«Германский народ! Национал-социалисты! Обремененный тяжкими заботами, принужденный молчать месяцами, я дождался часа, когда, наконец, могу говорить открыто».
«Граждане и гражданки Советского Союза! Советское правительство и его глава товарищ Сталин поручили мне сделать следующее заявление: сегодня, в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну».
Так начинались два выступления, прозвучавших по радио 22 июня 1941 года. Одно — из Берлина, другое — из Москвы. Несмотря на крайнюю важность обеих речей, с ними выступили не первые лица государств — Адольф Гитлер и Иосиф Сталин, — а их ближайшие помощники.
Формально названный «Обращением фюрера к германскому народу» текст в 05.30 по берлинскому времени (в 07.30 по Москве) зачитал третий человек в Третьем Рейхе Йозеф Геббельс. Заявление советского правительства — в 12.15 по московскому времени — второй человек в СССР Вячеслав Молотов.
Именно в этих двух речах прозвучала основа версий причин германского нападения на Советский Союз, ставшего началом Великой Отечественной войны.
Нацистская версия состояла в том, что Москва якобы готовилась к наступлению и сосредоточила на германской границе «все свои вооруженные силы, готовые к броску», в связи с чем Гитлер отдал приказ о наступлении, которое должно спасти Европу от «еврейско-большевистских орд».
Советская — в том, что СССР жил мирной жизнью, добросовестно выполнял договор о ненападении 1939 года, а потому нападение было вероломным, что и привело к неудачам первого периода войны.
Это были первые, но далеко не последние версии. В 1950-х годах, в период «развенчания культа личности», советская версия была дополнена тремя тезисами: а) перед войной Сталин уничтожил командный состав Красной армии, б) Сталин не верил в нападение, не хотел его провоцировать и потому не давал привести войска в боевую готовность, в) после начала войны Сталин растерялся, бросил управление страной. Все это стало считаться основными причинами, приведшими к поражениям первых недель.
Эта же версия к концу 1950-х перекочевала и в западные исторические исследования, став там основной.
Отметим, что нацистскую версию никто из историков (в том числе и на Западе) после войны всерьез не воспринимал, считая ее пропагандистской выдумкой для оправдания агрессии.
Неожиданно возродилась она лишь в конце 1980-х, когда, накануне распада Союза, вышла книга бывшего советского разведчика Владимира Резуна (Виктора Суворова) «Ледокол». В ней автор попытался доказать, что руководство СССР на июль 1941 года готовило нападение на Германию.
В такой интерпретации агрессия нацистов против СССР подавалась как превентивная мера, а катастрофа советских войск лета 1941 года — как следствие отсутствия оборонительных мер, так как готовились к наступлению.
С тех пор историки много раз доказывали недостоверность этой версии.
Более того, на официальном уровне она отметается даже в Германии, что показало, недавнее заявление канцлера Ангелы Меркель. «Через несколько дней, 22 июня, будет 80-я годовщина нападения нацистской Германии на Советский Союз. После того как с немецким нападением в 1939 на Польшу была развязана Вторая Мировая война, 2 года спустя Германия открыла следующую ужасающую главу. Для нас, немцев, этот день — повод для стыда. ФРГ признает свою сохраняющуюся ответственность за преступления нацистского режима. К этому относится и постоянная память о том, что произошло. Это не должно быть забыто», — заявила канцлер Германии.
Однако в медиасфере каждый год, накануне 22 июня, вновь начинаются споры о причинах начала войны, в ходе которой обильно цитируется все тот же Суворов.
«Страна» провела реконструкцию событий 80-летний давности, рассказывая как на самом деле велась подготовка к войне, было ли нападение полностью неожиданным для СССР и в чем причины тяжелейших поражений 1941 года.
Верил ли Гитлер в нападение СССР?
Один из ключевых вопросов всех книг Виктора Суворова, посвященных 1941 году, звучит так: «Верил ли Сталин в нападение Германии?». Автор доказывает, что не верил и не имел оснований верить. Из этого делается вывод, что все военные приготовления 1939-41 годов делались не для обороны, а для нападения, и что эти приготовления вынудили Гитлера осознать: подписав Договор о ненападении с СССР, он попал в ловушку, потому единственный выход — ударить по Красной армии раньше, чем она ударит по Германии.
Однако в этих книгах ни разу не задан обратный вопрос, который является ключевым для понимания того, было ли нападение германской армии на Советский Союз превентивной мерой: верил ли Гитлер в нападение СССР?
Между тем, для ответа на него не нужно было писать целую книгу — обошлось бы всего одной главой. Но только одна эта глава сделала бы остальную книгу бессмысленной.
Все доказательства «агрессивных намерений» Сталина так или иначе сводятся к трем аргументам, высказанным в меморандуме германского правительства, который был вручен представителям СССР в Берлине и Москве утром 22 июня 1941 года. Это, во-первых, антинемецкая внешняя политика СССР, во-вторых, подрывная деятельность советской разведки в оккупированных немцами странах, в-третьих, сосредоточение большого числа дивизий Красной армии на границе с Германией и многочисленные факты нарушения этой границы.
Тут стоит сказать, что внешняя политика Советского Союза в последние полгода перед войной действительно была далеко не дружественной по отношению к Гитлеру. Так, советское правительство уже в конце 1940 года предлагало помощь финансами и оружием Югославии и Болгарии — чтобы те не присоединялись к военно-политическому союзу Германии, Италии и Японии.
Правда, это происходило за кулисами. А вот договор о дружбе и взаимопомощи с Югославией в апреле 1941 года был подписан публично — сразу после того, как в Белграде к власти пришли военные, свергнувшие пронемецкое правительство. Этот последний факт так возмутил Гитлера, что он упоминается и в меморандуме немецкого правительства от 22 июня, и в обращении фюрера за тот же день (хотя в обращении даже не говорится о сосредоточении советских войск).
Однако при этом собственные антисоветские действия Гитлер либо не стал упоминать, либо представил как оборонительные меры. Во время визита Молотова в Берлин в ноябре 1940-го основным его требованием было вывести войска из Румынии и Финляндии, пребывание которых там Москва не без оснований считала направленным против СССР. А что касается немецких войск в Финляндии, это было прямым нарушением договора 1939 года, по которому данная страна отходила в зону советских государственных интересов. Так что в этом случае смена курса советской политики была лишь следствием аналогичных действий Берлина.
Но главное даже не в этом, а в том, верил ли Гитлер собственному меморандуму, аргументы которого и сегодня используются для версии о подготовке Советским Союзом нападения на Германию. Ответ на этот вопрос фюрер дал, как минимум, трижды.
9 января 1941 года на совещании в ставке вермахта (вооруженных сил Германии) Адольф Гитлер заявил: «Хотя русские вооруженные силы и являются глиняным колоссом без головы, однако точно предвидеть их дальнейшее развитие невозможно. Поскольку Россию в любом случае необходимо разгромить, то лучше это сделать сейчас, когда русская армия лишена руководителей и плохо подготовлена, и когда русским приходится преодолевать большие трудности в военной промышленности, созданной с посторонней помощью».
Обратим внимание на дату. Согласно версии о превентивной войне, в июле 1940 года фюрер испугался того, что Сталин оккупировал Бессарабию и Северную Буковину, и принял решение напасть на СССР. Согласно той же версии, в декабре 1940 года Гитлер, испуганный мощью Красной армии, подписал директиву на выполнение плана «Барбаросса» — превентивной войны против Советского Союза. А в январе 1941-го вождь немецкого Рейха вдруг перестал бояться и назвал Красную армию «глиняным колоссом без головы» — но при этом от плана «превентивной войны» почему-то не отказался.
Еще интереснее ситуация сложилась 21 июня. В этот день Гитлер подписал уже упомянутый меморандум немецкого правительства с обвинениями в адрес Москвы, который должны были огласить на следующий день. И в тот же день он написал письмо Бенито Муссолини, которое огласке не подлежало. В котором звучат совсем другие аргументы.
«После уничтожения Франции — вообще после ликвидации всех их западноевропейских позиций — британские поджигатели войны направляют все время взоры туда, откуда они пытались начать войну: на Советский Союз. Оба государства, Советская Россия и Англия, в равной степени заинтересованы в распавшейся, ослабленной длительной войной Европе. Позади этих государств стоит в позе подстрекателя и выжидающего Североамериканский Союз. После ликвидации Польши в Советской России проявляется последовательное направление, которое — умно и осторожно, но неуклонно — возвращается к старой большевистской тенденции расширения Советского государства. Затягивания войны, необходимого для осуществления этих целей, предполагается достичь путем сковывания немецких сил на Востоке, чтобы немецкое командование не могло решиться на крупное наступление на Западе, особенно в воздухе», — так фюрер оценивает ситуацию непублично.
Уже из этой цитаты видно, что цели Сталина немецкий вождь видит вовсе не в нападении, а в том, чтобы сковывать немецкие силы на Востоке и не дать вермахту нанести полноценный удар по Великобритании. И в этом, естественно, русских поддерживает Лондон, заинтересованный в том же самом.
Но это еще не все признания. Далее Гитлер уже прямым текстом пишет о том, чего на самом деле боится: «Русские имеют громадные силы — я велел генералу Йодлю передать вашему атташе у нас, генералу Марасу, последнюю карту с обстановкой. Собственно, на наших границах находятся все наличные русские войска. С наступлением теплого времени во многих местах ведутся оборонительные работы. Если обстоятельства вынудят меня бросить против Англии немецкую авиацию, возникнет опасность, что Россия со своей стороны начнет оказывать нажим на юге и севере, перед которым я буду вынужден молча отступать по той простой причине, что не буду располагать превосходством в воздухе. Я не смог бы тогда начать наступление находящимися на востоке дивизиями против оборонительных сооружений русских без достаточной поддержки авиации».
То есть Гитлер считает, что «все наличные русские войска» стянуты к границе Германии, но боится он не нападения, а того, что Сталин предъявит требования «на юге и севере» (то есть во все тех же Румынии и Финляндии), и ему придется уступать, поскольку напасть сам он не сможет!
Таким образом, совершенно очевидно, что 21 июня 1941 года немецкий лидер не верил в нападение Советского Союза и весь его меморандум был не более чем пропагандой.
Тем более что далее он дает еще более конкретный ответ на то, будет ли война против СССР превентивной: «Мое отступление принесло бы нам тяжелую потерю престижа. Это было бы особенно неприятно, учитывая возможное влияние на Японию. Поэтому после долгих размышлений я пришел к выводу, что лучше разорвать эту петлю до того, как она будет затянута». «Эту петлю» — это не о нападении Советского Союза, а о возможном шантаже Сталина. И только в отношении подобных действий Гитлер считал войну «превентивной».
А последний гвоздь в крышку гроба версии о «превентивной войне» фюрер вбил, как ни парадоксально, публично — в уже упомянутом обращении к немецкому народу 22 июня 1941 года. О нем ни разу не упоминается в книгах Виктора Суворова по одной причине: эта речь направлена против… Британской империи.
Представьте ситуацию: Гитлер действительно боялся нападения СССР и потому напал первым. Будет ли он говорить еще о чем-то в день начала войны? А основная мысль обращения фюрера 22 июня — это обвинения в адрес Лондона, который подстрекает всех, кого может, на враждебную политику против Германии. На этом фоне совершенно теряется пара ритуальных фраз о «еврейско-большевистских ордах» и 160 дивизиях, стоящих на немецкой границе. В угрозу от которых, как мы уже знаем, фюрер не верил.
Германское нападение на Советский Союз исходило из собственных планов Гитлера, основной целью которого было устранение последнего препятствия для решающего сражения с Британской империей. И даже если бы Сталин держал на границе с Германией в два раза меньше войск, в немецких планах это ничего не меняло: Вермахт должен был сокрушить «колосса на глиняных ногах» до того, как он станет реальной угрозой.
Поэтому, естественно, никакую «превентивную» войну Гитлер не начинал. Он изначально планировал наступление, которое и началось 22 июня 1941 года.
На что рассчитывал Гитлер?
Довольно часто встречается аргумент о том, что Гитлер дескать напал на СССР без какой-либо подготовки, срочно, без расчета на зимнюю войну. Мол, торопился нанести «превентивный» удар. Что касается «без подготовки», то это очевидная ложь, потому что план «Барбаросса» начал писаться еще в 1940 году.
А к зимней войне гитлеровцы не готовились по простой причине — по этому плану разбить советские войска они планировали еще до наступления морозов, выйдя на линию Архангельск-Астрахань. К тому моменту организованное сопротивление СССР, как предполагали немцы, уже будет сломлено.
С учетом того, как шла война на самом деле, подобный план выглядит полностью абсурдными, как и само нападение на Советский Союз. Но Гитлеру, очевидно, в 1941 году так не казалось.
Он никогда не воспринимал СССР как страну, с которой Третий Рейх может мирно сосуществовать. Антикоммунизм, теория о необходимости завоевания «жизненного пространства на востоке» и нацистская расовая доктрина, согласно которой славяне считались «недочеловеками» («унтерменшами»), определяли отношение Гитлера к Советскому Союзу.
Поэтому для Гитлера не стоял вопрос нападать на СССР или нет. После разгрома Франции стоял другой вопрос — на кого напасть первым. Добить ли Британию, а потом приняться за Советский Союз. Либо наоборот. В 1940 году параллельно начали готовиться оба плана. Но, в конечном итоге, Гитлер остановится на втором.
Судя по многочисленным свидетельствам, он руководствовался при этом следующими соображениями.
Первое — трудности с организацией морского вторжения на Британские острова. При этом, как, например, утверждал в своих мемуарах знаменитый гитлеровский диверсант Отто Скорцени, среди немецких военных был заговор с целью убедить фюрера не нападать на Британию, в которой часть германского генералитета, не любившая Гитлера, видела союзницу. Именно поэтому, как пишет Скорцени, военная разведка «Абвер» сильно преувеличивала готовность Британии к обороне от вторжения.
Второе — сравнение потенциалов сухопутных сил СССР и Британии. По расчетам немцев, даже в случае затяжной войны с СССР Британия, не имея сильной армии, не сможет атаковать на западе (что, кстати, как оказалось, было не далеко от истины — Второй фронт открыли только в 1944 году после разгрома основных сил вермахта в Советском Союзе). А вот СССР, если война с Британией для Германии будет долгой и тяжелой, вполне был способен нанести сокрушающий удар по немцам, уничтожив Третий рейх.
Третье — крайняя недооценка военного потенциала СССР и готовности страны и народа к сопротивлению. О последнем факторе немцы начали прямо говорить уже к концу 1941 года, когда стало понятно, что блицкриг рухнул и начинается затяжная война, в которой шансов победить у Германии практически нет.
К какой войне готовился СССР?
Еще осенью 1940 года, готовя план «Барбаросса», немецкий генштаб разработал документ, в котором прогнозировал возможные варианты действий советского руководства в случае подготовки Германии к войне.
Вариантов было три:
а) превентивный удар, чтобы сорвать сосредоточение войск вермахта;
б) выстраивание максимальной оборонительной линии вдоль границы, чтобы остановить немецкое наступление и перейти в контрнаступление;
в) заманивание противника вглубь страны, чтобы измотать его и после этого начать собственное наступление.
Немцы полагали, что к превентивному удару Красная армия не готова, так как находится в процессе перевооружения и организационной перестройки, а заманивать вглубь территории немецкие войска она не станет, потому что это будет означать сдачу большинства промышленных мощностей, расположенных в европейской части СССР.
Поэтому, по их версии, оставался только один вариант: сосредоточить армию вдоль границы. Исходя из него, и создавался план «Барбаросса».
Сами советские военные, конечно, о себе были лучшего мнения, чем немцы. Естественно, повторять сценарий Кутузова образца 1812 года они не собирались — и по тем причинам, которые назвали немцы, и просто из уважения к себе. Поэтому рассматривали только один вариант активную оборону. Исходя из этого, и выстраивалась конфигурация советских войск.
Уже после войны немецкий генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн оценивал предвоенную группировку Красной армии так: «Учитывая численность живой силы в западных районах Советского Союза, а также значительное сосредоточение бронетехники как в районе Белостока, так и около Львова, Красная армия могла бы довольно легко перейти в наступление. С другой стороны, то, как дислоцировались советские войска 22 июня, не говорило о намерении наступать немедленно».
Другими словами, факт тот, что к июню 1941 года Сталин (чтобы ни сообщали советские власти официально) уже четко понимал, что нападение Германии неизбежно. Только он хотел максимально оттянуть этот момент, чтоб лучше подготовиться. И именно этим объясняются все факты, которые приводятся в качестве доказательства подготовки нападения на Германию.
Песню «Священная война» заказали в феврале 1941 года, потому что готовились воевать с немцами. Для того же начали печатать и русско-немецкие разговорники для солдат. То же касается и армии: ее до мая разворачивали с расчетом на активную оборону в случае нападения Гитлера. Правда, в таком случае остается вопрос — почему нападение оказалось столь внезапным, если его ожидали и к нему готовились?
Верил ли Сталин донесениям разведки?
Составной частью сразу всех версий — и о подготовке наступления на Германию, и о неготовности СССР к войне — является тезис о том, что Сталин не верил разведке, которая регулярно докладывала ему о том, что Гитлер хочет напасть. Появился он в 1950-е годы после разоблачения «культа личности» и был дополнен уже в 1990-е годы, в разгар антисоветской кампании. Главными составляющими этого тезиса стали:
а) предупреждение премьера Британской империи Уинстона Черчилля от 15 апреля 1941 года;
б) многочисленные донесения от советского разведчика в Японии Рихарда Зорге;
в) донесение советской разведки от 17 июня 1941 года, на котором Сталин написал резолюцию «Это не источник, а дезинформатор»;
г) докладная народного комиссара внутренних дел Лаврентия Берии о донесениях из Берлина за 21 июня 1941 года.
Начнем с последней, поскольку она наиболее ярко показывает, что даже за день до войны в руководстве Советского Союза была убежденность, что ее не будет, и сеял эту убежденность сам вождь. Ведь сам Берия пишет — мол, ему из Берлина посол Деканозов и военный атташе Тупиков шлют сообщения, что немцы вот-вот нападут, «но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет».
Проблема с этой докладной запиской только одна: она — «липовая». В архивах ее нет, а источником является повесть советского писателя Овидия Горчакова «Накануне, или Трагедия Кассандры». Сочинял он не очень складно, явно не зная того, что Берия с февраля 1941 года не занимался разведкой (так как госбезопасность выделили из НКВД в отдельный народный комиссариат) и что военный атташе Василий Тупиков вообще не подчинялся ни НКВД, ни НКГБ, и свои донесения слал в Наркомат обороны. То, что эта докладная так часто цитируется, означает одно: некоторым авторам просто очень хочется, чтобы она существовала.
В отличие от «записки Берии», сообщение НКГБ от 17 июня со сведениями от источника в штабе германской авиации действительно существовало. В нем сообщалось, что:
«1. Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время.
2. В кругах штаба авиации сообщение ТАСС от 6 июня воспринято весьма иронически. Подчеркивают, что это заявление никакого значения иметь не может.
3. Объектами налетов германской авиации в первую очередь явятся: электростанция «Свирь-3», московские заводы, производящие отдельные части к самолетам (электрооборудование, шарикоподшипники, покрышки), а также авторемонтные мастерские.
4. В военных действиях на стороне Германии активное участие примет Венгрия. Часть германских самолетов, главным образом истребителей, находится уже на венгерских аэродромах».
На документе есть резолюция Сталина, адресованная наркому госбезопасности: «Т-щу Меркулову. Можете послать ваш „источник" из штаба герм. авиации к (далее нецензурно- прим. ред.) матери. Это не «источник», а дезинформатор. И. Ст.»
Однако нет никаких оснований считать, что резолюция относится ко всем четырем пунктам. Три из них не содержат конкретной информации, которая была бы неизвестна 17 июня в Кремле, и не являются эксклюзивом источника, причастного только к авиационным секретам. Конкретная информация есть только в пункте №3 — о том, что именно будут бомбить немцы. Это была, так сказать, «профильная» информация для источника из штаба авиации.
И вот именно она является дезинформацией, причем очевидной: с чего вдруг немцы стали бы в первую очередь бомбить не аэродромы и воинские части, а авторемонтные мастерские и находящуюся на Ладожском озере электростанцию?!
То, что это «деза», подтвердилось и в ходе войны: Нижне-Свирская ГЭС была уничтожена только в сентябре 1941-го, и не немецкой авиацией, а отступающими советскими войсками. Что касается московских заводов, то достаточно сказать, что первый авианалет на Москву вообще (а не на заводы) состоялся 22 июля — спустя месяц после нападения немцев. Так что каждый сам может сделать вывод, источник это или дезинформатор.
С апрельским «предупреждением Черчилля» история вообще странная: его публикуют все, хотя очевидно, что никакого предупреждения там нет. Вот весь текст «предупреждения»: «Я получил от заслуживающего доверия агента достоверную информацию о том, что немцы, после того как они решили, что Югославия находится в их сетях, т.е. 20 марта, начали переброску в южную часть Польши трех бронетанковых дивизий из пяти находящихся в Румынии. В тот момент, когда они узнали о сербской революции, это передвижение было отменено. Ваше Превосходительство легко оценит значение этих фактов».
Из него можно сделать два вывода: либо Черчилль предлагает Сталину расслабиться (ведь переброска дивизий к границе СССР отменена), либо он предлагает напасть на Германию, пока ее войска заняты подавлением мятежной Югославии. Ни первый, ни второй вариант к предупреждениям не отнесешь.
И, наконец, предупреждения Рихарда Зорге, считающиеся самым главным аргументом.
10 марта 1941 года Рамзай сообщил, что новый германский военный атташе в Японии считает, «что по окончании теперешней войны должна начаться ожесточенная борьба Германии против Советского Союза». «По окончании теперешней войны» — это после победы над британцами, которая будет неизвестно когда. На предупреждение не очень похоже.
2 мая: «Решение о начале войны против СССР будет принято только Гитлером либо уже в мае, либо после войны с Англией». Конкретики тут еще меньше.
19 мая: «Новые германские представители, прибывшие сюда из Берлина, заявляют, что война между Германией и СССР может начаться в конце мая, так как они получили приказ вернуться в Берлин к этому времени. Но они также заявили, что в этом году опасность может и миновать». Из этого сообщения не подтвердилось вообще ничего.
И только с конца мая начинается что-то конкретное, причем снова противоречивое.
30 мая: «Берлин информировал Отта (посла Германии в Токио — прим. авт.), что немецкое выступление против СССР начнется во второй половине июня. Отт на 95 процентов уверен, что война начнется».
1 июня: «Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется исключительно на информации, которую подполковник Шолл привез с собой из Берлина».
15 июня: «Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает — будет война или нет».
20 июня: «Отт сказал мне, что война между Германией и СССР неизбежна».
21 июня: «Война задерживается до конца июня».
Можно ли было делать однозначные выводы из всего этого потока сообщений? Ответ очевиден.
Больше того: для получения такой информации вовсе не нужна была разведка — хватило бы и подписки на «Нью-Йорк Таймс». Вот небольшая подборка новостей из главной американской газеты всего за несколько предвоенных недель.
30 апреля 1941 года Томас Хемилтон, корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в Испании, сообщил со ссылкой на беженцев, что война между Россией и Германией может начаться в любой момент. Германия собрала на румынско-советской границе огромную армию, а между Румынией и Германией существует тайное соглашение, что в случае помощи румын в войне против СССР им вернут земли, отобранные в 1940-м.
Он же, со ссылкой на дипломатов, добавил: «Немцы убеждены, что война с Великобританией и США будет долгой, и потому Германия должна иметь в своих руках пшеничные поля Украины и нефтяные источники Кавказа».
4 мая К. Л. Золцбергер, корреспондент «Нью-Йорк Таймс» в Стамбуле, сообщил, что нацисты откровенно поощряют румын добиваться возвращения Бессарабии. Со ссылкой на дипломатов он добавил, что немецкие офицеры считают, что «поход на Украину не составляет для Германии никакой особой проблемы».
Новость от 14 мая: «В румынской Молдавии сосредоточены большое число немецких механизированных частей, а одну механизированную дивизию немцы перебросили в устье Дуная… Дипломатические круги уверены, что это или шантаж со стороны Гитлера, который хочет получить от Сталина доступ к нефтяным источникам в Грозном, Баку и Батуме, или это действительно подготовка к войне».
20 мая: «Дипломатические круги уверены, что Германия что-то готовит в Финляндии, где уже находятся около пяти немецких дивизий».
1 июня: «По сообщениям из Стамбула, Германия стянула свои танковые силы из Югославии и Греции в Румынию и расположила их над Серетом, над самой румыно-советской границей. Всего на румынской территории 41 немецкая дивизия. Также отправлены новые дивизии в другие регионы, граничащие с СССР, особенно речь идет о большом скоплении сил в приграничных районах генерал-губернаторства (то есть оккупированной Польши — прим. авт.), населенных украинцами. Новая концентрация войск имеет своей целью вступление на территорию Украины. Ходят слухи, что Гитлер планировал поход на Украину еще весной, но ему помешали война с Югославией и неудачная война Италии с Грецией. Поэтому поход на Украину может быть отложен до осени. Этот поход должен стать „блицкригом"».
6 июня: «Турецкие дипломаты убеждены, что Германия планирует нападение на Украину вместе с Румынией во второй половине июня. Правительственные круги уверенно сообщают, что на немецко-советском и румынско-советском фронте есть 155 дивизий, то есть около 2 миллионов солдат. Румыния начала общую мобилизацию, которая закончится во второй половине июня. Цель — заставить Советы страхом или войной дать Германии доступ к украинскому зерну и кавказской нефти, а также вернуть Румынии Бессарабию, откуда Советы уже вывозят мирное население».
В последнюю неделю перед 22 июня подобные новости шли уже каждый день. К примеру, вот новости только за 19 июня.
«Ассошиэйтед пресс» из Лиссабона: «Дипломат из Берлина, только что прибывший в Португалию, заявил, что в Германии все убеждены, что конфликт между Германией и СССР начнется в ближайшие дни или даже в ближайшие 48 часов».
«Нью-Йорк Таймс» из Анкары: «Югославские дипломаты и военные специалисты, которые были вынуждены покинуть Москву, говорят, что им в свое время заявил сам Сталин, что немцы нападут на Россию этим летом (он не верил?! — прим. авт.). Политика Сталина состоит в том, чтобы это нападение отложить до августа, потому что тогда Красная армия будет полностью готова к войне».
В тот же день, 19 июня, «Рейтер» и Радио Анкары сообщили, что война… уже началась и что немецкие войска пересекли советскую границу в 15 местах.
Так что проблема не в том, что Сталин не верил сообщениям разведки, а в том, что их было слишком много и что они были противоречивы.
Поэтому советское руководство доверяло только тем сообщениям, которые подтверждались фактами. С мая 1941 года информация о возможном нападении немцев на СССР стала подтверждаться фактами перемещения войск вермахта, и ей стали верить. В том числе — сообщениям Зорге. И, исходя из этой информации, готовиться к отражению нападения.
Майский выбор Сталина
Правда, тут есть бьющий наповал вопрос: если у Красной армии были оборонительные планы, то почему она ими не воспользовалась и не остановила противника? Исходя из этого вопроса, Виктор Суворов делает свой вывод: на 22 июня у СССР не было плана обороны, а был только план нападения.
Однако это не так. Начиная с того, что вплоть до мая 1941 года действовал Оперативный план военных действий, утвержденный еще в 1938 году, который предусматривал преимущественно оборонительный характер действий Красной армии. И одновременно с этим, начиная с октября 1939 года, Генштаб разрабатывал новые планы.
Виктор Суворов, исходя из опыта Курской битвы 1943 года, настаивает на том, что планы обороны — это когда армия копает несколько рядов траншей и строит реальные (а не показушные) укрепления. Однако в 1941-м об опыте Курской дуги еще никто не знал. Был опыт копания траншей в Первую мировую, был опыт оборонительных линий — французской линии Мажино и финской линии Маннергейма. И весь этот опыт говорил об одном: армия, ведущая пассивную оборону, рано или поздно обречена на поражение.
Кстати, даже более поздний опыт Курской дуги не означал «чистой» обороны: в этой битве с советской стороны были эпизоды, когда для восстановления линии обороны применялась контратака двух танковых армий.
Поэтому не удивительно, что Красная армия в 1941-м рассматривала из оборонительных вариантов только один — активной обороны, который отличался от варианта превентивного удара одним: в этом случае предстояло сдерживать наступление противника на одних участках фронта и вести собственное контрнаступление на других.
В мае Германия начала массовую переброску войск на советскую границу, поэтому подошел момент, когда руководству страны предстояло выбрать только один вариант действий. К 15 мая Генштаб подготовил документ под названием «Соображения к плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками», в котором перспектива немецкого нападения была расписана подробно.
И делался вывод: «Учитывая, что Германия в настоящее время держит свою армию отмобилизованной, с развернутыми тылами, она имеет возможность предупредить нас в развертывании и нанести внезапный удар. Чтобы предотвратить это, считаю необходимым ни в коем случае не давать инициативы действий германскому командованию, упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск».
Виктор Суворов считает, что этот план за подписями наркома (министра) обороны Семена Тимошенко и начальника Генштаба Георгия Жукова был утвержден Сталиным, и на его основании шла подготовка к нападению на Германию, запланированному на 6 июля.
На самом деле судьба этого документа неизвестна, зато известно, что не позднее 20 мая маршал Тимошенко и генерал Жуков отправили в приграничные военные округа директивы, полностью противоречащие их же «Соображениям», датированным несколькими днями ранее.
В этих директивах округам приказывалось до 25 мая разработать детальные планы обороны государственной границы, исходя из общих указаний руководства, прописанных собственно в директивах. Эти документы есть в открытом доступе, и из них видно, что все действия Красной армии предлагается сводить к обороне и контратакам.
Вот, к примеру, первый пункт указаний для Киевского особого военного округа: «В основу обороны положить упорную оборону укрепленных районов и полевых укреплений, построенных по линии госграницы, с использованием всех сил и возможностей для дальнейшего и всестороннего их развития. Обороне придать характер активных действий. Всякие попытки противника прорвать нашу оборону немедленно ликвидировать контратаками корпусных и армейских резервов».
Майские директивы Тимошенко и Жукова разбивают в дребезги сразу две версии — и о том, что Сталин готовил наступление, и о том, что советский лидер не верил в нападение Гитлера и потому не готовил оборону. Из документов Генштаба можно сделать однозначный вывод: в 10-х числах мая Сталин принял решение в пользу варианта активной обороны и дал команду к нему готовиться. Именно с этого момента конфигурация войск «на любой случай» стала превращаться в оборонительную. Но не для пассивной, а для активной обороны.
Война на чужой территории: как это было
Но вернемся к главному вопросу: если у Красной армии были оборонительные планы, то почему она ими не воспользовалась и не остановила противника? Для ответа на него нужно перейти непосредственно к событиям 22 июня 1941 года и первой недели после начала войны. Сегодня они рассматриваются как сплошной разгром по всей линии фронта, однако все обстояло совсем иначе.
Малоизвестный пример — город Перемышль, находившийся на территории Киевского особого военного округа, ставшего Юго-Западным фронтом. Сейчас это польский Пшемысль, и до 1939 года тоже был польский Пшемысль, но в 1939-41 годах он был по реке Сан разделен на две части — советский Перемышль и немецкий Премзель. И, естественно, попал под удар уже 22 июня. Но все пошло совсем не по сценарию разгрома.
Захватывать Перемышль должна была 101-я пехотная дивизия и часть 257-й дивизии, а передовой отряд составляли батальон диверсионного полка «Бранденбург-800» и батальон украинских националистов «Нахтигаль» (в котором тогда служил гауптман Роман Шухевич).
Со стороны СССР сил было почти в полтора раза меньше: 99-я стрелковая дивизия, два артиллерийских полка, охранный батальон войск НКВД и погранотряд. Но наступающие немецкие части несколько часов вел сражение только с пограничниками и пришедшими к ним на помощь энкаведистами. А уже к обеду 22 июня местные гражданские власти организовали отряды народного ополчения, которые тоже пришли на помощь пограничникам.
Выигранные полдня позволили войскам 99-й дивизии спасти от авиации и артобстрелов три четверти своей техники и вооружения и во второй половине дня занять укрепрайон, построенный вокруг Перемышля. К вечеру наши части оставили город, но оборона вокруг него уже была организована.
Однако это еще не все. Ночью командование 99-й дивизии выслало в город разведку и выяснило план немцев по наступлению. После чего приняло решение нанести удар на упреждение, и на рассвете 23 июня Красная армия начала собственную атаку. За полдня наши очистили Перемышль от немцев и, преследуя противника, ворвались в немецкую часть города.
Это была первая территория противника в Великой Отечественной, взятая советскими войсками. 99-я дивизия имела возможность наступать и дальше, перенеся войну на чужую территорию, но без отсутствия поддержки с флангов была вынуждена уйти из Премзеля. Однако Перемышль оставался советским еще в течение недели.
И данный пример был не единственным. В Литве, где из Прибалтийского военного округа образовали Северо-Западный фронт, немцы 23 июня оккупировали город Рассеняй, но к утру следующего дня их оттуда выбил 2-й мотострелковый полк 2-й танковой дивизии.
На Южном фронте (которым стал Одесский военный округ) Дунайская флотилия 22-23 июня не давала румынам преодолеть водный рубеж, а 24 июня уже наши организовали десант на вражескую территорию, во время которого был захвачен румынский город Килия-Веке.
Немецкий историк Пауль Карель в своей книге «Гитлер идет на Восток» дал одно из наиболее полных описаний событий 22 июня. И он тоже не подтверждает версию о катастрофе Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. «На юге система оповещения у русских действовала с неожиданной быстротой и точностью. Врасплох немцам удалось застигнуть только самые передовые заставы», — это о нашем Юго-Западном фронте, поскольку о Южном, где воевали румыны, он не писал.
А вот о советском Северо-Западном фронте: «То, что эта танковая война в Прибалтике не станет веселой прогулкой, легким блицкригом, встречей профессионалов с дворовой командой, немцы на горьком примере познали уже в первые сорок восемь часов кампании».
Конечно, в целом первые дни войны не были такими удачными для Южного, Юго-Западного и Северо-Западного фронтов. Эффект внезапного нападения все же сказывался, да и в развертывании войск Красная армия опаздывала на две недели, из-за чего многие части не успели занять свои позиции в линии обороны (именно из-за этого Москва перед войной издавала приказы не провоцировать немцев — в надежде, что Гитлер еще раз перенесет начало нападения и даст время на завершение развертывание войск у границы).
Плюс практически полное уничтожение авиации прямо на аэродромах. По этим причинам Южному, Юго-Западному и Прибалтийскому фронтам и пришлось отступать в первые дни войны. Но речь шла о достаточно организованном отступлении, а не о бегстве.
Даже по такому сценарию шедшие от границы войска первого стратегического эшелона могли соединиться с войсками второго эшелона и организовать прочную оборону по «линии Сталина» (цепь укрепрайонов по старой государственной границе, строившихся до 1939 года) или, в крайнем случае, по Северной Двине и Днепру.
Последний вариант, кстати, в июле удалось выполнить Юго-Западному фронту: заняв Киевский укрепрайон, он мог сражаться в нем столько, сколько было нужно для накопления сил под наступательную операцию. Но все эти планы не осуществились по одной причине: в Белоруссии, на Западном фронте, произошла катастрофа.
Москва вместо Украины
Западный фронт развалился за несколько дней. Уже 28 июня немцы заняли Минск, считавшийся тыловым городом, а 1 июля замкнули окружение вокруг мощной группировки советских войск, находившемся на Белостокском выступе (сейчас — территория Польши). Это была первая катастрофа Красной армии в Великой Отечественной, которая и предопределила весь ход начала войны.
В чем причины того, что Западный фронт, в отличие от других, развалился?
Первая причина — ошибка Генерального штаба с определением направления главного удара вермахта. В уже упомянутых «Соображениях к плану стратегического развертывания сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками» от 15 мая делался вывод, что основные силы немцев будут сосредоточены для удара по Украине. Генштаб исходил из того, что Германии в первую очередь понадобятся не Кремль с мавзолеем, а украинская пшеница и уголь Донбасса. Сталин с этой оценкой согласился.
И московские стратеги были не одиноки в таком выводе. В мае-июне 1941 года американские газеты и СМИ других нейтральных государств регулярно писали о том, что Гитлер будет наносить удар именно по Украине.
Больше того, сам фюрер в августе 1941 года остановил наступление на Москву и отправил 2-ю танковую группу генерала Гудериана на помощь группе армий «Юг», которая не могла справиться с советскими войсками, защищавшими Киев. Да и после этого немецкий канцлер неоднократно заявлял, что оккупация Донбасса и Крыма важнее взятия Москвы.
Тем не менее, 22 июня 1941 года самая мощная группировка немцев, включавшая две танковые группы из четырех, ударила именно по Западному фронту. Однако это только первая причина катастрофы. Вторая была в самом Западном фронте, точнее — в его командующем, генерале армии Дмитрии Павлове. В конце июня 1941-го он был отстранен от командования Западным фронтом, в начале июля — арестован.
Известны пять протоколов допроса Павлова, но, начиная с третьего, они не вызывают доверия, поскольку на этих допросах НКВД по привычке взялось раскручивать дело о «шпионском заговоре». Однако первые два допроса — 7 и 9 июля, — судя по всему, велись с соблюдением законности (на них генерал отрицает свою «изменническую деятельность»). И в этих протоколах содержатся все ответы на вопросы о том, почему Западный фронт, в отличие от остальных, сразу рухнул.
Ошибки генерала
Павлова судили и расстреляли — но не за абстрактную «шпионскую деятельность», а за конкретные воинские преступления, приведшие к катастрофе Западного фронта.
В 1950-е годы, когда Никита Хрущев стал продвигать версию о том, что войну «проспал» Сталин, Павлова реабилитировали. О командующем Западным округом писали, что он провел вечер 21 июня на спектакле в Доме офицеров и вообще настраивал своих подчиненных, что войны не будет, — но только потому, что подобным образом армию ориентировал Сталин. Однако так ли было на самом деле?
Как уже было сказано, в середине мая Генштаб разослал в приграничные округа директивы с приказом до 25 мая подготовить планы обороны государственной границы. А 12-13 июня последовали директивы наркома обороны и Генштаба — вывести воинские части из мест постоянной дислокации в летние лагеря «для повышения боевой готовности».
Уже на основании этих директив 15 июня командующий Прибалтийского округа генерал-полковник Федор Кузнецов издал приказ, в котором, среди прочего, говорилось: «Проволочные заграждения начать устанавливать немедленно… Самолеты на аэродромах рассредоточить и замаскировать в лесах, кустарниках, не допуская построения в линию… Парки танковых частей и артиллерии рассредоточить, разместить в лесах, тщательно замаскировать, сохраняя при этом возможность в установленные сроки собраться по тревоге».
То же происходило и в Одесском военном округе. «Многие войсковые части провели боевые тревоги и выводили подразделения в намеченные для них районы, что дало возможность установить срок готовности первых эшелонов прикрытия по боевой тревоге (2-3 часа)» — вспоминал о последнем перед войной месяцев начальник штаба округа, будущий маршал Матвей Захаров.
О Киевском военном округе воспоминаний осталось очень много, и все они говорят об одном и том же.
Генерал-майор Павел Абрамидзе, в 1941-м — командующий 72-й стрелковой дивизией 8-го стрелкового корпуса 26-й армии: «Распоряжения о приведении частей соединения в боевую готовность я начал получать с 15.06.1941 года».
Иван Баграмян, будущий маршал Советского Союза, в 1941-м — начальник оперативного отдела штаба Киевского особого военного округа: «Оперативные резервы фронта начали выдвижение из районов постоянной дислокации… за пять дней до начала военных действий».
18 июня, за четыре дня до войны, в округа пришла директива от Генштаба: привести войска в полную боевую готовность и ускорить занятие оборонительных позиций. Наконец, вечером 21 июня из Москвы в округа последовало распоряжение: руководству находиться у шифровальных аппаратов, так как будет передаваться особо важная директива наркома и Генштаба.
Сама директива, известная как директива №1, поступила в округа в час ночи 22 июня. Но уже в ожидании ее (понимая, что может означать особо важная директива) начальник штаба Одесского округа Захаров отдал приказ о приведении всех воинских частей в боевую готовность, занятии приграничных укреплений и выводе войск из мест постоянной дислокации, а также о немедленном рассредоточении авиации по полевым аэродромам.
Полную боевую готовность вечером 21 июня объявил и народный комиссар (министр) Военно-Морского флота Николай Кузнецов. В результате как флоты, так и войска Одесского округа имели на 5-6 часов больше для подготовки к нападению немцев. Что такое лишние 5-6 часов при боевой тревоге, знают все, кто служил в армии.
В Киевском особом и Прибалтийском округах были менее расторопны, но, как мы уже увидели из цитат немецкого историка Кареля, врасплох их нападение не застало. Это подтверждается и отечественными источниками.
«72 сд вступила в бой организованно, с полной боевой готовностью и в срок», — вспоминал генерал-майор Абрамидзе.
«18 июня 1941 года 135 стрелковая дивизия выступила из района постоянного расквартирования — Острог, Дубно, Кремец и к исходу 22.06.41 г. прибыла в Киверцы… согласно приказу командующего 5 армии генерал-майора Потапова», — рассказывал командир дивизии генерал-майор Федор Смехотворов.
А вот свидетельство начальника штаба 62-й стрелковой дивизии 5-й армии полковника Петра Новичкова: «Части дивизии на основании распоряжения штаба армии в ночь с 16 на 17 июня выступили из лагеря Киверцы. Совершив два ночных перехода, они к утру 18 июня вышли в полосу обороны».
Это все о Киевском округе. А вот о Прибалтийском — из воспоминаний командира 10-й стрелковой дивизии 8-й армии генерал-майора Ивана Фадеева: «19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в район обороны, заняли ДЗОТы и огневые позиции артиллерии. С рассветом (20 июня) командиры полков, батальонов и рот на местности уточнили боевые задачи согласно разработанному плану и довели их до командиров взводов и отделений».
Брест: героическая трагедия
А что происходило в это время в Западном округе? Командующий округом Павлов получил те же директивы, что и остальные округа. И начал их выполнение. Но как?
«Мною был дан приказ о выводе частей из Бреста в лагеря еще в начале июня текущего года, и было приказано к 15 июня все войска эвакуировать из Бреста. Я этого приказа не проверил, а командующий 4-й армией Коробков не выполнил его», — рассказал Павлов на допросе 9 июля.
О том же на суде спросили командарма генерал-майора Александра Коробкова, который ответил, что никаких приказов не получал. Присутствовавший при этом Павлов рассказал, что передал приказ устно, через командира 28-го стрелкового корпуса Попова. Что случилось с Поповым, осталось неизвестным, но это и неважно — важно то, что приказ не был отдан должным образом, и за три недели руководство округа не удосужилось проверить его выполнение.
«В результате 22-я танковая дивизия, 6-я и 42-я стрелковые дивизии были застигнуты огнем противника при выходе из города, понесли большие потери и более, по сути дела, как соединения не существовали», — признал сам Павлов.
Всем известна история о героической обороне Брестской крепости, но мало кто знает, что причина огромного скопления войск в ней — преступная халатность руководства Западного особого военного округа. Лишившись на ровном месте трех дивизий, Западный фронт получил первую пробоину в своей линии обороны, что стало началом катастрофы.
А ведь это был не единственный промах. Генерал-майор Борис Фомин, в 1941 году — начальник оперативного отдела штаба 12-й армии, вспоминал: «Большая часть артиллерии корпусов и дивизий находилась на стрельбах на артполигонах… Оборона границы до начала боевых действий дивизиями не занималась».
О том же рассказывал и генерал-майор Михаил Зашибалов, в 1941 году — командующий 86-й стрелковой дивизией 5-го стрелкового корпуса 10-й армии: «Артиллерийские полки к 21 июня 1941 года были на окружных сборах… на удалении от участков обороны стрелковых полков и подготовительных огневых позиций от 30 до 40 км».
На допросе 9 июля Павлов признал: «Вместо того, чтобы, учитывая обстановку за рубежом, уже в конце мая месяца вывести все свои части на исходное положение и тем самым дать возможность принять правильные боевые порядки, я ожидал директив Генштаба, пропустил время, в результате чего затянул сосредоточение войск, так что война застала большую половину сил на марше в свои исходные районы».
Из этого признания получается, что вся проблема была в отсутствии директив Генштаба. Однако, как мы уже знаем, директивы были, и в остальных округах их исполняли. Впрочем, на суде бывший командующий округом признал: директива была, но понял он ее по-своему.
9 июля 1941 года генерал армии Дмитрий Павлов рассказал о многом — и о том, почему авиация оказалась собранной на приграничных аэродромах, и о том, почему 22 июня 14-й механизированный корпус, базировавшийся в приграничном Кобрине, остался без патронов, и о причинах неготовности приграничных укрепрайонов.
Вряд ли во всем этом был злой умысел. Бывший командующий войск связи Западного фронта генерал-майор Андрей Григорьев на суде объяснил, как именно воспринимало директивы Москвы руководство Западного округа: «Начальник штаба округа Климовских считал, что все наши мероприятия по передвижению войск к границе есть мера предупредительная».
И он же рассказал о последствиях таких установок: «Война, начавшаяся 22 июня, застала Западный особый военный округ врасплох. Мирное настроение, царившее все время в штабе, безусловно, передавалось и в войска. Только этим „благодушием" можно объяснить тот факт, что авиация была немецким налетом застигнута на земле. Штабы армий находились на зимних квартирах и были разгромлены и, наконец, часть войск (Брестский гарнизон) подвергалась бомбардировке на своих зимних квартирах».
Последствия таких настроений Павлова и его подчиненных привели к катастрофе — сначала в Белоруссии, а потом и по всему фронту. Красная армия на Украине и Прибалтике была вынуждена отступать в спешном порядке из-за того, что на правом фланге Юго-Западного фронта и на левом фланге Северо-Западного фронта линия обороны отсутствовала.
После катастрофы Западного фронта у советских военачальников было еще немало грубых ошибок, но ни одна из них больше не имела таких тяжелых последствий, как та, что случилась в Белоруссии в июне 1941-го.
От 22 июня — к 9 мая
История не имеет сослагательного наклонения, поэтому нет смысла рассуждать, что было бы, если бы Западный округ не был в первые дни разгромлен, а отступал организованно, как его соседи.
Из всего сказанного можно сделать однозначный вывод: Советский Союз к войне с Германией готовился, причем в последние месяцы перед 22 июня — именно к оборонительной войне.
Однако огромная мощь германской военной машины, получившей опыт современной войны в Европе, а также ошибки командования Западного фронта и неверная оценка направления главного удара немцев привели к катастрофе первых месяцев войны.
Но расчет Гитлера на то, что после этого СССР прекратит организованное сопротивление (как это произошло, например, с Францией, капитулировавшей через 40 дней после начала наступления немцев, да и почти со всеми остальными европейскими странами) не оправдался.
Советские войска, несмотря на страшные потери, не стали спасаться «героическим бегством за Ла-Манш» (то есть за Урал), а продолжали упорно драться в тяжелейших условиях. И именно это привело к краху плана «Барборосса» и к разгрому нацистов под Москвой. От которого и начался отсчет времени к 9 мая 1945 года.