Весь апрель Украина жила между заголовками о стягивании артиллерии, мотострелковых соединений и воздушно-десантных подразделений российской армии вдоль украинских границ.
Основных направлений было два.
Восточный — Донецкая и Луганская области, где уже восьмой год украинская армия воюет с вооруженными формированиями РФ. И южный — Автономная Республика Крым, которая уже восьмой год живет под российской оккупацией.
Аналитики предполагали разные причины такой активизации РФ. От попыток запугать Украину и Запад, этой версии придерживался, по крайней мере, публично президент Владимир Зеленский, до полномасштабного военного вторжения, посеявшего беспокойство даже за океаном.
Причиной для вторжения чаще всего называли потребность найти воду для Крыма: контроль над перекрытым Северо-Крымским каналом полностью решил бы проблему водоснабжения полуострова. А без украинской воды, и это признают даже оккупанты, Крым засыхает.
«Украинская правда» побеседовала с городскими руководителями двух наиболее чувствительных городов, которые в случае полномасштабного военного вторжения РФ оказались бы в эпицентре боев.
Первый — Владимир Коваленко — мэр сорока пяти тысячной Новой Каховки на Херсонщине. Именно в его городе стоит дамба, удерживающая воду Каховского водохранилища, которое, в свою очередь когда-то отдавало воду в Северо-Крымский канал.
Второй — Вадим Бойченко, потенциальный кандидат в «Партию регионов 2.0» Рината Ахметова и мэр почти полумиллионного Мариуполя, который после начала войны получил неофициальный статус «областного центра» Донбасса и от которого линия соприкосновения отошла всего на двадцать километров.
Оба городских головы хорошо знают свои города и, как сами говорят, «своих людей». Бойченко руководит Мариуполем уже вторую каденцию, Коваленко Новой Каховкой — четвертую.
Кто возьмет в руки оружие в случае вторжения РФ? Искали ли выход на мэров оккупанты? И изменилось ли за семь лет войны отношение к России у местных?
Владимир Коваленко: «За Новую Каховку Украина может быть спокойна»
«Украинская правда»: С начала апреля Российская Федерация активно подтягивала свои войска к украинским границам, в частности со стороны оккупированного Крыма. Среди причин таких действий аналитики называли и то, что Россия готова на различные сценарии ради восстановления водоснабжения в Крым. Может ли Россия «решить» водный вопрос без контроля за Новой Каховкой?
Владимир Коваленко: Северо-Крымский канал по сути расположен посередине между Новой Каховкой и Таврийском. Поэтому, конечно, оба города находятся в эпицентре Северо-Крымского канала…
— То есть без контроля над Новой Каховкой, теоретически, захватить Северо-Крымский канал России не удалось бы?
— Практически да. Хотя от центра, от Новой Каховки, это два с половиной — три километра… Это только такой вариант.
— Какие настроения царили среди жителей Новой Каховки в течение апреля, когда появилась информация о наращивании российских войск?
— Может определенная тревога и возникала, ведь люди есть разные, тем более, эти слухи… Но мы же с после майданного периода, с двадцать третьего или двадцать четвертого февраля 2014 года, когда житомирский батальон заходил на охрану основного сооружения Северо-Крымского канала, понимаем, что этот объект достаточно серьезный, стратегический. А с другой стороны, мы все семь лет думаем о нем, мы все это знаем, поэтому чрезвычайной тревоги, которая бы ощущалась в повседневном общении, не было. Были вопросы у определенных категорий: «А насколько это может быть серьезно?». Я, зная ситуацию, общаясь с определенными структурами, говорил — у вас есть работа, у вас есть семьи, занимайтесь ими, не собирайте никаких чемоданов, никуда не нужно будет ехать.
— Кого вы имеете ввиду под «общением с разными структурами»?
— Я же иду пешком на работу — мне три километра, — люди меня встречают со своими повседневными вопросами. Кому-то надо заявление на материальную помощь написать, кому-то сосед ночью спать не давал, где-то коммунальные службы не так сработали и этот вопрос (о возможности нападения со стороны Крыма — прим. УП) мне также задавали — интересовались, насколько это серьезно. Я все их тревоги пытался развеять, говорил, что все надежно, все нормально. Мне очень хочется, чтобы в двадцать первом веке на нашей территории никогда не стреляли. Я Бога прошу, чтобы так было, но мы и сами не сидим, сложа руки.
— У города имеется план на случай активизации войск РФ на границах?
— У нас же есть батальон территориальной обороны, существует общеобластная программа действий на такой чрезвычайный период. И эта программа предусматривает роль батальона территориальной обороны, ведь он недавно у нас создан. И в этот период люди были призваны на учебный мобилизационный период — это как элемент учений.
— Имеете цифру, сколько у вас людей в батальоне территориальной обороны?
— Не знаю, могу ли я об этом говорить, ведь не знаю, что является военной тайной. Но скажу так: согласно расчетам, он на этот период полностью укомплектован.
— Батальон территориальной обороны — это гражданские люди?
— Это люди, которые когда-то были военными. Они не те люди, которые вообще не понимают, о чем идет речь. Это люди, которые когда-то служили, и они, согласно закону, не в отставке, а в запасе. И их призывают.
— Вы допускали реальное военное вторжение со стороны Крыма?
— Нет, не допускал. Я уже достаточно взрослый человек… знаете, слишком громкое могло быть событие. Нас же поддерживал весь мир, мир сильных. И мне кажется, этого не произойдет никогда. Тем более, что за эти семь лет и армия изменилась, и мы здесь за пятьдесят километров от Армянска находимся — я знаю, что там, на передовой, так что не каждый рискнет… И вы же понимаете, что это надо быть совершенно безответственным, чтобы на такой шаг пойти. Поэтому я с первого дня не верил, что такое будет. И людям я это рассказывал, как мог. Но, конечно, они немного переживали, и было облегчение, когда появилось сообщение об отводе войск. Хотя мы реально понимаем, что на нашей территории есть критическая точка, связанная с поставкой воды.
— Пан Владимир, связывался ли с вами кто-то из офиса президента, кабмина или минобороны в связи с активизацией РФ на границах?
— Нет, такой связи не было. Здесь на уровне городского областного комиссариата, на уровне заместителя председателя ОГА были совещания по этому поводу. С офисом президента разговоров не было.
— А какой поддержки вы ждали от центральной власти в этой ситуации?
— Вы знаете, есть вещи на уровне государственного сотрудничества, дипломатических путей, МИД. Для нас важно, чтобы это урегулировалось не на уровне Новой Каховки. Хотя, думаю, в вооруженных силах нашу территорию рассматривают пристально. Для нас главное, чтобы те структуры, которые имеют от государства официальное право, как можно качественнее и быстрее привлекали кого там надо, чтобы войска были отведены. Мы же предусматриваем в бюджете средства на содержание батальона и так далее — мы все выполняем. Мы же частичка государства, и в этой ситуации мы должны были ответственно выполнить те обязанности, которые возложены на нас.
— Двадцать третьего апреля Россия заявила, что она будет отводить свои войска от украинских границ. Звучали разные предположения, зачем она их вообще активизировала. Вы лично как думаете — какова была цель Путина?
— Вы знаете, я никогда не хотел бы быть на месте президента России, чтобы это знать (смеется — УП). Бог дал людям разум, потому какая бы ситуация сложная ни была, надо садиться и договариваться. Если мы люди, если у нас есть ответственность, душа, тем более на таких должностях… Поэтому я могу только догадываться. Надо было, видимо, продемонстрировать, что есть какое-то недовольство со стороны соседнего государства… Любые руководители, маленьких государств, великих держав, какими бы они ни были, если им дано право руководить страной и нести ответственность за своих людей — они должны сделать все, чтобы ни один человек не погиб.
— Вопрос как раз о договоренности. Выходил ли на вас кто-то из российской власти или же власти оккупантов, чтобы договориться о возможности восстановления водоснабжения в Крым?
— Нет, никогда такого не было.
— За семь лет ни разу никто не связывался?
— Не было ни разу. Когда-то, сначала, как это (перекрытие канала — УП) произошло, звонил один из бывших руководителей Красноперекопска (город на севере полуострова, рядом с которым проходит Северо-Крымский канал — УП): «Не предвидится ли по этому вопросу изменений?» Я говорю: «Нет, ты же понимаешь, что это не ко мне вопрос, это вопрос государственного уровня». Это было просто на бытовом уровне, мы же знаем друг друга — такая вот ситуация была. Это случилось лет шесть или пять назад. Больше никто не обращался.
— Сейчас вы поддерживаете контакт с этим бывшим мэром Красноперекопска?
— Нет-нет. У меня есть территория, есть мои люди, я практически не имею связи ни с одним жителем Крыма, Российской Федерации. Мне не нужны никакие вещи, за которые, как говорится, сознательно или бессознательно меня бы кто-то подставил. Мне этого не нужно.
— Если в Крыму будет гуманитарная катастрофа с водой, как, вы считаете, должна ли Украина помогать полуострову?
— Не знаю. Не мой это вопрос, и брать на себя ответственность за него я не имею права, тем более давать совет руководству страны. Ну как примут решение — так оно и будет. Понимаете, это же не просто вода — это большая политика. Ею должны заниматься люди, имеющие на это право.
— Последний вопрос: на Украине, особенно на юге и востоке, всегда хватало людей, которые благосклонно относились к России. Вы уже давно управляете городом — как по вашим наблюдениям изменилось отношение к России у жителей Новой Каховки за семь лет войны?
— Я вам так скажу, что приходилось некоторые разговоры проводить, потому что люди из трехсот городов Советского Союза ехали сюда на строительство Каховской ГЭС — и, соответственно, у многих есть родственники, которые там остались. Люди… На уровне человеческого фактора, между людьми нет ни злобы, ни претензий. Если у кого-то были какие-то сомнения, я, может с высоты прожитых лет, может со статуса своего, может из авторитета, который у меня есть или нет — на последних выборах за меня более семидесяти процентов проголосовало — разъяснял. Как правило, если были какие-то вопросы, то со стороны людей достаточно пожилого возраста, ну очень пожилого. Я или в совет ветеранов зайду, или в центр, где собираются люди по шестьдесят пять — семьдесят лет. Они мне: «Ну, вот как так, ну это же братский народ!». Я им говорю: «Люди добрые, ну вот так бывает в жизни».
— Так можно ли сказать, что за семь лет войны люди больше отворачиваются от России?
— Я вам так скажу: во всяком случае они не в восторге. Им трудно понять, как можно было дойти до того, что сегодня происходит в Донецке или Луганске. Новая Каховка останется мирным городом. Я не хочу говорить: отворачиваются или не отворачиваются — я же в душу каждому не залезу. Но глупых мыслей, сепаратистских настроений — такого нет.
— Сепаратистских настроений в Новой Каховке нет?
— Нет. За Новую Каховку Украина может быть спокойна.
Вадим Бойченко: «Я вижу, как изменилась наша армия, поэтому мне не страшно, что могут захватить Мариуполь».
«Украинская правда»: Апрель прошел под знаком большого перемещения войск России к границам Украины. Сейчас, вроде бы, эти войска должны быть отведены. Вы живете в непосредственной близости к России, как вы для себя объясняете причину апрельского обострения?
Вадим Бойченко: Вы знаете, мы здесь в Мариуполе, на краю карты Украины, так мы шутим — самый восточный европейский город. Мы не то что бы чувствовали, что называют нагнетанием на границе. Почему? Потому что когда была ситуация в 2014-2015 годах, когда линия соприкосновения проходила чуть ли не по окраинам нашего города, микрорайон Восточный был такой границей в то время, то тогда мы, видимо, чувствовали каждый вздох с той стороны. Но теперь мы понимаем, что идет Минский процесс, работает Нормандский формат. В ходе этих сложных переговорных механизмов было достигнуто столько, насколько это было возможно, линия соприкосновения отошла от города. На двадцать два километра. И еще важно, чтобы мы все одинаково понимали, что украинская армия тогда и украинская армия сейчас — это две разные армии вообще. У меня сын — офицер ВСУ, я вижу, как армия трансформировалась просто на глазах.
— А у вас лично не было опасений, что Мариуполь реально могут захватить?
— Я вижу и горд за то, как изменилась наша армия, поэтому мне не страшно сегодня, что Мариуполь может быть захвачен. Я опираюсь на то, чему моего сына учили в Военной академии: силы наступления должны в несколько раз превышать силы обороны. Мы сейчас имеем в стране двести тысяч серьезного войска. Это вся Россия должна восстать, чтобы нас захватить. Это уже будет полномасштабная война. И я сомневаюсь, что Путин на такое пойдет. С самого начала мы понимали, что это просто политическая игра была: Путин хотел показать всему миру, что вот я, вот уговаривайте меня, чтобы я не напал на Украину.
— А разделяют ли такой ваш взгляд на ситуацию жители Мариуполя, военные и остальные? Не было ли у них реального страха нападения?
— Я вам сейчас не только свои настроения пересказываю. Это точка зрения и наших военных, с которыми я постоянно общаюсь. А у нас тут очень серьезное количество их стоит. Я знаю мнение боевых друзей, морской пехоты, которая на «нуле». Поверьте, они готовы защищать и границу, и Украину. Это уже не 14-й год, когда реально было страшно, было много вопросов и мало ответов. Сейчас это уже другая Украина. Слава Богу и вооруженным силам.
— А в эти напряженные недели как реагировал Киев? С вами связывались из офиса президента, из правительства? Кто-то предлагал вам помощь и какая помощь вообще была нужна?
— Я что в 14-м, что в 15- м, и теперь тоже повторяю, что Мариуполь — это особый город. Жители нашего города в 2014 году сделали свой выбор, когда кто-то что-то предлагал под названием «неподконтрольные формирования», «ДНР» и так далее. Мариуполь свой выбор сделал, и мы сегодня в составе Украины. Мы этим гордимся. Мы очень радуемся, что реформа децентрализации реально дала толчок для развития города. Мне самому как жителю нравится, как меняется город. Мы тогда в 2014- м году поставили перед собой самый трудный вопрос — кто мы? И сейчас мы строим сильный, умный и вдохновляющий город. Мы сильные, потому что выстояли в тот трудный период, умные — потому что сделали правильный выбор. И мы хотели добавить еще вдохновения, чтобы эта невидимая «берлинская стена», которая выросла между Мариуполем и Донецком, чтобы она упала. А она может рухнуть только под натиском мирного оружия — нашего развития. Поэтому наша цель — стать витриной восстановленного украинского Донбасса, и чтобы там было слышно и видно, как мы меняемся. У нас поехал новый транспорт, двести пятьдесят единиц новых автобусов. Это нравится нашим жителям, и это, по-доброму, раздражает жителей с «той стороны», потому что они видят наши изменения. Мы развиваем парки, у нас появилась уникальная площадь Мира и Свободы…
— Условно говоря, Мариуполю надо меньше оружия и больше инвестиций.
— Да. Оружия у нас, правда, достаточно, чтобы защититься. У нас тут и моторизованная бригада, и морпехи, и пограничные силы, и полк «Азов» из Нацгвардии и еще много чего. Здесь достаточно сил, чтобы защитить и Мариуполь, и Украину. Но победить мы можем только через развитие. Надо, чтобы им хотелось вернуться на Украину.
— Вы сказали, что для возвращения Донбасса надо, чтобы завистливо смотрели на ваши успехи. А не пытаются ли выходить на вас из Донецка, скажем, чтобы попытаться организовать какие-то каналы коммуникации?
— Нет, таких контактов никогда не было. Да и вряд ли они могут быть.
— У нас так исторически сложилось, что на востоке и юге всегда были тесные связи с Россией. Как за семь лет войны изменился Мариуполь и его жители в этом плане? Условно говоря, смогут ли они еще когда-нибудь назвать русских братьями?
— Вы знаете, этот процесс разрыва, он же начался еще раньше, задолго до 2014 года. Конкретно даже могу привести пример. Вот у нас есть предприятие «Азовмаш», которое в свое время для всего Союза производило вагоны, цистерны, военную продукцию и тому подобное. А в 2012 году Россия построила аналогичный завод у себя. И все, предприятие, на котором когда-то у нас работало тридцать семь тысяч человек, осталось без заказов, а люди без работы. Металлургия у нас ориентировалась на Европу и Азию, поэтому на нее разрыв с Россией не очень повлиял. С портом похуже, строительство Крымского моста фактически остановило континентальные суда, которые заходили из океанов. Крупнотоннажные суда не проходят под мостом, это убило контейнерные перевозки. Но и порт постепенно приходит в себя, трансформируется.