The American Spectator: шаткий мир на Украине ещё можно установить

У президента Франции Эммануэля Макрона может быть склонность к амбивалентности — он часто добавляет фразу en meme temps ("в то же самое время") к повествовательному предложению — но в вопросе об Армагеддоне он не двусмысcленен, как в своем выступлении 12 октября:

"У Франции есть ядерная доктрина, основанная на фундаментальных интересах нашей страны, которые очень четко определены. Ракетная ядерная атака на Украине или в регионе их не затрагивает. Наша нынешняя доктрина не требует ядерного ответа. У нас есть ядерный порог".

При этом, в отличие от Генри Киссинджера, который советует добиваться прекращения военного конфликта путем переговоров с некоторыми территориальными уступками со стороны Киева, Макрон поддерживает украинскую позицию по изгнанию русских со всех аннексированных или занятых территорий, включая Крым. По оценкам наблюдателей, после срыва переговоров между двумя странами в Минске в 2014 году в восточных регионах Донбасса, которые Россия считает своими, было убито около 14 тысяч человек. Минский формат был предназначен для разрешения территориальных споров и возражений России против развития отношений Украины с Западной Европой, в частности ее намерения вступить в НАТО. С тех пор как в феврале Москва начала свою спецоперацию, потери были как минимум столь же высокими.

На практике французская поддержка Киева означает поставки оружия и обучение солдат, а также гуманитарную помощь. Но её численная ценность остается скромной: оборонительная артиллерия на несколько миллионов долларов — сравните с миллиардами, которые выделяют США. Конечно, деньги решают не все, но сильно помогают.

Конечно, надо бы точно понимать, кто и насколько сам помог. Но, поскольку ни Украина, ни Россия никогда не были образцами чистого правительства и честного учета, бухгалтеры с обеих сторон, как и учетчики военных арсеналов, смогут провести точные расчеты только тогда, когда прекратится стрельба. Одним из побочных эффектов американской политики, направленной на то, чтобы изображать из себя хорошего полицейского по всему миру, является то, что мы часто оставляем много смертоносной техники, которая, насколько нам известно, обнаруживается там, где мы этого не хотим, например, на нашей южной границе и в городах.

В отличие от французских лидеров, администрация Байдена, в соответствии с давней американской доктриной сдерживания, публично не заявляет о том, что она полностью исключает применение ядерного оружия. Однако один из наших высших военачальников (хотя и в отставке) генерал Дэвид Петреус заявил, что ответ даже обычным оружием на российские ядерные боеголовки на Украине будет разрушительным.

Казалось бы, понятие "стратегическая двусмысленность", предназначенное для сдерживания агрессии или эскалации путем удержания оппонента в неведении о вашем точном ответе, должно содержать в себе "двусмысленную неопределенность". Когда именно мы можем сказать, что красная линия пересечена и мы предпринимаем любые меры, которые нам подойдут? И если эти меры сработают, то должны ли мы считать, что ядерные средства не обязательно страшнее, чем средства обычные? Эксперты отмечают, что сегодняшнее "боевое" или "тактическое" ядерное оружие не обязательно более смертоносно, чем популярная когда-то идея о стратегических конвенциальных бомбах "Судного дня", многие из которых, как говорят, все еще находятся в арсенале у нас и наших врагов.

Возможно, ошибки, которые в своих речах допускали европейцы и американцы в феврале, — так президент Джо Байден преуменьшил российскую угрозу, — Москва восприняла как зеленый свет для отправки танковых колонн на Киев. Но быстрой победы, на которую рассчитывали русские, не получилось.

С этой точки зрения, слова Макрона, как и заявление Петреуса, предполагают, что угрозы президента России Владимира Путина применить ядерное оружие не сработают и что вместо этого ему следует рассмотреть другие пути выхода из устроенной им же самим катастрофы.

Сейчас стало модно сравнивать нынешнюю ситуацию с Карибским кризисом, достигшим апогея в последнюю неделю октября 1962 года. Тогда русские попытались ошеломить нас скрытным маневром на нашей же стороне доски и поставить нас перед свершившимся фактом, с которым мы должны были или жить, или умереть. В ключевых аспектах, — в частности, в том, что касается использования военно-морской и военно-воздушной мощи США, — тот октябрьский кризис разительно отличается от нынешнего. Однако он остается поучительным примером российской (или советской) азартной игры — или "балансирования на грани войны", — которую американское руководство в 1962 остановило, предложив Советам предотвращающий конфликт выход.

Безрассудный советский лидер Никита Хрущев рассматривал президента Джона Кеннеди как неопытного молодого человека (ему было 45 лет), неуверенного в себе и слабого. Хрущев, тайно сговорившись с режимом Кастро, замыслил разместить ядерные ракеты на Кубе, сохраняя при этом давление на Западный Берлин, который был отрезан от свободного мира коммунистической Восточной Германией.

Приняв вызов, Джон Кеннеди сочетал твердую публичную позицию — все ядерное оружие должно быть вывезено с острова — с эффективной дипломатией. Он получил поддержку премьер-министра Великобритании Гарольда Макмиллана и президента Франции Шарля де Голля, а также единодушное одобрение Организации американских государств, в основе своей консультативного органа, имевшего определенный вес в региональной политике. В работе с американской общественностью Кеннеди был четким, спокойным и компетентным, и ни в коем случае не скрывал опасности, с которой мы тогда столкнулись. В то же время он занял достаточно гибкую линию в так называемых "резервных каналах", которая состояла из переписки с Хрущевым и тайных встреч в Вашингтоне между братом президента Робертом и советским послом.

Кеннеди знал, что, если оставить советские ракеты на Кубе, это будет способствовать наступлению Советского Союза на Берлин. Разделенный город был местом постоянного силового противостояния между Москвой и союзниками — так, на контрольно-пропускном пункте Чарли между советским и американским секторами друг напротив друга стояли танки.

Президент рассматривал советское ядерное оружие на Кубе как самостоятельную недопустимую угрозу. Он признавал их политическую и психологическую связь с проблемой Берлина: если он стерпит ракеты, риск войны из-за города, то есть конфликта в Европе, возрастал. Кеннеди также знал, что ядерные ракеты средней дальности "Юпитер", размещенные прошлым летом в Турции и Италии в качестве средства сдерживания именно в атомной войне, одновременно и пугали Хрущева, и особой пользы со стратегической точки зрения не имели.

Кеннеди находился под сильным давлением, от него требовали, чтобы он осуществил превентивную атаку. Объединенный комитет начальников штабов выступал за комбинированный воздушный и наземный удар по Кубе, чтобы вывести из строя ракетные пусковые установки, построенные Советами. Сам Роберт Кеннеди тоже встал на позицию Комитета в этом вопросе. Когда 27 октября был сбит самолет-разведчик U-2, пилотируемый ветераном-асом Корейской войны майором Рудольфом Андерсоном (Rudolf Anderson), Пол Нитце (Paul Nitze), высокопоставленный чиновник государственного департамента, сказал Кеннеди, что "первый выстрел уже сделан".

Как напомнил на прошлой неделе Джон Суарес (John Suarez) из "Центра свободной Кубы", режим Кастро, во главе с Фиделем, на протяжении всего ракетного кризиса призывал Советы выйти за грань, вплоть до начала ядерной дуэли, которая должна была принести в жертву кубинский народ.

Но Хрущев, при всем своем бахвальстве, не хотел обмена ракетными ударами, и не только потому, что знал, что мы сильнее в этом отношении. Он был привержен стратегии поиска точек давления по всему миру, где он мог бы ослабить "империалистический лагерь" через своих марионеток. Однако советский лидер стремился избежать прямой конфронтации с США. Он считал, что время на стороне мировой коммунистической революции.

Советский лидер был готов поддерживать и защищать своих вассалов, но понимал необходимость их сдерживать. И когда он потребовал вывода "Юпитеров", а также публичного обещания не вторгаться на Кубу, Кеннеди почувствовал его растущую осторожность. Тогда президент понял, что находится в более выгодной позиции, и велел своим "ястребам" вести себя сдержаннее, оставаясь при этом, конечно, в состоянии повышенной боеготовности.

Как впоследствии оказалось, Кеннеди правильно полагал, что Хрущев сдастся, если он сохранит твердую позицию в вопросе вывоза ракет, предложив в то же время советскому лидеру сделку по сохранению репутации. Роберт Кеннеди дал понять послу, что с обещанием не вторгаться на Кубу, как и с выводом "Юпитеров" все будет в порядке, хотя об этом не будет объявлено публично.

Октябрьский кризис 1962 года недаром остается точкой отсчета в международной политике. В его свете любая серьезная ошибка на сегодняшнем европейском фронте может привести к последствиям, которые, как бы цинично это ни звучало, будут несравнимо хуже, чем ежедневные сообщения о перестрелках между российскими и украинскими войсками.

Американское и французское оружие ограниченной дальности, которое украинцы, как сообщается, используют с неплохими результатами, дает мрачный, но реальный эффект, который не позволяет Москве заявлять, что в целях самообороны она рассматривает Берлин и Варшаву как законные военные цели, не говоря уж о Париже и Вашингтоне. А если сторонам не удастся согласовать линии прекращения огня, то российские лидеры могут утверждать, что они защищали Родину, если сохранят при этом хотя бы некоторые из своих территориальных приобретений.

Возможно, обе стороны уже миновали точку, когда можно было начать переговоры о прекращении огня. Но момент кажется подходящим для того, чтобы найти то, что Киссинджер назвал бы "съездом" или шатким миром. И он в этом не одинок. В недавнем интервью, опубликованном в парижском журнале Causeur, Пьер Лелуш (Pierre Lellouche), бывший высокопоставленный чиновник французского министерства обороны, сказал, что военный конфликт Запад якобы уже выиграл.

Макрон, видимо, разделяет этот взгляд на ситуацию.

Таким образом, его кажущаяся поразительной односторонняя уступка в отношении неприменения Францией ядерного оружия может рассматриваться не как повторение февральской болтовни Байдена, а как расчетливый ход, призванный защитить успех Украины на поле боя и поощрить прекращение огня. Последние ракетные атаки со стороны русских нельзя простить, но даже и они не должны служить поводом для эскалации конфликта.

Любой компромиссный мир сейчас, даже вопреки справедливым возражениям Украины, будет рассматриваться как великая победа Америки. И не в последнюю очередь, такое послание внимательно восприняли бы лидеры Красного Китая, открыто рекламирующие свой режим как альтернативу либеральному Западу.

Прекращение огня в Восточной Европе соответствовало бы, по неполной, но полезной аналогии, ограниченному успеху Кеннеди на Кубе. Он успокаивающе (по меркам того времени) подействовал на застарелый берлинский кризис и острую гонку вооружений. (Джон Кеннеди воспользовался этим 10 месяцев спустя в своей смелой речи у стены между Восточным и Западным Берлином.) Цена компромисса была очень высока. Кубинский народ, как жители Восточного Берлина и многие другие, фактически попал в заключение к полицейским государствам. По сей день некоторые даже считают, что выживание режима Кастро могло способствовать убийству Кеннеди.

Кеннеди знал, что "кастроизм" останется жестокой и опасной силой на неопределенное время. Но в октябре 1962 года ему приходилось думать о ближайших часах. Во время морской блокады, официально названной тогда "карантином", с помощью которой Кеннеди приказал предотвратить попадание на остров новых ракет, корабли ВМС США нанесли удар "учебной" глубинной бомбой по неизвестной советской подводной лодке с ядерным вооружением. Капитан подлодки был так потрясен, что приказал своему экипажу поставить ядерное оружие на боевой взвод, и только когда он собирался нажать кнопку, ему пришло в голову перепроверить ситуацию на предмет недопонимания. Как и в случае с Кеннеди, его стальные нервы, которые некоторые назвали бы слабостью, оказались лучшей частью стратегической гениальности, что, если принять во внимание тогдашние огромные ставки, вовсе и не является такой уж высокой похвалой.

Осознание того, как близко мы были к Армагеддону в недавнем прошлом, мучительно, но и полезно, если горькую иронию этого слова можно принять в контексте. Самым опасным заблуждением было бы, если бы нынешнее российское руководство думало, что оно не имеет права голоса в том, чем закончится украинский военный конфликт, и, следовательно, не имело бы другого выбора, кроме как расширять его. Это то недопонимание, которого французский президент стремится избежать, и с нашей стороны было бы мудро побудить украинцев понять это, какой бы жестокостью это им ни казалось.