Фрагмент книги «Польша — Россия. История одержимости, одержимость историей», в которой журналист Войчех Харпуля (Wojciech Harpula) обсуждает с профессором Анджеем Хвальбой (Andrzej Chwalba) извилистые пути польской истории.
Войчех Харпуля: Что вы имеете в виду, говоря, что Речь Посполитая предпринимала попытку договориться с Москвой?
Анджей Хвальба: На Висле и Немане осознавали, что очередные конфликты с Москвой, которая хочет править всеми русскими землями, то есть в том числе теми, которыми владела Речь Посполитая, неизбежны. Не была завершена война за Ливонию, с 1570 года действовало временное перемирие. В кругах политических элит и части шляхты появилась идея, что, возможно, лучше не воевать, а поискать другие решения, опирающиеся на опыт польско-литовских уний — вначале личной, а затем реальной.
— Откажемся от ведения войн, создадим единое государство?
— Может быть, не сразу единое государство… Для начала было бы достаточно единого правителя, который бы позволил урегулировать конфликты «внутри семьи». У Королевства Польского было немало проблем с Литвой, но после заключения Кревской унии поляки и литовцы не направляли друг на друга оружие, а через 180 с небольшим лет создали общее государство. Люди, которые собственными глазами видели появление и укрепление Речи Посполитой Обоих народов, верили, что польско-литовскую модель можно использовать в других конфигурациях, с другим партнером.
Идеи о создании унии с Москвой появились уже во время первого бескоролевья после смерти Сигизмунда II Августа в 1572 году. Часть литовской шляхты, в особенности православной, рассматривала в качестве возможного кандидата в короли Речи Посполитой Ивана IV. У него была группа сторонников также в Королевстве Польском. В Москве велись переговоры на тему его участия в выборной процедуре.
— Они не знали, что творит Иван Грозный в собственном государстве?
— Конечно, знали. Было известно, что он жестокий человек, который ограничивает права бояр, разворачивает опричный террор (опричники были членами личной гвардии, готовыми выполнить любой его приказ). Они, однако, надеялись, что когда он вступит на трон Речи Посполитой, его удастся «цивилизовать», так, как это получилось с Ягайло. Считалось, что когда он перейдет в католичество…
— Человеку, который считал себя православным религиозным лидером, выдвигалось такое условие? Ведь это пустые фантазии.
— Разумеется, но разве политикам запрещено фантазировать? Каждый шляхтич во время выборов считал себя политиком. Сейчас каждый поляк тоже считает, что он разбирается в политических вопросах. Переход в католицизм был необходимым условием для каждого, кто думал о польской короне. Царь Иван отмел предложение, сочтя его оскорбительным. Он ответил, что может стать великим князем литовским, если литовцы присягнут ему на верность, а все находящиеся под их управлением русские земли будут присоединены к Московскому царству. Также он потребовал Ливонию вплоть до Даугавы и Киев. Он, конечно, даже и не помышлял об отказе от православия. Было ясно, что такой кандидат не пройдет, как и его сын Федор, которого в Литве тоже рассматривали в качестве возможного варианта. Иван Грозный объявил, что Федор вероисповедания не сменит, а если его изберут королем Польши, то коронацию проведет московский митрополит в Вавельском замке.
— С Иваном Грозным вести разговор об унии смысла не было. Некоторые историки говорят, что литовцы просто старались отвлечь его перспективой получения польской короны от очередного удара по Ливонии в период бескоролевья.
— Если так, то это им удалось. Срок действия перемирия закончился, но удара Москва не нанесла. Предложение московских кандидатур было, однако, не только дипломатической игрой, нацеленной на то, чтобы на время усмирить грозного соседа. Во время вторых выборов, после бегства Генриха Валуа, значительная часть шляхты (в особенности польской) выступала против габсбургских кандидатов и возлагала надежды на Федора. Сын царя был единственной надеждой кругов, которые не хотели видеть на троне немца, но не имели своего «пястовского» кандидата. В 1575 году на выборном поле звучал слоган: «Был бы Федор как Ягайло, нам бы было хорошо». Здесь присутствуют два мотива: отсылка к истокам союза Польши и Литвы, а также попытка показать широким массам, что повторение истории возможно, более того, оно пойдет Речи Посполитой на пользу.
— Федор отказался участвовать в выборах.
— Он никогда не оставил бы православие, лучше всего он чувствовал себя в рамках Православной церкви. Федор не блистал в интеллектуальном плане, был меланхоличным и крайне религиозным человеком. Представить такого кандидата было невозможно. Антигабсбургская шляхта нашла в итоге кандидата в лице Стефана Батория и добилась его коронации. (…)
— Федор — последний представитель династии Рюриковичей на московском троне.
— Государством в любом случае управлял его шурин — Борис Годунов. Федор во всем ему уступал, а сам предпочитал молиться и совершать паломничества в монастыри. Годунов был удивительным человеком с множеством талантов и огромными амбициями. Он происходил из обедневшего дворянского рода и для бояр оставался выскочкой. При Иване IV он поступил в опричный корпус, привлек к себе внимание энергией и умениями, женился на дочери Малюты Скуратова — доверенного человека царя и одного из руководителей опричнины. Благодаря этому Годунов попал в ближний круг правителя. Федор женился на сестре Годунова, став царем, он во всем полагался на мнение шурина. Годунов отодвинул на второй план тех бояр, которые относились к нему недоброжелательно, в первую очередь семью Шуйских.
Ему сильно повредила смерть одного из сыновей Ивана Грозного — маленького Дмитрия, который находился вместе с матерью в Угличе. В 1591 году девятилетнего мальчика обнаружили заколотым во дворе его дома. Разгневанные жители убили всех царских сановников, которые были присланы надзирать за царицей Марией и Дмитрием. В Углич направили специальную комиссию во главе с боярином Василием Шуйским, она сделала вывод, что царевич сам нанес себе смертельное ранение во время приступа эпилепсии. Царица Мария утверждала, что ее сына убили клевреты Годунова. Ее сослали в монастырь, а дело замяли. Как все было на самом деле, до сих пор остается вопросом. Однако по всей стране поползли слухи, что Годунов приказал убить Дмитрия, чтобы после смерти болезненного Федора самому получить престол.
— Ему это удалось. После смерти Федора в 1598 году сложилась совершенно новая ситуация для Москвы.
— Династия Рюриковичей угасла. Иван IV позаботился об истреблении потенциальных кандидатов, связанных с Иваном III, а у Федора была только дочь, умершая в младенчестве. Рюриковичи были «прирожденными государями» Руси, их правление имело сакральный характер, подтвержденный смотрящими с небес святой Ольгой, святым Владимиром, святыми Борисом и Глебом, святым Александром Невским и несколькими десятками других святых князей. Как выбрать нового самодержца? Можно ли вообще выбирать господина и повелителя? Что это будет за повелитель, если его выбрали люди, а не назначили на такую роль небеса? Изначально эти дилемму старались разрешить простым образом: обратились к человеку, который вошел в династию благодаря браку. Патриарх Иов и бояре просили вдову Федора Ирину занять трон. Сестра Годунова отказалась и приняла монашеский постриг.
— Оставался Годунов.
— У него в жилах не текло ни миллилитра крови Рюриковичей, для князей он был никем, но было понятно, что он уже не первый год управляет страной. Был созван Земский собор, то есть совещание представителей высшего духовенства, бояр, дворян и купцов. Годунова избрали единогласно, хотя много сторонников, в особенности среди боярства, имела кандидатура Федора Романова, который происходил из рода, имевшего связь с Рюриковичами. Годунова поддерживали дворяне и мещане, так что бояре с тяжелым сердцем присоединились к большинству. Однако сам факт возведения выскочки на престол был им ненавистен. У них не укладывалось в голове, что царем стал представитель не аристократии, а провинциального дворянства.
Она начали агитировать против него, распространялись слухи о его причастности к убийству царевича Дмитрия, полуторагодовалой дочери царя Федора Феодосии и даже самого царя. В какой-то момент у Годунова лопнуло терпение: он приказал отправить Федора Романова в отдаленный монастырь, где несостоявшийся правитель стал монахом, приняв имя Филарет. Его супруге Ксении тоже пришлось уйти в монастырь, а их пятилетнего сына Михаила отправили на север.
Годунов взял ситуацию под контроль, но боярская оппозиция оставалась сильной, кроме того, бунтовали изнывающие под крепостным гнетом крестьяне. Ситуация в Московском царстве была отнюдь не стабильной.
— Изменение ситуации, связанное с пресечением династии Рюриковичей, вызвало также реакцию Речи Посполитой, причем, довольно неожиданную.
— Она предложила Москве мирные переговоры, которые должны были привести к появлению унии двух государств. Идею, исходившую от двух самых значительных политических умов двух народов, коронного канцлера Яна Замойского (Jan Zamoyski) и канцлера литовского Льва Сапеги, одобрил Сейм. Это был зрелый, смелый и амбициозный проект по созданию государственного организма, который бы включал в себя Польшу, Литву и Московское царство. Он в каком-то смысле обобщал все прежние шаги, направленные на заключение личной унии Речи Посполитой и Москвы.
— Перспективы развития выглядели заманчиво. Площадь Речь Посполитой и Московского государства составила бы в целом примерно пять миллионов квадратных километров, а численность населения — 21 миллион человек. Этот организм мог бы успешно развиваться далее в направлении Азии, одновременно заняв доминирующую позицию в Европе. Екатерина II уничтожила Речь Посполитую в том числе для того, чтобы ликвидировать препятствие, отделявшее Россию от Европы. Ликвидировав Польшу, царская империя стала одной из держав, диктующих свои условия на Старом континенте. Если бы в начале XVII века Москва и Речь Посполитая не воевали, а объединили силы, то могли бы быстро обрести статус одного из важнейших государств во всем мире.
— Вы снова возвращаетесь к теме славянской империи. (смеется). Государство, простирающееся от границ Германской империи до Китая, это, конечно, заманчивая перспектива, но я бы не решился изображать сценарий развития глобальной польско-российской державы. Однако совместными усилиями Польша, Литва и Москва вполне могли бы выдавить шведов из Ливонии и с земель на Финском заливе, а также предпринять успешную операцию против Крымского ханства — татарского государства под управлением династии Гиреев, возникшего после распада Золотой Орды и доставлявшего массу хлопот как Речи Посполитой, так и Московскому царству. Если ли бы уния стала реальностью, появился бы организм, способный также вступить в соперничество с Османской империей на Балканах. Мог ли он взять верх? Сложно сказать. России и Австрии в XVIII и XIX веках пришлось не раз сразиться с турками, прежде чем их удалось выдавить с Балкан.
— Жаль, что Годунов и бояре отказались от предложения.
— Они не слишком долго его обдумывали. Сапега представил его 4 декабря, а московский ответ был готов уже 7, и не оставлял иллюзий. Москва решительно отмела проект унии и выступила против каких-либо изменений в престолонаследии, но проявила интерес к продолжению мирных переговоров. Она также хотела, чтобы поляки и литовцы начали именовать российских правителей царями, а не просто великими князьями. Годунова и бояр в первую очередь интересовало заключение союза и установление свободной торговли между двумя государствами. Они также выдвинули требования по поводу Ливонии. Потом началась торговля за отдельные города и конкретные территории. О масштабном проекте забыли, остались только типичные переговоры враждующих соседей.
— Почему Москва не хотела сближения с Речью Посполитой?
— Предложение исходило от «другого мира». Замойский и Сапега — были европейцами, людьми Ренессанса. Религию они воспринимали в первую очередь как политический инструмент, а не как сферу, связанную с идеологией. Они считали, что в одном государстве могут жить носители разных культур и религий, религиозная терпимость была для них чем-то очевидным. Напомню, что в Речи Посполитой религиозную свободу гарантировал Акт Варшавской конфедерации от 1573 года. В основанном Замойским городе Замосць жили поляки, русины, греки, евреи, венгры и даже турки. Там стояли не только католический и православный соборы, но и синагога. Перед смертью Замойский попросил, чтобы на его могиле не было никаких религиозных символов. Сам он в молодости был протестантом, а потом стал католиком. Сапега, в свою очередь, сначала перешел из православия в кальвинизм, а позднее в католичество.
Польские предложения рассматривались прежде всего через призму религиозной тематики. Религиозная свобода? Обучение боярских сыновей латыни у иезуитов? Смешанные браки? Католик на троне святых царей? А, может, еще признание верховенства власти папы? Господи помилуй! Это было оскорбление для Православной церкви, такие идеи шли вразрез со всем прежним идеологическим путем Москвы. Сапега и Замойский предлагали смелый политический план, который ликвидировал причины напряженности между враждовавшими странами, обрисовывал блистательные перспективы на будущее. Они, однако, не понимали, что обращаются к представителям не столько государства, сколько религиозной цивилизации. Идея создания единого государственного образования с католиками, которые наверняка только и мечтают, как погубить святую веру, была для Москвы неприемлемой.