Андрей Макин: "Плевки в Россию не помогут украинцам" (Le Figaro, Франция)

Французский академик российского происхождения Андрей Макин беспокоится по поводу превращения Украины в "полыхающий котел". Он не считает себя сторонником прокремлевской позиции и сожалеет о "манихейском" подходе к конфликту, который требует четкого разделения правой и виноватой стороны и который исключает любую дискуссию.

Андрей Макин: Я не мог это даже представить. Передо мной всплывают лица моих украинских друзей в Москве, в которых я видел прежде всего друзей, а не украинцев. Лица их детей и внуков, которые оказались в этом полыхающем котле. Мне жаль украинцев, которые гибнут под бомбами, как и молодых русских солдат, ведущих эту братоубийственную схватку. Судьба страдающих людей для меня важнее, чем судьба элиты. Как сказал Поль Валери, "Война — это некая акция, благодаря которой люди, которые не знают друг друга, убивают друг друга ради славы и выгоды людей, которые друг друга знают и друг друга не убивают".

— Я получил этот ярлык около двадцати лет назад благодаря одной журналистке из Франс-Пресс. Это было сразу после ухода Бориса Ельцина, чья деятельность обернулась катастрофой для России. Я объяснил ей, что Ельцин в состоянии постоянного алкогольного опьянения представляет реальную опасность, так как несет ответственность за ядерную кнопку. И я высказал надежду, что в будущем Россия сможет стать немного более рациональной и прагматичной. Но она написала в заголовке: "Макин защищает путинский прагматизм". Поскольку это была новость АФП, ее подхватили повсюду. А когда я поступил в Академию, ведущая еженедельная газета, название которой я не буду называть по доброте душевной, в свою очередь выпустила статью с заголовком: "Макин — путинский приспешник во Французской академии"... Это весьма убедительно свидетельствует о мире лжи, в котором мы живем.

— Мое противодействие ей не должно стать своего рода мантрой, свидетельством гражданственности для интеллектуалов, которым не хватает рекламы. Повторяя очевидное, мы абсолютно ничего не предлагаем и придерживаемся манихейского подхода, который мешает любым дискуссиям и пониманию этой трагедии. Мы можем осуждать решение Владимира Путина, плевать в Россию, но это ничего не решит и не поможет украинцам.

Вспомните предысторию, сделавшую эту беду возможной. Война украинской армии в Донбассе длилась восемь лет, в результате чего погибло тринадцать тысяч человек и столько же было ранено, в том числе дети. Я сожалею о политическом и медийном молчании вокруг этого, о равнодушии к погибшим, вся вина которых была в том, что они русскоязычные. Но когда я говорю об этом, это не значит, что я оправдываю любые действия Владимира Путина. И если мы отмечаем воинствующую роль США, присутствующих во всех коридорах украинской власти и до и во время "революции на Майдане", это вовсе не реабилитирует российского лидера. Наконец, мы должны помнить о прецеденте, созданном в результате бомбардировки Белграда и разрушения Сербии силами НАТО в 1999 году без получения одобрения Совета Безопасности ООН. Россия восприняла эти события как унижение и сохранила их в памяти. Война в Косово надолго осталась в памяти русского народа и его лидеров.

Когда Владимир Путин утверждает, что России угрожает опасность, это не "предлог": правильно это или нет, но россияне действительно чувствуют себя в окружении, и это связано с историей, а также с военными операциями Запада в Афганистане, Ираке и Ливии. Разговор между Путиным и президентом Казахстана подводит итог всему этому. Казахский лидер как-то раз пытается убедить Путина, что размещение американских баз на его территории не будет представлять угрозы для России. Так что давайте, мол, договоримся не считать США угрозой. Путин с грустной улыбкой отвечает: "Это именно то, в чем пытались убедить Саддама Хусейна!"

Опять же, я никоим образом не узакониваю взрывы и бомбы, но важно не то, что я думаю, и не то, что мы все думаем. В Европе мы все пацифисты по этому вопросу. Но вы должны понимать, что думает Путин, и особенно, что думают россияне, или, по крайней мере, большая их часть.

— Я видел Владимира Путина в 2001 году, вскоре после его первого избрания. Это был совсем другой человек, чем теперь. У него был застенчивый голос. Тогда он искал понимания среди демократических стран. Я совсем не верю, что он уже тогда вынашивал империалистический план, как утверждают сегодня. Я вижу в нем скорее прагматичного политика, чем идеолога. В то время российское правительство стремилось закрепиться в западном мире. И глупо думать, что русские испытывают чрезмерную ностальгию по ГУЛАГу и Политбюро.

Они могут тосковать по экономической безопасности, по отсутствию безработицы. А также по взаимопониманию между народами: в Московском университете никто не делал разницы между русскими и украинскими студентами, а заодно и студентами из других советских республик... Медовый месяц продолжался между Россией и Европой, между Путиным и Европой был довольно долгим. В 2001 году Путин был первым главой государства, предложившим свою помощь Джорджу Бушу-младшему после терактов 11 сентября. Благодаря своим базам в Средней Азии Россия облегчила проведение американских операций в этом регионе. Но в 2002 году США вышли из договора по ПРО, который ограничивал размещение противоракетных щитов. Россия протестовала против этого решения, которое, по ее мнению, может лишь усилить гонку вооружений. А в 2003 году американцы объявили о реорганизации своих вооруженных сил с прицелом на Восточную Европу.

Путин ожесточился с 2004 года, когда бывшие социалистические страны присоединились к НАТО вместе со вступлением в Евросоюз. Получалось так: чтобы быть европейцем, нужно стать антироссийским. Это было обидно. Путин понимал, что Европа порабощена США. Затем в 2007 году произошел настоящий перелом, когда он выступил в Мюнхене с речью, в которой обвинил американцев в сохранении утративших актуальность структур НАТО и в стремлении к однополярному миру. Однако в 2021 году, придя к власти, Джо Байден больше ничего не говорил, кроме как "Америка снова будет править миром".

— Я никого не защищаю. Но я сожалею, что европейской пропаганде противопоставляют российскую пропаганду. Напротив, как раз сейчас Европа может показать свое отличие, предложить плюралистическую журналистику, открывающую дебаты. Когда я был ребенком в Советской России и из газет была только "Правда", я мечтал о Франции с ее свободой слова, свободой печати, где в разных газетах публикуются различные мнения. Война наносит страшный удар по свободе слова: в России, что неудивительно, но и на Западе тоже. Говорят, что "первой жертвой войны всегда является правда". Это так, но мне бы хотелось, чтобы этого не было в Европе, во Франции.

По-моему, закрытие канала RT France председателем Еврокомиссии Урсулой фон дер Ляйен является ошибкой, которая неизбежно будет воспринята общественным мнением как цензура. Как не возмущаться тем, что гастроли Большого театра в Лондонской Королевской опере были отменены, как и публичные лекции о Достоевском в Университете Милана? Как можем утверждать, что мы защищаем демократию, подвергая цензуре телеканалы, артистов, книги? Таким образом европейцы будут подпитывать русский национализм и в итоге получат результат, противоположный ожидаемому. Наоборот, нужно открыться России, в частности, через русских, которые живут в Европе и настроены проевропейски. Как справедливо говорил Достоевский: "Каждый камень в этой Европе нам дорог".

— Батальон "Азов" (террористическая организация запрещена в РФ, прим. ИноСМИ), отбивший город Мариуполь у сепаратистов в 2014 году и с тех пор включенный в состав регулярной армии, заявляет о своей неонацистской идеологии. Его члены носят каски и значки с эмблемой СС и крестом со свастикой. Конечно, их присутствие остается маргинальным, а украинское государство не является нацистским и не поклоняется безоговорочно Степану Бандере. Но западные журналисты должны были серьезно расследовать это влияние, а Европа должна была осудить наличие нацистских эмблем на своей территории. Следует понимать, что это напоминает россиянам о Второй мировой войне и об украинских нацистах, действующих на стороне Гитлера. И это заставляет их поверить кремлевской пропаганде.

— Брюно Ле Мэра критиковали за то, что он говорил о тотальной войне, но его заслуга заключалась в том, что он говорил правду и открыто называл тех, кто посылает оружие и наемников, намеревается разрушить экономику России. По правде говоря, речь идет о том, чтобы развалить Россию и привести к обнищанию ее народ. Надо прямо сказать: Запад воюет против России.

Однако если и есть положительный момент для возможной демократизации России, так это то, что происходит разрушение олигархической конструкции, которая была настоящей опухолью, начиная с 90-х годов. Я призываю европейских лидеров экспроприировать олигархов-хищников, конфисковать миллиарды рублей, украденные и размещенные в Лондоне. И вместо того, чтобы заморозить их, как это делается сегодня, раздать их бедным в Европе и России.

— Что еще можно сделать?

— Чтобы прекратить боевые действия, чтобы дать Украине будущее, по-прежнему считается, что нужно наступать. Но иногда надо, наоборот, отступать. Надо сказать: "мы ошиблись". В 1992 году, после падения Берлинской стены, мы оказались на распутье. Мы свернули не туда. Я действительно думал тогда, что блоков больше не будет, что НАТО распадется, потому что у США больше нет врага, что мы создадим великий мирный континент. Но я также чувствовал, что ситуация вот-вот взорвется, потому что уже была напряженность: на Кавказе, в Армении, в Нагорном Карабахе... В то время я написал письмо Франсуа Миттерану.

— Каково было содержание того письма?

— Не знаю, получил ли он его, но я говорил о построении Европы, не имеющей ничего общего с бюрократическим монстром, представленным сегодня мадам фон дер Ляйен. Я мечтал о Европе, которая уважала бы идентичность, как Миттельевропе Цвейга и Рильке. О более мощной и гибкой Европе, к которой могли бы присоединиться Украина, страны Балтии и, почему бы и нет, Белоруссия. Но о Европе без оружия, без военных блоков, Европе, состоящей из святилищ мира. Двумя гарантами этой архитектуры могли стать Франция и Россия, две ядерные державы, расположенные на двух концах Европы, которым ООН по закону поручила защищать континент.

— Миттель-Европа — это не утопия, она существовала. Я хочу верить в это и настаиваю на этой идеи. Несколько лет назад я встречался с Жаком Шираком, а затем с Домиником де Вильпеном, которые разделяли это видение Европы от Парижа до Санкт-Петербурга. Но американцы решили по-своему. Это означало бы конец НАТО, конец милитаризации Европы, которая при поддержке России и ее богатств стала бы слишком могущественной и независимой. Я все же надеюсь, что новый президент ухватится за эту идею. Европа — это тонущий Титаник, но мы пытаемся спастись.

Эта ситуация настолько трагична, настолько хаотична, что следует предложить радикальное решение, то есть вернуться к бифуркации 1992 года и признать, что нет необходимости возобновлять гонку вооружений, пойти по демократическому и мирному пути, который мог включать и Россию. Это положило бы конец крайним тенденциям в России. Это позволило бы избежать политического и экономического коллапса, который касается всей планеты. Это было бы достойным выходом для всех и позволило бы построить Европу мира, интеллектуалов, культуры. Наш континент — живое сокровище, его надо беречь. Увы, мы предпочитаем диаметрально противоположную точку зрения: запретить Достоевского и вести войну. Такой поход гарантирует уничтожение, потому что победителя не будет.