Трудная интеграция русскоязычных переселенцев во Львове

Жители крупного города на западе Украины не всегда толерантно относятся к людям, продолжающим говорить на русском языке.

На двери этого приемного центра во Львове, где в основном проживают русскоязычные переселенцы с востока страны, висит объявление, напечатанное на фоне украинского флага: "Говори по-украински! Это важно". В общей комнате, которая служит и столовой, и классом для уроков украинского языка, на стенах развешены листки с основными датами национальной истории рядом с плакатами, на которых перечислены все (плохие) причины, подтолкнувшие Россию к спецоперации на Украине.

"Люди, укрывшиеся здесь, поняли, что русский язык — это язык врага", — убежден Владимир Головатый, координатор этого центра для беженцев. В мирное время этот спокойный и доброжелательный человек работал юристом в мэрии Львова, но с мая он занимается этим городком строительных вагончиков для беженцев, расположившимся между жилыми кварталами в окрестностях большого города, известного как своим ярым национализмом, так и тем, что с начала операции 24 февраля он принял сотни тысяч переселенцев.

Прибывшие преимущественно из русскоязычных регионов восточной Украины, граничащих с Россией, переселенцы пытаются интегрироваться, поскольку конфликт затягивается, и надежда на возвращение домой угасает. Но Львов не всегда терпим к украинцам, продолжающим говорить на языке Владимира Путина. Особенно в месте, где в последние годы украинский язык постепенно стал обязательным в школах и во всех предприятиях сферы услуг, как реакция на опасность, которую представляет Россия. А уж она всегда готова манипулировать этим деликатным вопросом. "В этом районе люди говорят исключительно на украинском языке, поэтому, когда переселенцы идут в супермаркет, им надо хотя бы пытаться говорить по-украински", — признает Головатый, который осуждает редкие, единичные случаи, когда местные до глубины души оскорбляют приезжих русскоязычных. И каких? Тех, кто и так потерял все в своей жизни.

Между вагончиками, где переселенцы спят по четыре человека в крошечных комнатах, семьи из Харькова или Донбасса продолжают общаться на родном языке. Большинство также прекрасно понимают украинский язык, но говорят на нем с большим трудом. "Даже когда мы укрываемся в бомбоубежище вместе с жителями микрорайона, они молча пытаются нам помочь", — говорит Наташа Стоюшко, приехавшая из донбасского города Краматорска со своей дочкой, которой два с половиной года.

Мэрия Львова, на территории которой находится около 100 000 вынужденных переселенцев, провела опрос, согласно которому "90% из них всем довольны". "Это гостеприимство у львовян в крови", — хвастается Евгений Бойко, руководитель аппарата мэра и советник по гуманитарным вопросам. Он напоминает, что среди тысяч волонтеров, готовых помогать на общественных началах, немало учителей, которые преподают украинский язык детям, проживающим в школах города.

Но в центре города, за великолепными зданиями времен Габсбургов, построенными поляками и австрийцами, не все разделяют этот оптимизм. На террасе кафе трое переселенцев из Харькова снова встретились в воскресенье, 24 июля, впервые после того, как они покинули этот город, которому постоянно угрожают российские войска. Роман, который отказывается назвать свою фамилию, негодует после того, как его назвали москалем (оскорбительное обозначение россиян) за то, что он неуверенно ответил на вопрос по-украински. "На нас смотрят как на иностранцев", — с сожалением говорит он. Ему не удалось найти работу, и он хочет как можно скорее отправиться в Западную Европу. Но на данный момент Украина запрещает покидать территорию мужчинам в возрасте от 18 до 60 лет.

"Не все жители Львова одинаковые, — перебивает своего друга 40-летний Дмытро Корниев. Инженер-компьютерщик, в совершенстве владеющий украинским языком, он напоминает нам, что русскоязычные харьковчане тоже иногда могут быть нетерпимы к говорящим на украинском языке. Рядом с ним его спутница, 19-летняя Мария Большакова, которая работает официанткой в ​​местном баре, несмотря на несовершенный украинский язык. Известный своей толерантностью владелец заведения повесил на своем кафе табличку с надписью: "Русскоязычные, которые пытаются говорить по-украински, вы не смешны, вы просто великолепны!" "Мы — молодое государство, в котором уже двести лет идет процесс насильственной русификации. Не надо сразу заставлять людей говорить по-украински", — считает он.

Более сдержанная, чем Роман, Мария, тем не менее, утверждает, что была вынуждена выслушивать пренебрежительные замечания со стороны клиентов. Их бесило, когда она разговаривала по-русски с другими беженцами: "Они говорят, что им не нравится этот агрессивный язык". Но эти конфликты объясняются старым соперничеством, выходящим за рамки языка. Западные украинцы часто не понимают, почему часть мужчин из восточного региона сбежала к ним вместо того, чтобы пойти в окопы и добровольцами воевать с русскими по всему Донбассу. Восточные, в свою очередь, упрекают жителей западных регионов в фиктивном патриотизме: живут, мол, беспечно в нескольких сотнях километров от линии фронта и еще за что-то ругают людей, чьи дома разрушают.

"Жители западных регионов называют себя патриотами, хотя многие из них годами работают в Западной Европе, а люди из восточных областей всегда работали на украинских заводах и оплачивали украинское оружие своими налогами", — говорит Владимир Федорук, 31-летний русскоязычный беженец. Он оказался сильным руководителем: он последовал за своей мебельной фабрикой, которая переехала из Харькова, чтобы обосноваться в окрестностях Львова. Лишь в одном он не нравится местным: хоть он и готов разместиться на тесной раскладушке в комнате без окон, он не собирается переходить на украинский язык в угоду местным жителям.

Федорук не решается привезти в страну жену и ребенка, живущих в Западной Европе: "Я боюсь реакции в школе, если ребенок будет говорить по-русски". Рядом с ним руководитель производства Артем Свирский кажется более открытым: "Я всю свою жизнь, тридцать три года, говорил по-русски, но сейчас стараюсь говорить с женой больше по-украински. Иначе будет сложно интегрироваться", — говорит он, отмечая, что Львов гораздо гостеприимнее карпатского села, где он укрывался со своей женой в начале конфликта.