Тайна примирения связана с памятью. Вряд ли найдется другая фраза, которая повторялась бы чаще при упоминании об окончании войны. Однако в последние годы, похоже, более верно противоположное утверждение: чем чаще народы Европы вспоминают о 8 и 9 мая 1945 года и об извлеченных уроках, тем больше возникает противоречий.
Это проявляется и в центре Берлина. Украинцы, русские и поляки, чьи предки сообща освободили этот город от нацистской диктатуры, вообще не хотят вспоминать об этом вместе. Русские проводят свои мероприятия у памятника погибшим воинам в Трептов-парке, а украинцы — в Тиргартене. Мемориальный комплекс поляков теперь находится в районе Шарлоттенбург.
Может ли историческая память вносить раскол, вместо того чтобы примирять? О подобном риске свидетельствуют споры, нужен ли Берлину мемориальный комплекс в память о жертвах среди поляков в период нацистского рейха или хватит общеевропейского мемориала в память обо всех жертвах войны. А может быть, следует создать мемориал, напоминающий обо всех забытых жертвах войны на уничтожение на востоке? Ведь эта война по жестокости и презрению к человеческой жизни намного превосходила все ужасы войны на западе, юге и севере.
Почему не формируется общий исторический взгляд? Можно еще больше заострить вопрос: а может ли вообще существовать общее представление об истории, основанное на разном опыте? Если это невозможно, то что это означает для процесса интеграции в Европе, который должен основываться на общих уроках, извлеченных из исторических событий?
Исторические концепции меняются со временем, однако это происходит не везде одновременно и не в одном направлении. После речи Рихарда фон Вайцзеккера, посвященной 40-летней годовщине окончания войны, в Западной Европе многое произошло в области примирения. Но на Востоке этого не случилось.
1985 год: немцы были в одиночестве
При коммунизме там действовали установленные сверху исторические концепции. Они перестали существовать только после крушения диктатуры и Стены, противоестественным образом разделявшей Европу. Только после этого люди получили свободу и возможность самим заняться поиском своей национальной перспективы. Но после этого вновь обострились подавляемые ранее конфликты, вызванные границами и несправедливостью.
Цель Вайцзеккера в 1985 году состояла в том, чтобы показать немцам выход из предполагаемого противоречия относительно вопроса, как следует воспринимать окончание той войны — как безоговорочную капитуляцию или как освобождение. Это было одновременно и то, и другое.
Он процитировал подходящую еврейскую мудрость: «Тайна спасения — это сохраненная память». Без признания совершенных немцами преступлений невозможно никакое примирение ни с еврейским народом, ни с соседями.
Кроме того, Вайцзеккер считал, что в этот день немцы должны оставаться в одиночестве. Почти невозможно было представить себе совместные с жертвами воспоминания о той войне.
Сегодня ситуация изменилась. Йоахим Гаук в 2015 году, в 70-ю годовщину окончания войны, отмечал это событие уже вместе с иностранными гостями. Франк-Вальтер Штайнмайер планировал сделать то же самое в 2020 году, в 75-ю годовщину. Этому помешала пандемия коронавируса, но не нежелание жертв находиться рядом с виноватыми немцами.
Президент страны уже давно может отмечать годовщину начала войны вместе с поляками в Польше, а в день памяти жертв Холокоста он вместе с главой Израиля вспоминает о миллионах уничтоженных евреев. Таким образом, несмотря на чудовищность преступлений, на основе исторической памяти возникают избавление и примирение.
Еще дальше на восток ситуация иная. Там историческая память нередко вызывает не примирение, а конфронтацию. Возможно, причина — в неготовности взглянуть на прошлое глазами жертв и признать собственную вину. Российское руководство отрицает двойственную роль Советского Союза. Сталин к моменту начала войны был сообщником Гитлера. А позднее он стал освободителем — конечно же, не для всех.
Владимир Путин не извлекает из периода диктатуры таких же уроков, как его соседи на западе. Он подавляет оппозицию и ведет войну против Украины.
Потомки преступников, как правило, имеют иные представления, чем потомки жертв. Единой концепции истории для всех европейцев, судя по всему, никогда не будет. Слишком разный у них опыт.
Однако понимание углубляется, когда люди относятся к иным концепциям истории с любопытством, а не отвергают их. Многообразие исторической памяти — это драгоценный опыт, который может помочь Европе на ее пути в будущее.