Михаил Ходорковский в свое время был сильнейшим противником Путина. В интервью ARD он проводит параллели между своей жизнью и делом Навального — а также рассказывает, почему не верит в мирную смену власти в России.
ARD: Господин Ходорковский, вы часто думаете о возвращении в Россию?
Михаил Ходорковский: Все время, потому что жена постоянно думает о России. Все-таки я провел там 50 лет своей жизни.
— Вы жалеете, что в контексте нынешних событий вы сейчас находитесь не там?
— И да, и нет. Жалею в том плане, что, когда ты в эпицентре событий, у тебя больше возможностей, больше информации, ты активнее задействован. С другой стороны, я не сожалею об этом. Сейчас в России происходит ужесточение режима. В результате ты либо молчишь и четко фильтруешь свои слова, либо считаешь необходимым продолжать говорить, но уже за решеткой. Оба варианта ограничивают возможности участия в общественной жизни.
— Алексей Навальный решил вернуться в Россию, хотя знал, что его ждет. Как вы оцениваете его решение?
— В Германии Алексей оказался в такой же ситуации, что и я в 2003 году. Либо он остается в Германии, и никто его не слышит, либо он возвращается обратно в Россию, и суд становится его сценой, с которой его услышат многие. Так что мне было ясно, что он должен вернуться.
— Вы говорите так, будто это само собой разумеется. Для многих это не так. Как вы чувствовали себя в этой стеклянной клетке в суде?
— У меня было два этапа. Во время первого процесса я, как и многие немецкие граждане и немецкие политики, ничего не понял. Я думал, что суд сможет сам вынести приговор. Конечно, мне было ясно, что власть что-то от него требует. Но суд же не может заявить, что белое внезапно стало черным. И поэтому я пытался защитить себя и говорить так, будто я разговариваю с нормальным судом.
Только во время второго процесса я понял, что это вообще-то спектакль. Приговор был предрешен. То есть я обращался напрямую к своим согражданам. Алексей тогда внимательно следил за этим. И он тоже будет обращаться к обществу перед судом.
— Вы бы решили так же, если бы знали, что вас ожидают десять лет в тюрьме? Что вы тогда пережили?
— Это было ужасно. Ужасно для моей семьи и непросто для меня. Особенно сложно было, когда я понял — и это, к сожалению, должен понять и Алексей Навальный — что нет определенного момента, когда ты гарантированно выйдешь на свободу. В любой момент могут легко добавить еще год, пять, десять лет. Непросто осознавать, что можешь умереть в тюрьме. Но с этим нужно жить.
— То есть семье Навальных это только предстоит?
— Его жена Юлия на телевизионных кадрах выглядит как железная леди. Это хорошо. Но что творится у нее внутри, знает только она одна.
— Политические заключенные находятся в центре внимания. Но в изгнании вы все больше теряете значимость, влияние. Как вы оцениваете эту дилемму российской оппозиции?
— Работа должна проводиться с обеих сторон. Я ее вел десять лет из тюрьмы и сейчас веду вот уже семь лет из-за рубежа. Алексей и многие другие политические заключенные ведут эту работу в России. Мы поддерживаем их точно так же, как поддерживали меня в свое время.
Один из проектов гарантирует, что ни одному политическому заключенному, который хотел бы воспользоваться защитой независимых адвокатов, не придется отказываться от этой поддержки. Пока что нам это удается, пусть даже роль адвокатов в сегодняшней России очень ограничена.
— Каковы шансы молодого постсоветского поколения, которое сейчас в основном и выходит на улицы?
— Их шансы — 100%, потому что они просто переживут этих бандитов. Те, кому сейчас 30 лет, точно проживут дольше Путина. Но ясно, что они хотели бы увидеть изменения раньше. И если мы говорим о более раннем моменте, я не верю во все эти сладкие речи о том, что мирный протест приведет к смене власти.
— То есть вы считаете, что мирного протеста, такого как недавняя акция с фонариками во дворах, недостаточно?
— Когда люди видят, что половина соседей вышли во двор, они понимают, что не все поддерживают Путина. Что такие утверждения — ложь. Это хорошо. Но такие акции в нашей стране не приведут к смене власти. Правящая власть сегодня готова стрелять, убивать, травить, как мы все видим. Изменения произойдут, только когда люди действительно выйдут на баррикады.
— Господин Ходорковский, вы думаете, что однажды вернетесь в Россию?
— В любом случае я в это верю.