Гуси каждую осень улетают в теплые края, а с приходом следующего американского президента неизбежно раздаются призывы к новой политике с Москвой. Безусловно, в политике двух предыдущих президентов по отношению к Кремлю были допущены ошибки. Президент Барак Обама полагал, что ослабит риски для национальной безопасности, объявив Россию простой региональной державой, наивно заключив, что ее агрессия на Украине — проблема Европы. Президент Дональд Трамп, похоже, думал, что, зарывшись головой в песок, защитит каким-то образом США от кремлевских кибератак и вмешательства в выборы. В том, чтобы переосмыслить нашу политику насчет Кремля, когда к делу приступает внешнеполитическая команда новой администрации, есть определенная логика.
Наши отношения с Москвой очень напряженные. Одна школа утверждает, что сложные американо-российские отношения опасны, потому что Россия — наш единственный ядерный соперник и обладает уникальной способностью уничтожить США. Поэтому они считают, что мы должны принять новый подход, — строящийся на диалоге и попытках «понять» Россию. Эту позицию сформулировала группа бывших высокопоставленных чиновников и видных экспертов в журнале «Политико» (Politico) в августе прошлого года.
Понимать расклад сил крайне важно — будь то в отношениях с другом или врагом. Верная «российская» политика начинается с правильного понимания страны, ее возможностей и намерений. А что касается ее возможностей, то Россия мало того что одна из двух ядерных сверхдержав, так еще имеет сильнейшие обычные вооруженные силы в Европе и соперничает с Китаем за второе место в мире по этому показателю. Еще Россия может похвастаться значительным военным киберпотенциалом. Но экономика России занимает одиннадцатое место в мире и в последнее десятилетие находится на спаде, а ее относительно большой ВВП питается главным образом экспортом природных ресурсов. Это объясняется массовой коррупцией сверху и значительным бегством капитала. Россия — держава в упадке, но с огромным военным потенциалом.
Но важность этого упадка не следует ни преувеличивать, ни преуменьшать. Это подводит нас к вопросу о намерениях Кремля. После своей грозной речи на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале 2007 года президент Владимир Путин не скрывает своих целей. Он считает, что с Кремлем нечестно обошлись при создании новой системы безопасности, которая возникла в конце холодной войны, — хотя Москва сама подписала международные соглашения, определившие ее контуры. Кремль считает, что ему положена сфера влияния, и, как было сказано на одной из валдайских конференций, будут либо новые правила глобального порядка, либо никаких правил вообще. Короче говоря, Путин хочет переписать историю.
В своем ревизионизме Путин не ограничился выступлениями и конференциями. Отнюдь нет. Летом 2007 года он устроил кибератаку на Эстонию, в 2008 — настоящую войну с Грузией, а в 2014 — еще одну с Украиной, начав с захвата и аннексии Крыма, а затем развернув не слишком тайную войну в Донбассе. С тех пор Кремль вмешивался в многочисленные выборы в США и по всей Европе, продвигал независимость Каталонии от Испании, пытался заблокировать Преспенское соглашение между Грецией и Македонией, устроил неудачную попытку государственного переворота в Черногории, провел масштабные кибератаки наподобие той против [компании] «Соларвиндз» (SolarWinds) в США, нарушал основные соглашения по контролю над вооружениями, совершал покушения с применением запрещенного химического оружия в западных городах и пускался в сомнительные авантюры в Афганистане, Ливии, Сирии и Венесуэле. Это отнюдь не разовые мероприятия. Наоборот, эти действия вписываются в общую политику, чтобы дестабилизировать международную систему и нанести ущерб интересам США.
Всякая трезвая или действительно реалистическая политика по отношению к России начинается с этого понимания. Любое другое «понимание» на самом деле — путь к самообману. Пример этого — чудесное немецкое слово «путинфершейер» (Putinversteher — тот, кто понимает Путина). Осознание российских намерений России ясно высвечивает важный момент: напряженные отношения с Москвой — результат не нашей ошибочной или провокационной политики, а решимости защитить в конце концов американские интересы от агрессивных помыслов Москвы.
Чтобы это осознать, США и Западу потребовалось немало времени. За войну в Грузии Москва отделалась лишь недолгой критикой, — так и не получив должного наказания. Санкции за Крым тоже оказались мягкими. Лишь когда Москва расширила войну с Киевом на восток Украины, а ее солдаты по ошибке сбили коммерческий авиалайнер, последовали серьезные санкции. НАТО потребовалось еще два года, чтобы активизировать развертывание войск на своих восточных рубежах и объявить во всеуслышание, что причиной тому — сдерживание агрессивной России. И еще через год США сочли, наконец, целесообразным отправить Украине смертоносное оборонительное оружие. Политика администрации Байдена будет строиться на этом фундаменте — как и следует.
Более тесное сотрудничество с ЕС необходимо и для того, чтобы сделать санкции эффективнее. Пока что они не убедили Москву ни уйти с Донбасса, ни покинуть Крым. Но они серьезно наказали Москву за ее агрессию — и обошлись российской экономике примерно в 1% роста ВВП. Одна из причин, почему Москва настаивает, что не ведет боевых действий на востоке Украины — как раз ради того, чтобы избежать дальнейших санкций. Таким образом, они служат сдерживающим фактором для дальнейшей агрессии.
Однако наша санкционная политика требует трех дополнительных элементов.
Во-первых, США и ЕС должны повысить цену кремлевской агрессии на Украине, пригрозив ежегодными дополнительными санкциями, если боевые действия в Донбассе не закончатся, а российские солдаты (в основном офицеры), наемники и оружие не вернутся в Россию.
Во-вторых, США и ЕС должны открыто использовать их для сдерживания, пригрозив вводом новых санкций, если Россия: 1) пойдет на эскалацию конфликта на Украине; 2) направит войска или другой персонал для разгона демонстрантов в Белоруссии; или 3) расширит оккупацию Грузии вглубь страны.
В-третьих, США должны дать понять, — а это требует от администрации сотрудничества с Конгрессом, — что прекращение агрессии в Донбассе приведет к своевременному снятию санкций. Это усилит стимул для России прекратить агрессивное поведение.
Наша политика сдерживания и устрашения требует, чтобы мы повысили цену агрессии Москвы на местах. В ходе многочисленных опросов россияне ясно дали понять, что не хотят, чтобы их войска воевали на Украине: это еще одна причина, почему факт присутствия российских солдат на востоке Украины Путин скрывает. Поэтому боевые потери — слабое место Путина. Следовательно, мы должны предоставить Украине больше военной помощи, чтобы сдержать эскалацию Кремля. Наши интересы только выиграют, если мы удвоим военную помощь Украине до свыше 500 миллионов долларов в год и предоставим ей дополнительные ракеты «Джавелин» (Javelin), быстрые патрульные катера наподобие Mark VI, противокорабельные ракеты «Гарпун» (Harpoon) или еще более совершенные ракеты, а также системы противовоздушной обороны.
Еще мы должны разработать эффективную политику сдерживания киберопераций Кремля и его вмешательства в нашу внутреннюю политику и выборы. Увы, политика США и Запада в этих вопросах перевернула старую пословицу Тедди Рузвельта с ног на голову. Мы громко жалуемся, а ходим с духовушкой — к вящей радости Кремля. («Говори тихо, но держи наготове большую дубинку», — прим. ИноСМИ).
Вместо этого мы должны отправить Москве сигнал, что кибероперации и дезинформация дорого ей обойдутся. Когда Кремль развернет следующую кибератаку, мы должны быть готовы к киберответу, — который нанесет больший ущерб. Что касается операций по дезинформации или вмешательства в выборы, то мы должны играть на уязвимых местах Кремля. Мы должны начать собственные информационные операции (основанные на достоверных данных) и раскрыть огромные активы Путина, его дружков и других высокопоставленных российских чиновников на Западе. Мы должны, не привлекая внимания, пустить в ход наши возможности, чтобы сделать эту информацию широко доступной в российских социальных сетях. Еще мы должны создать систему отслеживания и предотвращения, чтобы грязные деньги из России и других стран не находили убежище в США.
Эти меры отнюдь не отменяют диалога с Кремлем. Наоборот, это предпосылка для разумного диалога, который отвечает нашим интересам. Новая команда, безусловно, должна связаться с Москвой и добиваться скорейших переговоров на уровне госсекретаря или советника по национальной безопасности. В этих переговорах мы должны подчеркнуть: 1) нашу решимость противостоять провокационной политике Кремля; 2) нашу готовность сотрудничать там, где у нас есть общие интересы, например, в соглашениях о контроле вооружений, как администрация Байдена уже сделала в связи с СНВ, в борьбе с терроризмом или наркотиками; и 3) нашу готовность к сотрудничеству или даже партнерству, если Москва откажется от своей ревизионистской политики.
В своем первом телефонном разговоре с Путиным Байден, похоже, применил первые два принципа.
В сотрудничестве и, потенциально, партнерстве есть важные нюансы. Мы свято верим в демократию и открытое общество и ратуем за них, — поэтому наша «российская» политика должна охватывать как можно больше россиян, включая программы культурного и студенческого обмена. Но сотрудничество с Москвой не требует перемен в нынешней авторитарной политической системе. Задача здесь — заверить кремлевское руководство, что цели свергнуть их не ставится. Однако мы должны сохранить за собой право критиковать (и не только) антидемократическую деятельность и нарушения прав человека, — как мы делаем сейчас в связи с арестом Алексея Навального.
В какой-то момент в следующем поколении Кремль поймет, что его главная проблема национальной безопасности не США. У США нет замыслов ни насчет территориальной целостности России, ни ее суверенитета. Главный вызов для Москвы — это Китай, который, даже продолжая сотрудничать с Кремлем, уже дал понять, что не считает нынешнюю границу с Россией окончательной.
США и Россия — естественные партнеры в борьбе с крепнущим и ревизионистским Китаем. Теми же принципами, по которым мы защищаем Украину от России в Донбассе и в Крыму, мы руководствовались бы, защищая Россию от Китая во Владивостоке. Нынешнее поколение кремлевских стариков отвергает эту мысль наотрез, — как Сталин отвергал предупреждения Черчилля и собственного агента в Японии, что Гитлер готовит удар по Советскому Союзу в 1941 году. Чем это обернулось, мы знаем — и в России тоже.
Джон Хербст — директор Евразийского центра Атлантического совета и бывший посол США на Украине