В марте ведущий дипломат КНР Ян Цзечи попал в заголовки газет, когда заявил официальным лицам США во время саммита на Аляске, что у них «нет права говорить с Китаем с позиции силы». Даже после многих лет обострения напряженности в отношениях между Пекином и Вашингтоном это замечание вышло необычно резким, особенно из уст опытного дипломата. Однако и обстановка также заслуживает внимания: господин Ян выступал на первой дипломатической встрече на высоком уровне между Китаем и США с тех пор, как президент США Джо Байден переступил порог Белого дома. Его слова показались общественности однозначным предупреждением новой администрации Америки.
В Китае комментарий Яна Цзечи широко распространился в социальных сетях, резонируя с верой многих китайцев в то, что их страна наконец заявила о себе на мировой арене. Международные СМИ расценили это заявление как иллюстрацию постпандемического Китая — амбициозного и откровенного в своих претензиях на мировое лидерство.
Заявление господина Яна действительно отразило смену парадигмы, происходящую в Пекине: Китай считает, что его рост до приобретения статуса великой державы, дает ему право на новую роль в мировых делах — такую, которая не может существовать наравне с неоспоримым доминированием США. Первоначальные надежды Пекина на то, что администрация Байдена ослабит напряженность в отношениях с ним, не оправдались. Вместо этого КНР теперь рассматривает попытки Байдена дипломатически изолировать Китай как серьезную угрозу и работает в нескольких направлениях, чтобы сделать страну менее уязвимой перед агрессией и давлением США.
Обретенная уверенность Пекина не означает, что он собирается бросать вызов Вашингтону в каждой сфере. Китай опровергает лидерство США по некоторым вопросам, но как развивающаяся страна он ограничит конкуренцию теми областями, в которых он, по его мнению, имеет преимущество. Как то борьба covid-19, сокращение бедности, торговля, международная инфраструктура и развитие, цифровые платежные системы, технологии 5G и другие. Однако постпандемический Китай планирует повсеместно сделать свой голос услышанным с гораздо большей решимостью, чем раньше, и будет активно сопротивляться любым попыткам его сдержать.
Дуалистическая идентичность Китая
Быть «крупнейшей развивающейся страной» в мире (популярное самоопределение в Пекине) когда-то означало, что возможности Китая превосходили возможности его ближайших коллег. В настоящее время это означает, что по силе страна уступает только США. Рассмотрим резкий контраст между успехом Китая и неудачей Америки в борьбе с covid-19: из всех крупных держав Китай меньше всего пострадал во время пандемии и является единственной крупной экономикой, которая продемонстрировала рост за последний год. К концу 2020 года его ВВП достиг 71% ВВП США по сравнению с 66% в 2019 году, и китайские политики уверены, что в ближайшее десятилетие они сократят оставшийся разрыв. По их мнению, Китай прошел этапы подъема и обогащения и теперь приближается к этапу усиления. Однополярный мировой порядок под руководством США приближается к своему концу, и его финал ускоряется возвышением Китая и относительным упадком Америки. На его место придет многополярный порядок, в основе которого будут лежать американо-китайские отношения.
До недавнего времени Пекин смотрел на этот уникальный сдвиг, происходящий раз в столетие, с полным оптимизмом, предсказывая «светлое будущее китайского национального возрождения». Беспорядок времен правления Трампа — особенно решение Вашингтона в 2017 году обозначить Китай как «стратегического конкурента» — заставили китайских чиновников снизить свой энтузиазм. Последний пятилетний план Китая звучит более трезво, перечисляя возможности в сфере технологий и развития и предупреждая о нестабильности, подпитываемой «унилатерализмом, протекционизмом и гегемонизмом». Тем не менее итоговый результат в глазах Пекина остается прежним: Китай стал глобальной державой, которая может говорить с остальным миром на равных.
Глобальный размах Китая по-прежнему имеет свои пределы. Несмотря на то, что Китай является крупной державой, он также считает себя развивающейся страной — и это правильно, учитывая, что его ВВП на душу населения остается намного ниже, чем в странах с развитой экономикой. (Международный валютный фонд оценивает ВВП Китая на душу населения в 2020 году всего в 10 484 доллара по сравнению с 40 146 долларами ВВП Японии, 45 733 долларов ВВП Германии и 63 416 долларов ВВП США.) Ярлык «развивающаяся страна» также предназначен для обозначения геополитического выравнивания Пекина: даже если Китай догонит Запад в экономическом плане, считается, что его лояльность по-прежнему будет твердо закреплена за развивающимся миром — КНР, как сказал лидер Китая Си Цзиньпин в своей речи в 2018 году, «навсегда останется частью семьи развивающихся стран».
Эта дуалистическая идентичность будет окрашивать все аспекты постпандемической внешней политики Китая. Китай как развивающаяся страна все еще испытывает недостаток в ресурсах, необходимых для становления настоящим мировым лидером с глобальными обязанностями, особенно в военной сфере. Однако как великая держава страна не собирается идти по пути Соединенных Штатов, и по некоторым вопросам конкуренция с Вашингтоном будет неизбежной.
Возьмем, к примеру, проблему идеологического соперничества. С одной стороны, Китай не хочет рассматривать отношения с Западом как новую холодную войну: Пекин считает, что идеологический экспансионизм в советском стиле может вызвать обратную реакцию, которая может помешать дальнейшему росту страны, и он не ожидает, что их идеология станет такой же популярной, как западный либерализм сегодня. Отсюда его настойчивое заявление о том, что Поднебесная является развивающейся страной «с китайскими спецификой», — фраза, подразумевающая, что китайская политическая система и модель управления не могут быть просто экспортированы в другие страны.
С другой стороны, Китай будет пытаться сформировать идеологическую среду, благоприятную для его подъема, сопротивляясь идее, что западные политические ценности имеют универсальную привлекательность и применение. Соединенные Штаты, например, определяют демократию и свободу с точки зрения электоральной политики и индивидуального самовыражения, тогда как Китай смотрит на них с точки зрения социальной безопасности и экономического развития. Вашингтону придется принять эти расхождения во мнениях, а не пытаться навязать свои взгляды другим.
Это же убеждение вдохновляет дипломатическую стратегию Китая после пандемии. Вопреки распространенному мнению, Пекин не отвергает немедленно все многосторонние правила и институты. Однако он не примет правила, устанавливаемые Соединенными Штатами без согласования с ним. Вместо этого цель Пекина состоит в том, чтобы международные нормы основывались на действительно всеобъемлющем мультилатерализме. Такова идея многосторонних обменов в Китае, которые Пекин строит с множеством государств и регионов, таких как форумы сотрудничества с африканскими, арабскими, латиноамериканскими странами, тихоокеанскими островами и государствами Юго-Восточной Азии. Между тем от других крупных держав Пекин ожидает отношения, основанного на равенстве и взаимном уважении, о чем свидетельствует его агрессивная стратегия ответных санкций. Когда администрация Трампа ввела санкции против 14 высокопоставленных китайских чиновников из-за дисквалификации некоторых гонконгских законодателей, Китай ввел ответные санкции в отношении 28 американских чиновников, в том числе госсекретаря США Майка Помпео. Точно так же Пекин быстро отреагировал на санкции Великобритании и ЕС из-за Синьцзяна. По обоим этим вопросам китайское правительство рассматривает любые санкции или критику своей политики как вмешательство в свои внутренние дела.
Экономическая политика Китая также меняется, что вызвано как пандемией, которая показала уязвимость глобальных цепочек поставок, так и стремлением США к экономическому разделению. Фактически китайское правительство считает, что протекционизм, замедление роста мировой экономики и сокращение мировых рынков продолжатся и после пандемии. В соответствии с новой стратегией «двойной циркуляции», которая была обнародована на громком заседании Коммунистической партии Китая в мае 2020 года, Пекин хочет уменьшить свою зависимость от внешних рынков. Цель КНР состоит в том, чтобы укрепить огромный внутренний рынок и построить надежные внутренние цепочки поставок, распределения и потребления, тем самым уменьшив уязвимость страны из-за внешнего экономического давления, особенно со стороны Соединенных Штатов. Наука и техника должны быть в центре этих действий, закладывая основу для будущего развития Китая. Ожидается, что вызванный этим внутренний бум, в свою очередь, улучшит экономические отношения с другими государствами и будет способствовать восстановлению мировой экономики.
Пекин также будет стремиться уменьшить свою незащищенность перед финансовыми санкциями Соединенных Штатов, в том числе путем поощрения использования юаня во внешней торговле и инвестициях. В прошлом году он начал испытания цифровой валюты в нескольких крупных городах — нововведение, которое однажды может позволить Китаю и его деловым партнерам проводить международные транзакции вне SWIFT, системы обмена финансовыми сообщениями, которая де-факто находится под контролем США и является главным источником американского геополитического влияния. Китай, конечно же, не станет полностью внутренне ориентированным: инициатива «Один пояс, один путь», масштабная глобальная инфраструктурная кампания Пекина, будет продолжена, хотя во время пандемии прогресс и был медленным. Поскольку стратегия «двойной циркуляции» закрепляется на внутреннем рынке, а не на глобальных связях, проекты BRI, как основной политический фокус Пекина, отныне будут основываться больше на рыночном спросе, чем на политических соображениях. Китай также продолжит стремиться к технологическому сотрудничеству с другими странами при условии, что они смогут противостоять давлению США, которые будут диктовать им исключить Китай из этой области интересов.
Военная стратегия Китая, напротив, останется в целом такой же, как и в постпандемическое время. Пекин стремится превратить Народно-освободительную армию (НОАК) в боевую силу мирового класса, готовую к войне в любой момент. При подготовке армии делается упор на качество, а не на количество, на преобладание кибервозможностей над обычным мастерством и на верховенство системы вооружений на основе искусственного интеллекта над индивидуальными боевыми навыками. Тем не менее миссия НОАК по-прежнему будет заключаться в сдерживании, а не в экспансии. Военный бюджет Китая на 2021 год хотя и больше, чем у других крупных держав, составляет менее трети от того, что Соединенные Штаты тратят на оборону. Помимо этой бюджетной разницы, китайским военным не хватает опыта: НОАК не участвовала в перестрелках с 1989 года и не вела настоящих войн с 1979 года. В результате Пекин по-прежнему опасается прямых военных столкновений и будет продолжать избегать военных союзов, которые могут втянуть его в ненужную войну. По той же причине Китай старается не допустить, чтобы территориальные конфликты в Южно-Китайском море и на китайско-индийской границе переросли в открытые боевые столкновения.
Здоровая конкуренция
Первоначально избрание Байдена вызвало у китайских официальных лиц и средств массовой информации надежду на то, что в политике Вашингтона в отношении Китая произойдет коренное переосмысление. Этот оптимизм быстро угас. Вместо радикального прорыва нынешняя политика Байдена во многом является продолжением конфронтационного подхода его предшественника. В результате американо-китайские отношения вряд ли станут менее напряженными или менее конкурентными, чем в последние годы.
Попытки администрации Байдена продвигать исключительную многосторонность — то есть ее стремление сформировать целенаправленные коалиции по технологиям и правам человека в противовес Китаю — неизбежно станут особым источником напряженности в будущем. Пекин рассматривает эти шаги как наиболее серьезную внешнюю угрозу своей политической безопасности и самое большое препятствие на пути своего национального возрождения. Антикитайские технологические альянсы под руководством США являются препятствием на пути Китая к технологическому превосходству, и аналогичные идеологические коалиции продолжают и будут поощрять сепаратистское движение в Гонконге, на Тайване, в Тибете и Синьцзяне. Оба этих направления связаны с ключевыми интересами, по которым Китай не пойдет ни на какие уступки.
Чтобы противостоять попыткам США сформировать такие союзы, Пекин уже начал укреплять свои двусторонние стратегические партнерские связи. Через несколько недель после публичного словесного столкновения между американскими и китайскими дипломатами на саммите на Аляске в начале этого года Пекин развернул обширную дипломатическую кампанию, отправив своего министра обороны на Балканы, а министра иностранных дел на Ближний Восток, где последний подписал 25-летнее соглашение о стратегическом сотрудничестве с Ираном с обещанием инвестировать 400 миллиардов долларов в страну. У себя дома Китай принял министров иностранных дел из Индонезии, Малайзии, Филиппин, Сингапура и Южной Кореи и подписал совместное коммюнике с Россией, в котором, в отличие от традиционных заявлений, опущены обычные заверения в том, что китайско-российское сотрудничество не нацелено на какие-либо третьи стороны. (В ближайшие годы Москва, вероятно, станет важным партнером Пекина в противодействии политизации вопросов прав человека и в продвижении альтернативных моделей демократии и неидеологической многосторонности). Председатель Си также направил послание северокорейскому лидеру Ким Чен Ыну, заявив о своей готовности к дальнейшему укреплению отношений Пекина с Пхеньяном.
Пекин по-прежнему надеется, что сможет ограничить напряженность в отношениях с Вашингтоном экономической сферой и избежать эскалации военных столкновений. Тем не менее риск открытого конфликта, особенно из-за проблемы Тайваня, растет. Последний пятилетний план Пекина подтверждает его приверженность поддержке мира и процветания в Тайваньском проливе — политике, которая долгое время предотвращала потенциальную американо-китайскую войну из-за острова. Хотя Китай до сих пор не отказался от принципа мирного объединения, он может отречься от него в сторону военного решения, если Тайвань де-юре провозгласит свою независимость. Чем больше другие страны будут поддерживать сепаратистскую политику Тайваня, тем интенсивнее НОАК будет проводить военные учения в проливе для сдерживания Тайваня. В то же время Пекин надеется достичь молчаливого соглашения с Вашингтоном, что поддержание мира в Тайваньском проливе является их общим интересом.
Это не означает, что о сотрудничестве с Вашингтоном не может быть и речи. Пекин выразил готовность играть активную роль в трансформации режимов глобального управления, в содействии восстановлению мировой экономики после пандемии и в решении транснациональных проблем совместно с Вашингтоном. Се Чжэньхуа, спецпосланник Китая по вопросам климата, уже встретился со своим американским коллегой Джоном Керри. Министр иностранных дел Китая Ван И дал понять, что Китай не возражает против попыток администрации Байдена возобновить ядерное соглашение с Ираном от 2015 года, а американские и китайские дипломаты обсудили планы каждой стороны признать вакцинацию против covid-19 обязательной для совершения зарубежных поездок. В то же время Китай открыт для торговых переговоров на основе так называемого соглашения Phase One, подписанного администрацией Трампа в 2020 году, и даже некоторые официальные лица США, такие как Том Вилсак, министр сельского хозяйства, отметили, что Китай до сих пор успешно выполнял обещания, данные в рамках этого соглашения.
Даже если конкуренция неизбежна, ее лучше всего рассматривать как гонку, а не как бокс: каждая сторона делает все возможное, чтобы вырваться вперед, но ни одна из них не намерена уничтожать или навсегда изменять другую. В 2019 году, прежде чем стать высокопоставленными сотрудниками службы национальной безопасности в администрации Байдена, Курт Кэмпбелл (координатор по делам Индо-Тихоокеанского региона в Совете национальной безопасности США) и Джейк Салливан (ныне советник по национальной безопасности) много говорили на страницах Foreign Affairs об этом. «Основная ошибка взаимодействия, — писали они, — заключалась в предположении, что оно может привести к фундаментальным изменениям в политической системе, экономике и внешней политике Китая». Более реалистичной целью, говорили они, является поиск «устойчивого состояния открытого сосуществования на условиях, благоприятных для интересов и ценностей США». Эта точка зрения не слишком далека от надежды господина Вана на то, что обе стороны должны быть вовлечены в «здоровую конкуренцию», основанную на «самосовершенствовании и просвещении другой стороны, а не на взаимных атаках и игре с нулевой суммой». Если ни Пекин, ни Вашингтон не будут намереваться подчинить друг друга, их соперничество будет ожесточенным, но более мягким, чем существовавшая борьба великих держав XX века.
Новые площадки борьбы
Как такая конкуренция будет развиваться на практике? Во-первых, оно развернется на новых площадках борьбы, главной из которых является киберпространство. Поскольку цифровая сфера захватывает все больше жизней людей, кибербезопасность становится более важной, чем территориальная безопасность. Цифровая экономика уже сейчас быстро растет в качестве доли ВВП крупных держав, что делает ее важным источником национального богатства. Гонка за лидерство в телекоммуникационных сетях 5G и 6G будет все больше определять конкуренцию, и на данный момент Китай, похоже, лидирует в этой сфере. К февралю 2021 года на китайские компании, включая технологического гиганта Huawei, приходилось 38% подтвержденных патентов технологий 5G по сравнению с примерно 17% от компаний США. (Однако в других областях американские цифровые платформы опережают китайские аналоги, и на американские цифровые платформы приходится около 68% мировой цифровой экономики по сравнению с 22 процентами китайских компаний с точки зрения рыночной капитализации).
Между тем международное сотрудничество будет все чаще принимать форму альянсов по конкретным вопросам вместо действительно международных (или даже региональных) институтов. Иногда Пекин и Вашингтон будут принадлежать к одним и тем же союзам: например, когда речь идет о нераспространении кибероружия и определенных технологий искусственного интеллекта. В долгосрочной перспективе цифровые сверхдержавы могут даже иметь общий интерес во введении и обеспечении соблюдения некоторых международных налоговых правил, чтобы защитить свои компании от чрезмерного налогообложения со стороны других стран. Однако по большей части Китай и США будут создавать конкурирующие команды, а другие страны — в индивидуальном порядке решать, к какой из них присоединиться, в зависимости от того, какая договоренность лучше всего отвечает их национальным интересам. Большинство правительств будут приветствовать эту тенденцию, поскольку они уже приняли собственные стратегии хеджирования, чтобы избежать выбора одной из сторон между двумя державами.
Конечно, альянсовая международная система сама по себе создает трудности: страна, которая присоединится к одним коалициям во главе с Вашингтоном, а к другим — во главе с Пекином, станет партнером, вызывающим недоверие у обеих сторон. Члены одной коалиции также могут наказывать друг друга за действия, которых требует их членство в других клубах. Например, и Австралия, и Китай являются членами Всеобъемлющего регионального экономического партнерства, торгового соглашения между 15 государствами Азиатско-Тихоокеанского региона, но споры по поводу прав человека недавно привели к тому, что Австралия отменила свое соглашение BRI с Китаем, который отреагировал на это приостановкой экономического диалога между двумя странами. Точно так же восточноевропейские государства часто говорили китайским дипломатам, что их членство в ЕС вынуждает их выступать против Китая в политических вопросах. Однако те же страны активно сотрудничают с Китаем в области инвестиций в инфраструктуру и технологии, рискуя нарушить правила ЕС, но ссылаясь на свое участие в «16+1», формате сотрудничества между Китаем и странами Центральной и Восточной Европы — дипломатическом региональном форуме, инициированном Китаем.
Подобные конфликты могут усилить политическую нестабильность и ускорить тенденцию к деглобализации в предстоящее десятилетие, но они все же предпочтительнее раскола мира на жесткие геополитические блоки. Пока отдельные государства остаются членами клубов по обе стороны этого противостояния, не в их интересах будет придерживаться позиции только одной стороны. Эта биполярная конфигурация вызовет некоторую напряженность, но в целом она будет гораздо менее опасной, чем тотальная конкуренция в стиле холодной войны.
Постпандемическая внешняя политика Китая только начинает формироваться. Пекин всегда корректировал свою политику в соответствии с меняющимися внутренними и внешними обстоятельствами, следуя подходу Дэн Сяопина, который «переходил реку, только чувствуя под ногами камни». Наступающая эпоха не будет исключением: достижения и неудачи будут определять путь и выбор Китая. Однако фоном для этих корректировок станет радикально изменившийся глобальный ландшафт, в котором односторонние решения Вашингтона и различных альянсов и коалиций по конкретным вопросам, которые он возглавляет, больше не будут такими же жизнеспособными, как когда-то прежде. Поскольку многие государства готовятся к возвращению к активной жизни после пандемии, им придется смириться с этой новой реальностью.