Меня все спрашивают — скажи, кой черт ты нам тащишь запоребриковую повестку дня? Какая нам разница, что там у них происходит? Зачем ты нам в информационное поле постоянно впихиваешь Россию?
Да, я вас понимаю. Я понимаю, насколько происходящее в России не то, что достало, а даже не воспринимается уже. Все, оторвались. Отдельная страна, отдельная жизнь. Хочется наслаждаться тем, что у нас теперь даже срачи свои. Что мы никак на них не завязаны вообще. Не слышать и не видеть. Хоть провались в магму огненную все сто сорок миллионов — вообще не интересно.
У меня абсолютно такие же ощущения. Я колбасу «Московскую» или сыр «Российский» на прилавке видеть не могу — не то, что карбонариев с ершиками и небутербродами. Там вон на Марс три аппарата с разницей в один день опустились — нормальный траффик, да?— и мне хочется писать об этом. Но марсоходы на мою жизнь никак не повлияют. А мальчик, который «водочки принеси», — влияет напрямую.
Я сам жду не дождусь, когда настанет то время, когда пятнадцать улусов можно будет обнести не только бетонным, но и ментальным забором — и вот тогда уже действительно выдохнуть: совершенно плевать, что там у них. Пусть жрут друг друга, как хотят. Мне во всем этом ковыряться тоже радости никакой. Вообще. Устал я от полоумных.
Но, к сожалению, до тех пор, пока на месте империи не появятся эти пятнадцать улусов, это невозможно. У нас под боком огромная поехавшая головой орда, которая сильнее нас, экономически мощнее нас, с присоединенной Белоруссией будет больше по населению в четыре раза, имеет ядерное оружие — и эта страна едет головой и превращается в новый Рейх. Имея с нами две тысячи километров границы. И на севере триста километров марша до столицы.
И отмахнуться от этого невозможно. Была надежда, что события в Минске оторвут от Рейха Белоруссию. И прибьют к нашему берегу. Мы все следили и орали. Поначалу. Этого не случилось. Напротив, события впаяли Белоруссию в Рейх теперь без вариантов. Еще тысяча километров новой границы. А с юго-запада — Приднестровье, с юга — море, и за ним — опять Рейх.
Потом началась эпопея с ершиком, никакой надежды на нее, естественно, уже не было — но она закончилась важнейшим результатом: оппозиция в Рейхе теперь разгромлена окончательно. Все. С этого момента маски сброшены.
Рейх сейчас осознаёт себя, осознаёт, что никакого другого пути, кроме кристаллизации, ему не остается, плюнет на все внешние приличия, которые пытался хотя бы делать вид, что соблюдает, и начнет процесс этой самой монолитизации. А дальше — война. Никаких других вариантов ни у каких рейхов не бывает. И, имея под шесть тысяч километров соприкосновения с четырех сторон, отмахиваться от происходящего там — мне кажется, предельно недальновидно.
Территориальный суверенитет оккупированной страны находится в зависимости от оккупанта, и пока он не будет изгнан — хоть сдохни, но ситуация такова, какова она есть. Реальность такова вот. И никуда от этого не деться. И если Рейх поедет головой окончательно, и решит все таки двинуть танковые колонны, то и нынешняя площадь территории Украины будет зависеть от того, каким количеством трупов они готовы будут закидывать поля. А трупов для удобрения лесопосадок у них — до черта. И подбрасыванием шапок тут не обойдешься.
То, какой водоворот будет закручен на восточно-европейской арене постсоветского пространства, зависит от Мордора, где полоумный Саурон, запершись в своей башне, строит из глины орды орков — и никуда от этого не деться. Так что я — ваш градусник. В самом прямом смысле этого слова. Градусник за окном. За поребриком.
Вы сидите в квартире, и решаете свои домашние дела — скажем, ругаетесь на тему Булгакова — а потом решаете посмотреть, какова там температура за окном в свете приближающейся зимы (тут вот дернулось скаламбурить про ядерную, но перебор). А за окном — Бабченко: карбонарии толкают автозаки и ходят с фонариками. Относительно тепло. Но ожидается похолодание. Температура минус тринадцать. Вы опять решаете свои дела и опять подходите к окну. А за окном — Бабченко: по ту сторону репрессии, расстрелы и посадки. Метель, ураган, температура минус тридцать.
Вы опять делаете свои дела. Подходите к окну. А градусник Бабченко вам: все, за окном полный абзац, Рейх окуклился окончательно, они дозрели, всех инакомыслящих постреляли, внутренние проблемы решили, теперь обратят взор во вне, скоро откроют военкоматы, ждать больше нечего. Температура минус пятьдесят один.
И вы такие — опа. Минус пятьдесят один. Надо срочно утеплять наши оконные рамы. Тем более у нас их шесть тысяч километров. Срочно приступаем к усилению мер защиты нашей квартиры от потоков ада с севера. Чтобы не получилось, как в четырнадцатом — через забор волной ломанули орки с севера, а мы сремся про Булгакова и собачий рот и стоим в одном бушлате и разводим руками: мужики, вы чего…
Вот, блин, были же и тогда градусники, предупреждали же — да не слушал никто. Поверить никто не мог.