурашко — олицетворение государственной медицины, которая оппонирует версии об отравлении. Неясна лишь природа интереса к Абрамовичу.
Итак, согласно философии Навального, санкции должны быть введены против людей, которые неприятны лично ему — по разным мотивам. Никаких объективных критериев — политических или правовых — не требуется.
При более углубленном взгляде можно выделить еще три принципа, которые прослеживаются в предложенном санкционном списке. Под санкции должны попасть люди, которые склонны и готовы к ведению деликатных переговоров с западными элитами о некотором урегулировании отношений с Россией, в частности в вопросах смягчения санкций. Также они склонны поддерживать в разных формах других таких же переговорщиков из лагеря «системных либералов». Тем самым ясно дается понять, что в обход главного и единственного российского оппозиционера любые такие переговоры политически и морально неуместны.
Отменяется неформальное правило «сын за отца не отвечает». Если ты принадлежишь к семье, которая так или иначе выступает в виде опоры режима, то уже на этом основании можешь стать объектом рестрикций. Бояться должны все, кто высказывает сомнения в каноническом толковании событий, которое предлагает Навальный.
Насколько такие подходы отвечают признаваемым в евро-атлантическом мире концепциям прав человека? Непростой вопрос. Есть и другой, не менее важный: насколько такой подход отвечает интересам правительств США и ЕС, которые, несмотря на все претензии, формулируются не только на основании моральных императивов?
Если евро-атлантические элиты согласятся с предложенной Навальным концепцией санкций, то принцип биполярности будет распространен и на всю систему отношений Запад — Россия. В этом случае у евро-атлантического мира останется только два собеседника — «плохой» президент Путин и «хороший» оппозиционер Навальный. Впрочем, для Навального даже в его нынешнем возросшем статусе это выглядит недостижимой целью. Скорее Запад, формируя свою политику в отношении России, попытается по мере надобности использовать идеи Навального — в том числе и предложенную им биполярность.