От раздела Польши в 1772 году до "Северного потока 2": как Германия зря дружила с Россией

От первого раздела Польши в 1772 году до "Северного потока 2": такова история германо-российской "дружбы". От нее нам досталось тяжелое наследие — в первую очередь, для немецкой социал-демократии.

Германию и Россию связывает бесконечно долгая история. Кажется, что в Германии об этом забыли, а вот в Польше вспоминают часто, особенно в этом 2022 году. Ведь 250 лет назад, в августе 1772 года, Пруссия и Австрия вместе с Российской империей начали делить Польшу между собой. За первым разделом Речи Посполитой в XVIII веке последовали еще два. Но даже они не были последними.

В этом году отмечается юбилей еще одного ключевого события бурной германо-российской истории: сто лет назад, 16 апреля 1922, на Пасху, германский министр иностранных дел Вальтер Ратенау и его советский коллега Георгий Чичерин подписали в кулуарах Генуэзской международной конференции легендарный Рапалльский договор. В этом на первый взгляд безобидном документе две страны, потерпевшие поражение в Первую мировую войну, договорились о возобновлении дипломатических отношений, облегчении торговли и взаимном отказе от возмещения потерь, нанесенных войной.

Тогдашний рейхспрезидент Германии, социал-демократ Фридрих Эберт настойчиво предостерегал немецкую делегацию на Генуэзской конференции, возглавляемую рейхсканцлером Йозефом Виртом: не принимайте эту не согласованную с другими западными странами германо-российскую инициативу. Эберт опасался, что западные державы-победительницы расценят её как провокацию. Министр иностранных дел Ратенау разделял эту оценку, но он получил удар в тыл: Ратенау устранили от решения вопроса путем интриг в Берлине. Это было сделано усилиями руководителя Восточного отдела министерства иностранных дел Аго фон Мальцана, одного из самых энергичных приверженцев сближения двух поверженных в результате Первой мировой войны наций. За заключение договора выступал и рейхсканцлер Вирт, католик-центрист, занимавший во внутренней политике скорее левые позиции, но во внешней политике бывший националистом. Так же, как и главнокомандующий сухопутных войск генерал Ганс фон Сект, он мечтал о германо-российском союзе против возникшей в 1918 году независимой Польши.

По его мнению, Польша должна была быть разгромлена, а Германия была призвана вновь стать непосредственной соседкой России, как это было до 1914 года — об этом Вирт заявил в октябре 1922 года в беседе с германским послом в Москве графом Ульрихом фон Брокдорф-Ранцау. Часто цитируемый Виртом генерал фон Сект, один из пионеров секретного сотрудничества рейхсвера и Красной Армии, незадолго до этого записал в одном меморандуме, что существование Польши "непереносимо, несовместимо с условиями жизни Германии". Польша, по мнению фон Секта, должна была "исчезнуть вследствие собственной слабости и благодаря России — с нашей помощью".

И хотя ни слова об этом не было в Рапалльском договоре, он произвел именно то впечатление, которого опасался Эберт. В особенности Франция была не на шутку встревожена, она обвинила Германию в скрытых реваншистских устремлениях. Договор от апреля 1922 был не единственным, но самым важным поводом для оккупации Рурской области Францией и Бельгией в январе 1923 года, что быстро подвело Германский рейх к краю пропасти. "Рапалло" стал олицетворением немецкой политики лавирования между Западом и Востоком, которая продолжалась и после конца Веймарской республики.

После того как фанатичный антибольшевик Адольф Гитлер в августе 1939 года заключил со Сталиным свой пакт о двойном нападении Германии и Советского Союза на другие страны, замаскированный под "договор о ненападении", Гитлер смог реализовать то, о чем уже давно грезили Вирт, Сект и многие другие немецкие националисты, — разгромить Польшу и восстановить общую германо-российскую границу. Впрочем, ему удалось нечто большее — развязать Вторую мировую войну, в результат которой Германский рейх просто перестал существовать.

После 1945 года почти все стало по-другому. Германия фактически съежилась до территории к западу от Одера и Нейсе. Советский Союз постепенно превратил свою оккупационную зону, ставшую позже ГДР, в одну из коммунистических диктатур, из которых состоял Восточный блок. На основе трех западных оккупационных зон возникла Федеративная Республика Германия (ФРГ), ставшая хорошо функционирующей западной демократией.

В отличие от Веймарской республики, руководство ФРГ в Бонне не лелеяло антипольских националистических надежд. Правоцентристские партии под руководством первого канцлера ФРГ Конрада Аденауэра (ХДС) оказались в авангарде движения за наднациональное объединение Западной Европы — за будущий ЕС. В то же время традиционно интернационалистская социал-демократия под руководством Курта Шумахера и Эриха Олленхауэра взяла на себя национальную повестку и считала приоритетной задачей воссоединение Германии, а не интеграцию в "большой Запад" Федеративной Республики.

Результаты выборов подтвердили правоту Аденауэра. К концу его четырнадцатилетнего канцлерства романтики, мечтавшие в лучших традициях консервативного мышления об особом германо-российском "душевном единении", не имевшем ничего общего с рационализмом Запада, оказались в проигрыше. Не смогли привлечь на свою сторону общественное мнение и сторонники политики нейтралитета как правой, так и левой ориентации, ссылавшиеся часто на основателя рейха Отто фон Бисмарка и требовавшие внеблокового статуса для Германии. Все они оказались вне игры. В начале лета 1960 года и Социал-демократическая партия Германии (СДПГ) встала на позиции прозападной политики Аденауэра, которая включала в себя и членство ФРГ в НАТО.

"Новая восточная политика" первого социал-демократического канцлера ФРГ Вилли Брандта после смены власти в 1969 году основывалась на этом же фундаменте и поэтому была согласована с западными союзниками и конкретно с Соединенным Штатами. Социал-либеральная открытость к Востоку (имеются в виду прежде всего ГДР и СССР) стала возможна лишь потому, что американский президент Джон Кеннеди летом 1963 года всего за несколько месяцев до его убийства взял курс на разрядку напряженности между Востоком и Западом.

В свою очередь Советский Союз после свержения импульсивного Хрущева в октябре 1964 года в специфическом смысле превратился в консервативную державу. СССР под руководством Леонида Брежнева видел свою главную задачу в обеспечение своего господствующего положения в Восточной, Центральной и Юго-Восточной Европе. Ведь именно о нем в феврале 1945 года была достигнута договоренность между союзниками на Ялтинской конференции. Советский Союз выступал за укрепление статус-кво, под которым понималась неприкосновенность существующих границ, в особенности германо-польской и внутригерманской (между ГДР и ФРГ).

Социал-демократ Вилли Брандт еще в бытность правящим бургомистром Берлина после возведения Берлинской стены в августе 1961 года осознал, что существование двух германских государств нельзя преодолеть только "силовой политикой" Аденауэра. Брандт понял, что единство немецкой нации, вопреки ее продолжающемуся расколу, нельзя забывать, его необходимо поддерживать. Поэтому следовало установить "модус вивенди" для разделенного Берлина и разделенной Германии и через урегулирование отношений между двумя враждебными немецкими государствами добиться их упорядоченного сосуществования.

"Изменение через сближение" — знаменитая формула, рожденная ближайшим соратником Брандта Эгоном Баром, ставшим позднее пресс-секретарем Берлинского Сената, с июля 1963 года была нацелена на то, чтобы через вклад Германии в западную политику разрядки расширить сферу действий Федеративной Республики, вывести из судорожного изоляционистского "паралича" ГДР, облегчить сосуществование немцев на Востоке и Западе и в долгосрочной перспективе преодолеть раскол Германии, а заодно и всей Европы. Именно это и было предложено Брежневу.

Кульминацией политики восточных договоров стало подписание Хельсинского Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ, впоследствии переименована в ОБСЕ) летом 1975 года. Успех этой политики был обусловлен тем, что как Восток, так и Запад в равной степени были заинтересованы в том, чтобы поставить политику разрядки на договорную основу. После того, как правление социал-либеральной коалиции летом 1982 года закончилось, новая христианско-либеральная коалиция во главе с Гельмутом Колем последовательно продолжила восточную политику, хотя ХДС и ХСС были первоначально настроены к этой политике крайне критически.

Находившиеся в оппозиции социал-демократы тоже не сдались. Они пытались в ходе так называемой "второй фазы" восточной политики укрепить "партнерство во имя безопасности" с правящими партиями стран советского оборонительного союза, носившего название "Организация Варшавского Договора" (ОВД). Социал-демократы надеялись через эти связи укрепить и расширить результаты первой фазы восточной политики, начатой при Вилли Брандте. Часто упоминаемые при этом "немецкие интересы" настолько сильно выдвинулись на передний план, что интересам других стран пришлось отступить назад. Это тут же почувствовали на себе правозащитные группы в странах ОВД (советском блоке), которые в своих требованиях ссылались по положения хельсинского Заключительного акта СБСЕ, касающиеся прав человека. Особую настойчивость в этом деле проявил основанный летом 1980 года независимый профсоюз "Солидарность" в Польше.

Некоторые руководители немецкой социал-демократии при тогдашнем канцлере от СДПГ Гельмуте Шмидте воспринимали "Солидарность" чуть ли не как фактор, угрожающий мирному развитию. Член президиума СДПГ Эгон Бар дошел до того, что осенью 1981 года в одном из интервью признал за Советским Союзом "естественное право" совершить военную интервенцию в Польшу, если та задумает поставить под вопрос свое членство в Варшавском пакте. Но еще до того, как это высказывание появилось в печати, в Польше в декабре 1981 года для подавления "Солидарности" была введено военное положение.

Во время эры Горбачева, начавшейся в 1985 году, Эгон Бар, помимо Брандта самый часто цитируемый поборник Восточной политики, предпринял еще одну примечательную попытку превратить находящихся в оппозиции социал-демократов во внешнеполитических игроков. Он уговорил председателя партии Вилли Брандта поддержать в разговоре с Горбачевым его — Бара — идею о создании "тайного канала связи" между генеральным секретарем КПСС и председателем СДПГ. Горбачев, осознав политическую опасность этого предложения, ответил вежливо, но уклончиво. Тайный канал создан не был.

Сконцентрированные на немецких государственных интересах, узко националистические схемы мышления второй фазы социал-демократической восточной политики ощущаются в некоторых частях СДПГ до сих пор, и это спустя более чем три десятилетия после воссоединения Германии. Социал-демократы любят ссылаться на воображаемые уроки восточной политики канцлера Вилли Брандта, и вправду, признаем, способствовавшей делу мира. Но социал-демократы редко упоминают предпосылки ее успеха: тесное сотрудничество ФРГ с западными союзниками и советский интерес в сохранении тогдашнего статуса-кво с границами.

Не только Левая партия, но и многие социал-демократы уже давно ссылаются на моральный долг Германии перед Россией — возникший, прежде всего, из-за войны на уничтожение, которую нацистская Германия вела против Советского Союза с 1941 года. То, что белорусы и украинцы во время Второй мировой войны пострадали от Германии не меньше, чем русские и поэтому могли бы ожидать такой же эмпатии от немцев, как правило, не учитывается. Второй источник "чувства вины и долга" перед Россией, на который указывают социал-демократы, — это направленная на сохранения мира политика Михаила Горбачева, который в 1989/90 годах допустил решение германского вопроса в духе единства и свободы. Но за эту политику его лично уже отблагодарили.

Не в достаточной мере осознается нашими социал-демократами и тот факт, что Владимир Путин существенным образом отличается от Брежнева и его преемников — он намного опаснее. Он хочет не сохранить статус-кво, а радикально его изменить. Если уж он не может восстановить распавшийся в 1991 году Советский Союз и Варшавский пакт, то он хочет хотя бы максимально реставрировать бывшую сферу влияния Москвы.

Поэтому Путин оспаривает не только право таких бывших советских республик, как Грузия и Украина, на вступление в Североатлантический альянс, но и осмеливается ставить под вопрос членство в НАТО Эстонии, Латвии и Литвы, трех прибалтийских республик, аннексированных при реализации пакта Молотова-Риббентропа. Так он может подставить под вопрос членство в западных организациях и вообще всех бывших государств-членов Варшавского договора. В отличие от руководителей СССР советских времен, Путин использует природный газ в качестве средства давления на Западную Европу, в особенности на Германию.

Путина не беспокоят достижения Горбачева. А именно — подписание Горбачевым в ноябре 1990 года Парижской хартии, которая гарантировала всем странам СБСЕ (ныне ОБСЕ) национальный суверенитет и территориальную неприкосновенность. Горбачев подписал эту Хартию от имени СССР, и таким образом обязал Москву и теперь гарантировать всем странам право на свободный выбор оборонного альянса, в который они хотят вступить. А Путина, президента Российской Федерации — самого большого государства-преемника СССР — это обещание Советского Союза, данное в 1990 году, мало заботит. Зато есть определенная преемственность между Путиным и Брежневым. После "пражской весны" 1968 года Брежнев стал продвигать доктрину "ограниченного суверенитета" стран-членов Организации Варшавского Договора. Точно так же теперь Путин пропагандирует идею "ограниченного суверенитета" для государств, которые когда-то принадлежали к Советскому Союзу. А что касается международного права, то с момента аннексии Крыма в 2014 году (кстати, одобренной Горбачевым в нескольких интервью — прим. ИноСМИ) мы знаем: международное право не является для Путина обязывающим.

Но что означает право на свободу выбора альянсов для стран Восточной и Юго-Восточной Европы, бывших когда-то под коммунистическим правлением? (Обычно эти страны называют странами Центральной и Восточной Европы, но автору важно вынести Россию за пределы даже Восточной Европы, объявить ее неевропейской страной — прим. ИноСМИ.) Для них право на вступление в западные альянсы (автор имеет в виду НАТО — прим. ИноСМИ), гарантированное им Парижской Хартией, является вопросом жизни и смерти. Для них это право означает полный уход от соглашений Ялты 1945 года, когда произошло разделение старого континента без того, чтобы населявшие этот континент народы получили в этом процессе право голоса. Если бы правящие на Западе демократы поставили это право народов на вступление в НАТО под вопрос в какой-то момент после подписания Парижской Хартии в 1990 году, они бы предали идеалы революций осени 1989 года, лишили бы эти революции смысла и изменили бы собственным ценностям. Вступление этих народов в НАТО и в ЕС было ничем иным, как реализацией права на самоопределение, за которое боролись правозащитные движения в течение многих лет после подписания Заключительного Акта СБСЕ в Хельсинки в семидесятые.

У государств есть их национальные, узкие интересы. Объединения государств типа НАТО и ЕС существуют только для интересов общества, для блага всех. Отсюда следует и обязательство взаимного уважения элементарных национальных интересов с другими странами-партнерами. При условии, что эти страны-партнеры признают со своей стороны наше мышление с его выносом интересов общества на вершину нашей ценностной пирамиды.

Когда речь идет об отношениях с Россией, многие немецкие политики, причем не только социал-демократы, проявляют готовность отказаться от практических требований, вытекающих из нашего высокого ценностного императива. Примером является проект "Северный поток — 2" — русский газовый трубопровод под Балтийским морем. Он возник как результат соглашения между Путиным и канцлером-социал-демократом Герхардом Шрёдером, личным другом российского президента. При сменившей Шрёдера Ангеле Меркель, куда более реалистично смотревшей на Россию, этот сомнительный проект был продолжен — во многом в узко понятых экономических интересах избирателей Меркель в ее местном избирательном округе в земле Мекленбург — Передняя Померания.

При этом все немецкие участники этого проекта понимали, что проект "Северный поток — 2" рассматривается как угроза восточноевропейскими странами — членами НАТО, включая Польшу и страны Прибалтики. Забыли тут мы, немцы, и о жизненно важных интересах стран-транзитеров газа, в первую очередь Украины.

Нас предупреждают не вступать в конфронтацию с Россией беспринципные политики. На этот раз не только социал-демократы с их генсеком Кевином Кюнертом, но и баварский премьер от ХСС Маркус Зёдер, а также, как всегда, глава Восточного комитета немецкой политики. Новое красно-зелено-желтой "правительство светофора" тоже пока что не едино, к сожалению, в своем подходе к России. Оно любит произносить заверения в солидарности с Киевом, но никак не может снять немецкое "нет" в таком вопросе, как отправка Украине необходимого для ее защиты оружия.

Все это виляние, "политика качелей" в отношении России имеет фатальный эффект для внешнего влияния Германии. Когда ушедший ныне в отставку главный инспектор ВМФ ФРГ Кай-Ахим Шёнбах агитирует в Индии за "понимание Путина", а главный лоббист "Газпрома" Шредер защищает "Северный поток" — это плохо, но и без этих их вредных действий ущерб был бы существенным. Из-за своей неспособности повернуться к России полностью спиной Германия выглядит в глазах западных партнеров ненадежным партнером. Она выглядит как страна, раскачивающаяся на качелях между Россией и Западом — ужасный образ, который нуждается в срочной корректировке...

Нынешний украинский кризис ставит немцев перед испытанием. Немцы должны ответить на вопросы, от которых наши политики слишком долго увиливали. По счастью, наш канцлер Шольц уже ответил "нет" на вопрос, есть ли у Германии новая восточная политика. В своем правительственном заявлении от 15 декабря 2021 года он сказал: "В объединенной Европе может быть только одна единая восточная политика". Именно в рамках этой общей восточной политики и должен вестись диалог с Путиным. И в этом диалоге можно будет говорить об успехе только в том случае, если и атомная держава Россия будет готова подчиниться условиям подписанной Горбачевым Парижской хартии.