Сухой закон — пожалуй, самая превратно понятая глава мировой истории, особенно на фоне всеобщего заблуждения, что это сугубо американская черта. На самом деле более дюжины стран запретили торговлю спиртным во время Первой мировой. И первой на это пошла Российская Империя — за пять лет до США, — однако это политическое решение лишь ускорило ее падение.
Сухой закон в России был введен не законом правительства и не императорским указом, а телеграммой от 28 сентября 1914 года от царя Николая II его любимому дяде Константину Константиновичу, в котором говорилось: «Я уже предрешил навсегда воспретить в России казенную продажу водки».
Чтобы лучше понять российский сухой закон, важен контекст. Веками, начиная с Ивана Грозного, царское правительство владело невероятно прибыльной монополией на торговлю водкой. Минимум треть всех казенных доходов могучей Российской Империи приходилось на продажу водки. Следовательно, всякие движения за трезвость ради здоровья нации и благополучия крестьянства поспешно подавлялись, дабы не пошатнулись царские доходы.
В 1904 году японцы напали на дальневосточный форпост России Порт-Артур, начав русско-японскую войну. Русские рассчитывали на скорую победу над неевропейским противником, однако их ждало досадное поражение. На мобилизационных пунктах по всей стране призыв крестьян нередко превращался в пьяные и кровавые бунты. На фронте дела обстояли еще хуже. После разгромного поражения под Мукденом российские газеты писали, что японцы застали несколько тысяч русских солдат вдребезги пьяными и «перекололи их штыками, как свиней».
В Санкт-Петербурге зрела революция 1905 года, и России пришлось просить мира. «Победили не японцы, — писала венская газета „Нойе фрайе прессе" (Neue freie Presse), — победило спиртное, спиртное и еще раз спиртное». Военные стратеги всего мира внезапно осознали, что пьянство может решить исход войны — принести победу или поражение. Даже немецкий кайзер Вильгельм II заявил в 1910 году: «в следующей войне победит самая трезвая из стран».
Николай II, некогда горький пьяница, все больше тяготел к воздержанию. Члены царской семьи, в том числе и богемный любимец царя, вышеупомянутый великий князь Константин Константинович, начали покровительствовать трезвости. Даже пресловутый сибирский мистик Григорий Распутин, известный выпивоха и распутник, утверждал: «Негоже царю торговать водкой и спаивать честных людей. Пора прикрыть царские кабаки».
В январе 1914 года Николас назначил министром финансов сэра Питера Барка (в русской традиции Пётр Барк, — прим. ИноСМИ). Ему было поручено сделать так, чтобы доход в казну поступал из «неисчерпаемых источников державного благосостояния и производительного труда народа», а не из продажи «зелья, разрушающего духовные и экономические силы большинства верноподданных». Но отвадить могущественную империю от ее величайшего источника дохода было задачей непосильной — тем более при дополнительных расходах на создание крупнейшей боевой силы в мировой истории в конце того же года.
Одним из десяти миллионов российских солдат стал 22-летний корнет князь Олег Константинович Романов, сын великого князя-трезвенника. Преследуя отступающие немецкие войска в Литве в сентябре 1914 года, князь Олег получил ранение в правое бедро — рана быстро загноилась. Великий князь поспешил в Вильнюс к смертному одру сына, но не успел. Князь Олег умер 27 сентября 1914 года, став единственным Романовым, погибшим в сражениях Первой мировой.
Телеграмма Николая II Константину о сухом законе датирована следующим днем. Получается, что Россия первой в мире провозгласила сухой закон из-за уступки Николая II своему благонравному дядюшке, оплакивавшему любимого сына.
Однако этому решению суждено было ускорить конец самой империи Романовых. Во время Февральской революции 1917 года царь возвращался с фронта, чтобы выступить против восстания, охватившего столицу Петроград. Однако мятежники остановили царский поезд, а самого его вынудили отречься от престола в пользу злополучного Временного правительства.
Помимо катастрофических потерь России на военных фронтах, историки обычно отмечают три фактора, которые привели к падению Российской Империи: недовольство царем, гиперинфляцию и развал транспортной инфраструктуры. Все три усугублял сухой закон.
Внезапное принуждение бедных россиян к трезвости на фоне ужасов войны, судя по всему, не вызвало прилива любви к царю ни у крестьянина, ни у рабочего, ни у солдата.
Еще больше пострадали казенные доходы. В 1915 году глава финансового комитета хвастался, что никогда прежде в истории с незапамятных времен ни одна страна не отказывалась во время войны от основного источника доходов. Министр Барк деловито штапмовал фиктивные отчеты о «чудесном» росте производительности российской экономики — теперь, когда водочное иго наконец пало. Однако в действительности зияющую дыру в бюджете латал печатный станок, что лишь усугубило гиперинфляцию. «Что с того, что мы потеряли восемьсот миллионов рублей выручки?— риторически спросил премьер Иван Горемыкин. — Напечатаем столько же бумажных денег: людям все равно».
Даже инфраструктурный паралич России, и тот усугубился от сухого закона. Вместо того, чтобы доставлять зерно в голодающие города, а военную технику — на фронт, хилая железнодорожная система России была забита вагонами с водкой. Лишившись законной возможности продавать спиртное в государственной монополии, дворянские винокурни с хорошими связями отправляли свои запасы водки поездами в арктические портовые города Архангельск и Мурманск, рассчитывая сбыть их потребителям в союзной Франции, или в Японию и на Дальний Восток по одноколейной Транссибирской магистрали.
Хотя непосредственных причин у русской революции было немало, запрет казенной торговли водкой, безусловно, стал одной из них. И все же в условиях военного времени сухой закон наряду с реквизицией зерна проводил не только консервативный режим Романовых, но и либеральное Временное правительство, а за ним и радикальный большевицкий режим Владимира Ленина. Помимо требований трезвости и дисциплины в период Октябрьской революции и последовавшей за ней Гражданской войны, Ленин идеологически выступал против построения социализма на печени пролетариата. «В отличие от капиталистических стран, которые пускают в ход такие вещи, как водку и прочий дурман, мы этого не допустим, потому что, как бы они ни были выгодны для торговли, они поведут нас назад к капитализму, а не вперед к коммунизму», — говорил он.
Но в конечном счете российский эксперимент с сухим законом умер вместе с Лениным в 1924 году. Его преемник Иосиф Сталин, поддавшись соблазну легких доходов, возродил старую царскую монополию на водку, только уже под серпом и молотом. Алкогольная политика Советского Союза была почти такой же, как и у ее консервативной имперской предшественницы. С точки зрения бытового пьянства и доходов правительства казалось, что запретного периода не было вовсе. Однако с точки зрения российской истории последствия этого десятилетия воздержания невозможно игнорировать.
Марк Лоуренс Шрад — доцент политологии Университета Виллановы, автор книги «Разрушение ликероводочной машины: мировая история сухого закона»