Профессор Кристен Годси (Kristen Ghodsee) из Пенсильванского университета попала в беду в 2017 году, когда опубликовала статью в «Нью-Йорк таймс» под названием «Почему при социализме секс у женщин был лучше». Рядом с фотографией колхозницы с яблочными щеками в скромной косынке в той статье Годси отмечалось, что восточноевропейские женщины в опросах сообщили, что у них было в два раза больше оргазмов, чем у западных женщин. Реакция в социальных сетях была быстрой и жестокой. «Кого волнует отсутствие еды, когда вместо этого можно заняться сексом», — гласил один из твитов. «Лучший секс? До или после того, как их мужей отправили в Гулаг?» — интересовался другой.
Этот заголовок-приманка, возможно, и заслуживал насмешек, но работа Годси — нет. Нелепо, что так много ее критиков в Твиттере говорили, что если Годси считает коммунизм таким великим, то она должна поговорить с людьми, которые действительно пережили его. Ведь это именно то, чем она зарабатывает на жизнь. Этнограф, профессор российских и восточноевропейских исследований, Годси много путешествовала по бывшему советскому блоку и опросила бесчисленное множество простых граждан о том, как они относятся к старому режиму и его капиталистическому преемнику. Как бы это ни шокировало американских читателей, многие предпочитают первое.
Теперь Годси объединилась с политологом Митчелом Оренштейном (Mitchell Orenstein), чтобы представить всесторонний обзор всех свидетельств того, что с 1989 года ситуация в Восточной Европе ухудшилась. В пяти странах, включая Украину и Сербию, сегодня ВВП все еще ниже, чем в 1989 году. Общий уровень смертности в России, Беларуси и Украине увеличился на 50% или более за десятилетие после 1989 года из-за убийств и алкоголизма, среди других социальных патологий. Даже сегодня показатели смертности не вернулись к своему прежнему уровню. Как и показатели рождаемости.
Эти статистические данные могут объяснить, почему опрос [исследовательского центра] Pew 2009 года в девяти посткоммунистических странах показал, что только в Чешской Республике большинство заявило, что «обычные люди выиграли от изменений с 1989/1991 года» либо «намного», либо «в значительной степени». Во всех остальных странах большинство ответило «не так уж много» или «совсем нет». Опрос 2006 года показал, что только 30% восточноевропейцев считали, что экономическая ситуация в их стране была лучше, чем в 1989 году. Ни в одной стране большинство не согласилось с тем, что «рыночная экономика предпочтительнее любой другой формы экономической системы». Большинство респондентов предпочли плановую экономику или сказали: «для таких людей, как я, это не имеет значения».
Но бедность не объясняет, почему люди выражают ностальгию по коммунизму как политически, так и экономически. Тот же опрос 2006 года показал, что менее 40% заявили, что политическая ситуация в их стране улучшилась после переходного периода. Только 15% заявили, что коррупции стало меньше. В Польше на вопрос «когда вам было легче жить» почти вдвое больше людей ответили «до 1989 года», чем «в настоящее время». Показательный вопрос опроса, «Как по вашему, большинству людей можно доверять или вы не можете быть слишком осмотрительны в общении с людьми», измеряет общий уровень доверия в обществе, который значительно снизился с двух третей до 1989 года до одной трети в 2006 году.
Существуют также более расплывчатые факторы, такие как национальная гордость и самоуважение, которые трудно поддаются количественной оценке, но Годси находит способы сделать их заметными в статистике. «Самое незначительное снижение ожидаемой продолжительности жизни иногда происходило в странах с худшими экономическими показателями, таких как Сербия, Грузия и Туркмения», — отмечает она. Национализм втянул Сербию и Грузию в саморазрушительные войны со своими соседями, но, по-видимому, он также не позволил им впасть в аномию, характерную для других посткоммунистических государств. Менее шовинистические страны были охвачены апатией, даже — может быть, особенно — когда их экономика процветала. В самых процветающих восточноевропейских столицах сегодня есть такие же торговые центры, где продаются такие же потребительские товары и демонстрируются те же фильмы Marvel, что и в Лондоне, Париже или Нью-Йорке. Но то, что в западных городах выглядит как процветание, здесь может производить впечатление, что вы оказались не на той стороне завоевания.
Большинство ученых давно отвергли «красную ностальгию» как отсталую и иррациональную. «Почти никто не верит, что в Польше произошло резкое снижение уровня жизни», — усмехается Джеффри Сакс (Jeffrey Sachs), который провел страну через «шоковую терапию» в качестве экономического советника правительства Солидарности. В качестве доказательства он приводит «настоящий бум владения потребительскими товарами длительного пользования (автомобили, телевизоры, видеомагнитофоны, стиральные машины, холодильники, персональные компьютеры и тому подобное)». Официальная версия состоит в том, что в посткоммунистических странах произошел «переход по кривой J», временное снижение уровня жизни, за которым последовало устойчивое улучшение.
В последнее время некоторые эксперты начали неохотно признавать, что не все так радужно. Обычно это принимает форму признания того, что в переходный период были «победители» и «проигравшие», и проигравшие заслуживают компенсации за свою неспособность справиться с жизнью при капитализме. Как покровительственно выразился Строуб Талбот (Strobe Talbot), возможно, Восточной Европе требовалось «меньше шока и больше терапии».
Эта формулировка почти так же неправильна, как и у Сакса. Слово «неудачники» подразумевает, что эти люди на каком-то уровне заслуживают снижения своего благосостояния и статуса. Но их наказывают не только за лень, прогулы и другие дурные коммунистические привычки. Их наказывают за то, в чем они не виноваты, например, за то, что они интеллектуально не подходят для экономики знаний. В некоторых случаях их наказывают за то, что на самом деле хорошо, например, за желание оставаться на одном месте. Действительно ли это делает кого-то «неудачником», если он думает, что самые умные и компетентные восточноевропейцы не должны все перекочевать в Западную Европу?
Американцы слышали у себя дома одну и ту же историю о «победителях» и «проигравших». Эксперты начинают признавать, что глобализация и китайский шок ухудшили положение миллионов американцев, но, по их мнению, единственное, что мы должны были сделать по-другому, — это создать более прочную систему безопасности, чтобы облегчить положение проигравших. По иронии судьбы, американцы, скорее всего, увидят сквозь это бойкое нежелание усваивать трудные уроки, — и окажутся теми же людьми, которые, скорее всего, почувствуют сильный внутренний антикоммунизм. Но мы не должны позволять закрывать глаза на то, что у нас есть общего с исследуемыми объектами Годси, которые не совсем разделяют ту версию западного либерализма, которую они в итоге получили. Эксперты, которые ошиблись в обоих случаях, были одними и теми же людьми.
Рецензия на книгу «Подводя итоги шока: социальные последствия революций 1989 года» [Taking Stock of the Shock: Social Consequences of the 1989 Revolutions by Kristen Ghodsee and Mitchell Orenstein (Oxford University Press: 2021)].
Хелен Эндрюс — старший редактор журнала American Conservative и автор книги «БУМЕРЫ: мужчины и женщины, которые обещали свободу и принесли бедствия» [BOOMERS: The Men and Women Who Promised Freedom and Delivered Disaster (издательство Sentinel, январь 2021 года)].