В «Сталинграде» (Stalingrad), одном из двух эпических романов Василия Гроссмана, посвященном самой разрушительной битве Второй мировой войны, особенно яркие пассажи посвящены описанию изможденных советских солдат, добравшихся до берега Волги и моющихся в ее водах. «Это массовое крещение перед ужасной битвой за свободу… было, вероятно, таким же судьбоносным моментом в истории страны, как массовое крещение, проведенное в Киеве тысячу лет назад, на берегах Днепра», — написал Гроссман.
Киев сегодня является столицей Украины, однако мощный религиозный символизм этой сцены из романа Гроссмана отражает то, каким образом русские в течение многих веков воспринимали Волгу как воплощение идентичности своего государства и своей судьбы. Длина Волги составляет более 3500 километров — от ее истоков, расположенных к северо-западу от Москвы, до Каспийского моря. Она выступала и как защитница «Матушки России» в борьбе против иностранных врагов, а также являлась символом свободы для тех, кто боролся с репрессивным государством, включая крестьян-бунтовщиков в царские времена и начала коммунистической эры.
Но если Волга и воплощает собой русский национальный дух, то происходит это весьма сложным образом. Джанет Хартли (Janet M Hartley), автор книги «Волга: истории самой большой русской реки» (The Volga: A History of Russia's Greatest River), и Марк Галеотти (Mark Galeotti), автор «Краткой истории России» (A Short History of Russia), каждый по-своему, указывают на то, что эта река оказалась под полным российским контролем лишь после завоевания Иваном Грозным в 1550-е годы Казанского и Астраханского ханств.
Огромное расширение территории, позволившее установить российский контроль по всей длине этой реки, обеспечило также доступ в Каспийское море, открыло путь в Сибирь, а также «стало началом превращения России из преимущественного гомогенной нации» в такое государство, «которое включало в себя новые народы, новые культуры и новые религии», — отмечает Галеотти в своей книге. История Волги, как и история царской империи, советского государства и посткоммунистической России, неразрывно связана с историей татар и других нерусских народов, разделяющих со своими русскими соседями одно и то же географическое пространство.
Хартли, почетный профессор международной истории Лондонской школы экономики (London School of Economics), представила исследование Волги с тщательно подобранными фактами, которое доступно широкому кругу читателей так же, как и её получившая немало похвальных отзывов книга 2014 года «Сибирь: история народа» (Siberia: A History of the People). «Хотя Волга никогда не была географической границей между Азией и Европой, во многом в своем среднем и нижнем течении она представляет собой границу между христианским русским европейским Западом и исламским азиатским востоком», — подчеркивает она.
Такая же мысль, судя по всему, пришла в голову Екатерине Великой, рожденной в Германии русской императрице, которая узурпировала российский трон, отобрав его у мужа в 1762 году, и совершила поездку по Волге спустя пять лет после этого. Вот что она написала из мультиэтнического города Казань Вольтеру, французскому философу и своему другу по переписке: «Теперь я в Азии… в здешнем городе живут двадцать различных народов, которые ничем не похожи друг на друга».
Хартли с особым вниманием относится к важным деталям. Как известно, Екатерина пригласила тысячи немецких колонистов для расселения на Волге, где они мирно обрабатывали землю в течение почти 200 лет до 1941 года, когда Иосиф Сталин депортировал их в массовом порядке в Сибирь и Казахстан. Менее известен тот факт, что появление немцев в период царствования Екатерины заставило 150 тысяч местных калмыков разобрать свои палатки и переместиться на земли своих предков на границе с Китаем. Как указывает Хартли, по пути на них нападали разбойники, они страдали от суровой погоды, и в результате более 100 тысяч человек погибли.
В XIX столетии в Нижнем Новгороде, расположенном в верхнем течении Волги, проходила гигантская торговая ярмарка, а маркиз де Кюстин, французский аристократ, не отличавшийся особой симпатией ко всему русскому, назвал то место, где расположен Нижний Новгород, «самым красивым из всех виденных мной в России». Однако условия речных рабочих часто были очень тяжелыми. Картина Ильи Репина «Бурлаки на Волге», которая находится в Русском музее в Санкт-Петербурге, представляет собой «прекрасный пример реалистической живописи и острой социальной критики», — отмечает Хартли.
Река Волга играла центральную роль и в великих событиях в истории России ХХ века — от гражданской войны, начавшейся после большевистского государственного переворота в 1917 году, до Второй мировой войны. Победа под Сталинградом является краеугольным камнем в попытках президента Владимира Путина убедить россиян в том, что они должны иметь сильное, похожее на крепость государство, поскольку злонамеренные иностранцы, особенно на западе, находятся совсем близко.
В период советской диктатуры был достигнут прогресс в промышленном развитии, однако за него, как подчеркивает Хартли, пришлось заплатить «ужасную цену в области экологии, экономики и человеческих жизней». Подавление религий в советское время тоже имело долговременные последствия. В посткоммунистический период существует напряженность в отношениях между российским государством и появившимся в Татарстане под влиянием ислама татарским национальным самосознанием.
Галеотти, один из наиболее проницательных комментаторов путинской и современной России, считает, что сегодня для этой страны характерна «смесь раздражительного защитного поведения и инклюзивного националистического мифа об уникальной исторической миссии». Такое мнение имеет глубокие корни в российском прошлом. Под влиянием Смутного времени в начале XVII века, когда это государство развалилось и иностранные завоеватели устремились в Россию, появилось и «все больше стало укрепляться представление о своей стране как об осажденной крепости, окруженной морем врагов, а также как о защитнице всего хорошего и справедливого».
Достоинство небольшой книги Галеотти состоит в том, что он видит шаблоны в российской истории, но не проводит утрированных параллелей между далекими временами и современностью. В советское время немало западных историков считали, что предрасположенность России к деспотизму связана с «монгольским игом», — речь идет о средневековом периоде, когда еще не объединившиеся русские земли находились под гнетом Золотой Орды, западной части Монгольской империи.
Этот опыт якобы отрезал Россию от европейской цивилизации и заставил правителей и народ страны усвоить автократические «азиатские» практики. Галеотти отвергает этот аргумент, считая его «удобным мифом», а вместо этого предлагает считать, что корни российского абсолютизма лежат лишь в сложности государственного управления и сбора налогов в такой огромной по территории стране, в стране относительно бедной, по которой трудно передвигаться и которая нередко имеет неопределенные границы.
Галеотти предлагает полезную концепцию, в соответствии с которой путинский режим, несмотря на весь его военный авантюризм за пределами страны, «является, по сути, консервативным» и по своем духу, вероятно, ближе всего к архиреакционному периоду царствования Николая I, правившего страной с 1825 года по 1855 год. Он намекает на грядущие проблемы, с которыми предстоит столкнуться Путину, утверждая, что с 2012 года среди россиян «все больше растет недовольство, они устали от лживой политики, укоренившейся коррупции и стагнирующей экономики».
В заключении Галеотти высказывает мнение, которое может быть воспринято некоторыми читателями как неожиданное и оптимистичное. Он считает, что, благодаря интернету и зарубежным поездкам россияне сегодня в большей степени подвержены иностранному влиянию, чем жившие при коммунизме их родители, а также бабушки и дедушки. «Сегодня Россия на самом деле ближе к Европе, чем в любой другой период своей истории… Это страна с богатым наследием и все еще огромным неиспользованным человеческим потенциалом».