Аналитик Сметана: Россия связывает себе руки. Вторжение сейчас наиболее вероятно. Все решится в ближайшие недели (iRozhlas, Чехия)

"Чем больше военной техники и соединений Россия стягивает к Украине, тем больше она сама себе связывает руки и дает понять, что хочет в чем-то выиграть от ситуации. Поэтому после всего этого полный отвод сил без ощутимого результата был бы для России огромным репутационным ударом", — утверждает в интервью "иРозглас" аналитик в области безопасности Михал Сметана (Michal Smetana), по мнению которого сейчас российское вторжение наиболее вероятно. Все решится в ближайшие недели.

Михал Сметана: Я бы сказал, что они никак особо не повлияли на текущий кризис. На фоне этих переговоров мы видим, как Россия стягивает все новые и новые подразделения к украинским границам. То есть, с одной стороны, прилагаются определенные дипломатические усилия, но, с другой, никто этот кризис так и не остановил, "нажав на паузу". У него есть своя собственная динамика, которая сохраняется.

Хотя переговоры, разумеется, важны, и каждая из встреч, которые вы упомянули, несет свою нагрузку. Соединенные Штаты показывают, что для нынешней администрации очень важен акцент на единство альянса. Поэтому кризис обсуждают не исключительно Соединенные Штаты с Россией, которые, конечно, сейчас являются двумя основными игроками. Мы видим, как США стараются координировать свои шаги с союзниками, хотя нам известно, что, например, в Германии это вызывает определенные колебания.

Поездка наших политиков на Украину послужила своего рода жестом солидарности. И есть еще третья встреча, о которой вы упомянули: переговоры Макрона с Путиным. Франция, конечно, может стараться играть роль активного игрока в этом кризисе, но все ее усилия в целом ни к чему не привели. Как я уже сказал, на фоне частных переговоров продолжается сосредоточение российского оружия и соединений на украинской границе.

— Нужно быть осторожными с подобными упреками. Соединенные Штаты и НАТО в целом стараются, запугивая Россию, удержать ее от возможного вторжения и при этом не загнать в угол, чтобы вторжение не осталось для нее единственным выходом. Запад пытается сочетать давление, запугивание и дипломатию с поисками решений, и в настоящий момент это единственно правильный путь. Жесткость может многим нравится, но она способна привести к тому, что мы не сможем правильно оценить ситуацию.

Все решится в ближайшие дни и недели, и это связано с массой других факторов, которые касаются ситуации непосредственно на месте событий. В связи с погодой сейчас делаются предположения о том, что наиболее выгодно для России было бы начать вторжение в ближайшие несколько недель. Размещение такого количества вооружений и людей требует больших расходов, издержек, и долго держать их там невозможно. Речь уже не идет о размещении подразделений, которые могли бы оставаться на месте в таком количестве долго. Вопрос стоит остро, и Россия должна его как-то решить. Либо она начнет вторжение, либо отведет войска. Но не стоит думать, что подобная концентрация вооруженных сил будет сохраняться месяцами или даже годами.

— Первый вопрос: насколько требования России задумывались как основа для дальнейших переговоров, в рамках которых возможен компромисс, а насколько это лишь прикрытие, и Москва уже решилась на вторжение? С моей личной точки зрения, Москва по-прежнему рассматривает оба эти варианта, и в обоих случаях расширение военного присутствия целесообразно. Если в Кремле решились на вторжение, на месте должно быть достаточно сил для реализации его замысла. Точно так же концентрация войск помогает оказывать давление на вторую сторону и принуждать ее к переговорам.

Но, разумеется, у всего есть свои риски. Чем больше военной техники и соединений Россия стягивает к Украине, тем больше она сама себе связывает руки и дает понять, что хочет в чем-то выиграть от ситуации. Поэтому после всего этого полный отвод сил без ощутимого результата был бы для России огромным репутационным ударом

— Конечно, не сказать, что Запад удерживает Россию там, где ему нужно. Если бы это было так, ситуация сейчас начала бы страбилизироваться или как минимум меняться. Так что говорить об этом было бы слишком оптимистично. Как я уже сказал, сейчас мы по-прежнему не знаем, насколько на самом деле действенна комбинация устрашения и дипломатии.

В настоящий момент проходят весьма интенсивные переговоры и предпринимаются попытки дать другой стороне понять, что мы готовы на очень жесткие меры. Но если вторжение все же произойдет, то важнее будет вопрос, удастся ли Западу сохранить единство и воспользоваться всеми средствами, которыми он грозил России до вторжения. Одно дело угрожать санкциями, а другое — их вводить. Принцип санкций заключается в том, что, как правило, они дорого обходятся не только тем, против кого их ввели, но и той стороне, которая их ввела. Особенно если речь идет о таких связанных друг с другом экономиках, как российская и европейская.

Таким образом, санкции под большим вопросом, но пока мы видим, как Запад старается действовать скоординированно, сохранять общую позицию и доносить до России, что в случае вторжения ей не поздоровится.

— Я понимаю вопрос, но давайте задумаемся, чего хочет добиться Россия в долгосрочной перспективе, а что ей нужно прямо сейчас. Если в результате всего происходящего Россия уберется от украинских границ, а НАТО, напротив, расширит свое присутствие в восточных государствах, то есть укрепится на Украине, то, конечно, получится, что действия России были контрпродуктивными.

Однако сейчас Россия ведет не краткосрочную, а долгосрочную игру. Она старается изменить систему безопасности во всем регионе и надолго стабилизировать ее подходящим для нее образом. То есть Россия пытается взять большой охват и добиться широких результатов, и поэтому отдельные вопросы размещения сил для нее сейчас не столь существенны по сравнению с тем, что ей в итоге удастся или не удастся.

— Безусловно. Всегда нужно понимать, что отправлять оружие и соединения, давая понять, что мы готовы всецело помогать, — это палка о двух концах. Не обязательно это всегда ошибка или всегда правильно. Если мы демонстрируем подобную готовность, мы должны осознавать, что в какой-то момент может произойти, напротив, эскалация ситуации. Если Россия, например, сочтет, что наметилась устойчивая тенденция, которая ее не устраивает, то может подумать, что нанести удар сейчас — лучшее из решений.

— Россия вполне откровенно говорит, что не планирует никакого вторжения, хотя сейчас вряд ли стоит всерьез воспринимать ее заявления. Мы не знаем, насколько она близка к решению напасть и на каком месте стоит для нее этот вариант. Вопрос, чего Россия добивается в целом? Насколько я могу судить, оценивая ситуацию, Россия сейчас видит два варианта. Она давно пришла к выводу, что текущая архитектура безопасности ее не устраивает. Она по-другому смотрит на свое место в мировом порядке, и поэтому она рассматривает два разных сценария, которые способны изменить сложившуюся ситуацию.

Первый вариант: давлением принудить Запад к переговорам, и он согласится пойти на принципиальные уступки. Сейчас Россия выдвинула несколько требований, касающихся присутствия НАТО в Восточной Европе и, в частности, на Украине, а также членства Украины в альянсе и других западных структурах. Это первое, что волнует Россию, и она откровенно об этом говорит.

Второй вариант: добиться выполнения по крайней мере части этих требований силой, если первый вариант провалится. То есть напасть на Украину и в идеале добиться смены украинского режима так, чтобы он сам отказался от возможности вступить в НАТО и согласился на расширение автономии восточных областей. Так Россия получила бы возможность принципиальным образом влиять на будущее Украины и добилась бы того, чтобы эта страна осталась в сфере российского влияния и не присоединилась к Западу.

— Трудно сказать. Разумеется, есть еще и другие варианты. Например, у России ничего не выйдет, и вместо вторжения она решит деэскалировать ситуацию и убраться восвояси. Однако в данный момент я считаю этот вариант самым неправдоподобным. Если она хочет чего-то добиться, то, скорее всего, ей придется пойти на большой компромисс, который Россия сможет преподнести как важную политическую победу, и тогда она отведет войска. Второй вариант: вторжение все же будет. Я бы сказал, что еще несколько дней назад вторжение казалось менее вероятным, чем сейчас. Мы, кто следит за ситуацией, считаем, что сейчас вторжение наиболее вероятно, так или иначе. Но каким по масштабам оно будет, сказать трудно.

Также стоит вопрос, о чем сторонам пришлось бы договариваться. Соединенные Штаты показали весьма значительную готовность обсуждать с Россией некоторые вещи. Я бы сказал, что многие из них выгодны как для России, так и для Европы. Но собственно вопрос о будущем Украины — это по-прежнему тот пункт, по которому стороны не способны договориться, и в поиски решения будут очень трудными.

— Безусловно, это та сфера, где они могут договориться. Там есть некоторые отдельные аспекты, которые с точки зрения переговоров интересуют обе стороны. Это и конвенциональное оружие, и размещение сил в регионе, и бóльшая прозрачность учений, и ядерное разоружение, прежде всего что касается ракет средней и малой дальности, и так далее. Возьмусь утверждать, что если в одной из этих областей будет достигнута договоренность, то это укрепит безопасность в Европе.

Но, конечно, остается большой вопрос, удовольствовалась бы этим Россия, если бы в том, что касается будущего Украины, никаких сдвигов не произошло. В этом я не уверен. В беседах на эту тему с коллегами я слышал мнение о том, что сейчас, когда ситуация продолжает обостряться и когда к границе стягиваются новые силы, России будет этого недостаточно. Но все равно Россия может потенциально этим воспользоваться и как минимум отечественной публике преподнести это как принципиальную победу. Но по-прежнему остается вопрос насчет будущего Украины, и это самая сложная проблема. Прийти к политическому компромиссу тут будет нелегко. В настоящий момент стороны придерживаются диаметрально противоположных мнений.

— На мой взгляд, маловероятно, чтобы Россия отступила, не добившись никаких результатов. При этом я также полагаю, что если была бы достигнута некая политическая договоренность, касающаяся вооружений или размещения сил и учений, России удалось бы преподнести это как свою частную победу. Правда, по мере того как нарастает напряженность, шансы на то, что она этим удовлетворится, снижаются.

Стоит отметить, что дело тут не только в российской общественности. Разумеется, она играет определенную роль. Однако у России как государства с очень ограниченной демократией и полным контролем над государственными СМИ есть достаточно средств для того, чтобы навязать общественности такую картину происходящего, какая ее устраивает. Правда, еще вопрос, не воспримут ли это как проигрыш российские элиты. Кроме того, Путину важно, как воспримут результат другие государства, и не сочтут ли они, что Россия испугалась и отступила.

Таким образом, сейчас на Россию устремлено много взоров, и российскому руководству, вполне вероятно, важны они все. Тем не менее я допускаю, что если будет достигнута принципиальная договоренность об архитектуре безопасности, Россия сможет преподнести это как собственный успех, особенно учитывая, что она давно опровергает свое намерение вторгнуться на Украину.

— Это большой вопрос. Россия предъявила Соединенным Штатам и альянсу максималистские требования. И мы с самого начала гадаем, прикрытие ли это, или Москва сможет поступиться своими завышенными требованиями, чтобы стороны пришли к компромиссу. Но есть еще целый ряд частных вопросов, некоторые из которых не столь спорны. К таким, например, относится вопрос о большей прозрачности, благодаря которой, основываясь на новых правилах, можно сделать развитие событий более предсказуемым и снизить напряженность с обеих сторон.

Есть также еще договоренности о контроле над вооружениями, которые со времен холодной войны играли в отношениях между Востоком и Западом очень важную роль и поддерживали ту самую европейскую архитектуру безопасности. Однако мы знаем, что в последние годы эта система была нарушена. Так, например, при администрации Дональда Трампа США вышли из договора РСМД (договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности — прим. авт.), который с 80-х коренным образом ограничивал ядерные арсеналы держав. Кроме того, стоит вопрос о будущем договора СНВ-III (договор о мерах по дальнейшему сокращению и ограничению стратегических наступательных вооружений — прим. авт.), а это последний договор, ограничивающий ядерные арсеналы двух держав. Уже отведено время на переговоры о его продолжении. Это весьма важный вопрос для стратегической стабильности между Востоком и Западом.

Помимо прочего, есть то, что Россию, по ее же словам, беспокоит больше всего. Речь о том, что после окончания холодной войны НАТО постоянно расширяется, приближаясь к российским границам. Сам альянс считает, что имеет на это полное право, а Россия воспринимает это как угрозу для своей безопасности, видя, как ее окружают армии, которые она считает враждебными. Поэтому с точки зрения России новая архитектура безопасности должна гарантировать ей, что дальнейшего расширения на восток не будет, а кроме того, будут ограничены возможности НАТО размещать свои силы в "новых" восточных государствах НАТО. Речь идет о государствах, которые вступили в альянс в конце 90-х или позже. В этом вопросе Россия, разумеется, диаметрально расходится с Соединенными Штатами и НАТО, которые не согласны с этим пониманием безопасности.

— Прогнозы социологов, как правило, весьма ограничены. На самом деле никто не знает, что будет, а сама Россия, которая вообще-то должна знать это лучше всех, по всей видимости, рассматривает сразу несколько вариантов. Поэтому трудно сказать, но если учесть, сколько техники и солдат сосредотачиваются близ границ и какую роль может сыграть погода в случае российского вторжения, то боюсь, что все может произойти уже в ближайшие недели. Таким образом, уже скоро станет понятно, будет ли вторжение и в какой форме, или мы добьемся перелома в переговорах, благодаря чему ситуация как минимум стабилизируется и стороны придут к компромиссу, который они смогут преподнести хотя бы как частную политическую победу.