Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Москве дорого обошлась бы оккупация соседней страны, а кроме того, это было бы и опасно, и бессмысленно, уверен эксперт журнала Foreign Policy. Он приводит в пример опыт США в Ираке и Афганистане и считает, что новое вторжение на Украину или даже резкая эскалация боевых действий со стороны пророссийских сил — это глупость, придуманная на Западе.
За последние несколько недель в западной прессе участились пересуды о российских военных действиях на юге. По сообщениям, в районы, прилегающие к Украине, переброшены многочисленные подразделения, в том числе общевойсковые батальоны 1-й гвардейской танковой армии, а Запад настолько встревожен, что госсекретарь США Энтони Блинкен 10 ноября даже предостерег Россию от возобновления агрессии против Украины.
Но правда ли, что Россия собирается атаковать Украину? Судя по эмпирическим данным, ответ будет решительным «нет». Да, эти шаги вызывают тревогу, особенно с учетом прежних российских действий на Украине, но войны они не предвещают.
Во-первых, Россия не предприняла никаких попыток скрыть передвижение и размещение своих сил. На коммерческих спутниковых снимках видно, как воинские части располагаются на стоянках и в лагерях без какого-либо камуфляжа или маскировки. Настоящее наступление потребует гораздо большей осторожности, и предупреждающие знаки будут другие, например, — усиление систем противовоздушной обороны и активация резервных подразделений.
Россия сконцентрировала войска в южных провинциях еще в апреле, но медленные темпы развертывания, судя по всему, говорят об общем перемещении сил в Западный и Южный военные округа — из пяти ее командных районов эти два ближе всего к потенциальным зонам конфликта. В таком случае развертывание можно рассматривать как гораздо более разительную перемену в российской стратегии, чем внезапное наращивание потенциала для нового наступления.
Не сомневайтесь, в неприкрытой ротации и тренировке подразделений Россия вполне может видеть возможность дать отпор Западу в период повышенной напряженности. Времена сейчас неопределенные, что показали как недавние учения ВМС США и партнеров в Черном море, так и обостряющийся пограничный кризис в Белоруссии.
Однако новое вторжение на Украину или даже резкая эскалация боевых действий со стороны пророссийских сил — это глупость, причем по ряду причин.
Украинская армия на сегодняшний день опытная, модернизированная и высоко мотивированная. Легкой победы ждать неоткуда — и любая война мало того, что дорого обойдется с точки зрения личного состава и техники, так еще и грозит привлечь других, после чего конфликт станет ядерным. Да если бы даже России удалось оккупировать Украину, что она получит взамен? Оккупация — дело дорогое, опасное и зачастую бесплодное, как США выяснили в Ираке и Афганистане.
Нынешняя российская оккупация Южной Осетии, Абхазии и Крыма обходится дорого, но она жизнеспособна, потому что там есть элемент местного населения, который Россию приветствует. Этот радушный прием — побочный продукт сложного культурного наследия постсоветских государств. Однако на Западной Украине такая динамика отсутствует — там совершенно ясно отдали предпочтение Западу.
Разумеется, у России есть недавняя история вторжений в соседние страны, от Грузии в 2008 году до боевых действий на Украине в 2014 году. Но хотя эти вторжения имели место, они не брались из ниоткуда и не были банальным реваншизмом или экспансией ради экспансии.
В 2008 году тогдашний президент Грузии Михаил Саакашвили сильно переоценил масштабы возможной поддержки Запада и резко обострил затяжной конфликт с сепаратистскими регионами Грузии — Южной Осетией и Абхазией. Россия, у которой там уже были размещены миротворцы, отбросила и выгнала Грузию из спорных регионов и захватила несколько стратегических городов за их пределами. Однако же российские войска не двинулись на Тбилиси и не пытались оккупировать всю Грузию, которая намного меньше по площади и населению, чем Украина.
После прекращения огня российские войска даже отошли назад в отколовшиеся регионы, где и остались с согласия сепаратистских правительств: хотя те и действовали по указке Москвы, но эта мера получила значительную поддержку на местах. Захват же в 2014 году Крыма стал серьезным просчетом и следствием высокомерия и переоценки своих сил, но с точки зрения России это была попытка обезопасить жизненно важный стратегический актив от непримиримого прозападного режима, который неминуемо пришел бы к власти в Киеве — где, по мнению Москвы, свои козни вынашивал Вашингтон.
Это был значительный просчет, который повлек всемирный отклик и по сути превратил Россию в государство-изгой. Причем фактический захват велся не с помощью обычной атаки, а молниеносного развертывания подразделений без знаков различий, которые просто появлялись и вступали во владение с минимальным насилием. Помогло и то, что у Крыма было мало культурных связей с Киевом — полуостров был передан Украине в 1954 году бюрократическим жестом доброй воли.
В сепаратистских регионах Донбасса произошли столкновения между российскими и украинскими войсками, но опять же они были отмечены относительной стратегической сдержанностью. Россия без колебаний использует такие множители силы, как артиллерийские подразделения, которые ведут огонь с ее собственной территории, и якобы добровольческие подразделения, дислоцированные по ту сторону границы, но конфликт в Донбассе в основном был направлен на стабилизацию линии фронта, не перерастая при этом в полномасштабное наступление на Киев. Как и в случае с развертыванием в Грузии, Россия старалась не переусердствовать, а Украина — не провоцировать, воздерживаясь от нападений на активы на территории России.
С тех пор не изменилось ничего, что могло бы сделать открытое вторжение на Украину заманчивее. Других сепаратистских регионов, за которые Россия могла бы ухватиться, на Украине нет, а ее военные гораздо лучше вооружены и более боеспособны, чем в 2014 году.
Во время этой свежей военной паники киевское правительство также повело себя очень зрело. Украинские силы, похоже, даже не изменили своей боеготовности, хотя их правительство все активнее ведет словесную войну. При этом Украина столкнулась с провокациями гораздо более серьезными, чем последняя перетасовка войск. В 2018 году Москва перекрыла Керченский пролив из Азовского моря, построив дамбу (так в оригинале, — Прим. ИноСМИ), соединившую Крым с материковой Россией. Украина со своими портами и военно-морской базой на Азовском море попыталась пройти через пролив силой, но Россия в перестрелке захватила три украинских патрульных катера. Несмотря на первоначальное усиление напряженности, стороны работали над решением проблемы, и через год корабли были возвращены.
Россия ведет себя агрессивно в так называемом «ближнем зарубежье» — по сути, в бывших советских государствах — но действует по-прежнему сдержанно, предпринимая, как ей кажется, лишь расчетливые шаги, чтобы сохранить за собой влияние в регионе. Ничто из этого не означает, что ее действия морально оправданы или правомочны. Так, тот же захват Крыма был вопиющим пренебрежением к нормам международных отношений. Но это были действия понятные, если не простительные.
Рано или поздно действительно могут сложиться условия, когда вторжение на Украину будет России выгодно — возможно, к войне ее толкнет стратегический просчет или всплеск внутреннего национализма. Но если Россия нападет на Украину сегодня, то потеряет гораздо больше, так и не получив ничего взамен. Поэтому новое вторжение крайне маловероятно. Гораздо вероятнее эскалация столкновений вдоль линии прекращения огня в Донбассе, чтобы побудить противника к дальнейшим переговорам.
Однако безрассудное поведение западной прессы и ряда правительств — от панических заголовков агентства Bloomberg, предрекающих полномасштабное вторжение, до громких заявлений и клятв защищать территориальный суверенитет Украины — лишь усугубило напряженность в и без того тревожном регионе. Войны всегда можно избежать, но, если вести себя так, словно она неизбежна, она становится гораздо вероятнее — и ничуть не менее разрушительной.
Джефф Хоун — докторант факультета международной истории Лондонской школы экономики и политических наук. Изучает конституционный кризис в России 1993 года и мировой порядок после холодной войны.