FA: Запад зря надеется на упадок России, это большая ошибка

В то время как Владимир Путин удваивает ставки в спецоперации на Украине, стабильность его режима пошатнулась. Некоторые наблюдатели предсказывают, что российский лидер может быть свергнут, другие даже надеются на распад страны. В связи с чем возникает вопрос: может ли вообще Россия расколоться?

Из-за географии страны достичь сплоченности в ней трудно. Это самое большое в мире по площади суши государство, раскинувшееся в 11 часовых поясах. 20% его населения не являются этническими русскими, а принадлежат к местным коренным народам. В то время как Москва была названа третьим самым процветающим городом на планете по "Индексу процветания городов" (UN-Habitat’s City Prosperity Index) всего за несколько недель до начала СВО в феврале, большая часть сибирского субконтинента бедна и малонаселена. На крайнем севере преобладают приходящие в упадок города исключительно добывающей промышленности. На Дальнем Востоке жители экономически более связаны с Китаем, Японией и Южной Кореей, чем с Москвой и Санкт-Петербургом. Под руководством Путина власть была сильно централизована в столице, а политическая и культурная автономия в провинциях сократилась.

Некоторые западные наблюдатели не только рассуждают о крахе России, но и агитируют за него, видя в этом решение вопроса об "исправлении" международного поведения Москвы. Однако распад страны не решил бы "российскую проблему" Запада. Любое позитивное будущее для России и ее соседей, таких как Украина, а также остального мира требует, чтобы она заново возродила свой федерализм изнутри, а не взорвалась.

У России давняя история лидеров, которые использовали комбинации кнута и пряника для того, чтобы удержать объединенными даже отдаленные регионы страны. Одним завоеванным народам цари предоставляли культурную автономию, а другие насильно принуждали к ассимиляции. Советский режим следовал той же схеме, иногда прославляя национальную идентичность, иногда депортируя и наказывая людей из меньшинств, считавшихся нелояльными его власти.

Так в России и качался маятник качался между централизацией и сопротивлением ей. В ХХ веке страна пережила лишь два периода относительной децентрализации: при советском премьере Никите Хрущеве с 1953 по 1964 год и между перестройкой и концом президентства Бориса Ельцина с 1985 по 1999 год.

Придя к власти в 2000 году, Путин постепенно восстановил контроль Москвы над российскими регионами и республиками. С тех пор растущее социально-экономическое неравенство между жителями богатых центров и провинциальных регионов порождает в стране напряженность. Москва и ее окрестности потребляют больше своей пропорциональной доли в государственном бюджете. Сибирские регионы, напротив, вносят больше, чем получают обратно. Столица накопила слишком много власти, а отдаленные субъекты утратили свою административную и финансовую автономию, что, в свою очередь, затормозило региональное развитие. Даже в Краснодарском крае, на юге России — регионе, очень лояльном к Путину, — местные лидеры критикуют московских бюрократов за навязывание политики, не соответствующей местной действительности.

Этническая карта России добавляет к этим сложностям еще один разрез. 21 автономная республика, построенная по этническому принципу, не составляет единого целого. В одних регионах преобладают этнические русские (иногда в подавляющем большинстве — например, они составляют две трети населения в сибирской республике Бурятия на озере Байкал), а в других русских мало (всего около 3% в Дагестане, на юге России). Но все эти республики, за немногими исключениями (к примеру, промышленно развитый Татарстан), не только сталкиваются с экономическими проблемами, терзающими отдаленные российские провинции, но и питают культурные обиды. Например, в субъектах с большим языковым разнообразием растет разочарование по поводу доминирования русского языка. Местные активисты призвали авторов учебников по истории перестать восхвалять предлагаемую мирную интеграцию их народов в Российскую империю. В арктическом регионе лидеры коренных народов требуют своего влиятельного голоса в вопросе о том, как добывающие предприятия, такие как нефтяные компании, эксплуатируют то, что когда-то было их землей.

Частичная мобилизация в сентябре вызвала негативную реакцию в районах с большим числом представителей этнических меньшинств <...>. Даже глава Чеченской Республики Рамзан Кадыров, выдающий себя за верного путинского "пехотинца", остановил мобилизацию в регионе раньше, чем другие руководители, заявив, что его республика уже выполнила свою норму. В сентябре с аналогичным заявлением выступила супруга главного муфтия Дагестана.

Призывы к децентрализации отражают глубокие демографические перемены. Из 20 российских регионов с положительным приростом населения в 19 субъектах относительно высока доля нерусских. Особенно это касается Дагестана и Чечни на Северном Кавказе и Тувы в Сибири. В Якутии (Республика Саха), самой северной республике России, в центре региона Якутске за 30 лет население удвоилось благодаря исходу молодых якутов из сельской местности в города, что сделало Якутск самой яркой городской площадкой в России для культуры коренных народов.

Хотя недовольства этнических меньшинств зачастую искренни и оправданы, они не требуют отделения от России. Опросы показывают наличие в национальных республиках сильного государственного патриотизма. Можно, конечно, оспорить эту реальность, утверждая, что эти группы населения сплотились бы за независимость, если бы был запущен сам этот процесс. Но более вероятно, что большинство населения этих республик продолжало бы считать Россию своей родиной и довольствовалось бы только предоставлением большей культурной и политической автономии.

Несмотря на отсутствие доказательств поддержки населением идеи раскола внутри России, некоторые западные политики и наблюдатели предупреждают о такой возможности. Комиссия по безопасности и сотрудничеству в Европе, правительственная организация, также известная как Хельсинкская комиссия США, в состав которой входят сенаторы, представители Конгресса и исполнительной власти, объявила "деколонизацию России моральным и стратегическим императивом Запада". В мае журналист, выступающий против "клептократии" в России, Кейси Мишель привел аналогичный аргумент в The Atlantic: "Запад должен завершить проект, начатый в 1991 году. Он должен стремиться к полной деколонизации России". Сергей Сумленный, пишущий для пронатовского аналитического центра "Центр анализа европейской политики", поставил вопрос таким образом: "Крах России? Хорошие новости для всех".

Аналогичные настроения исходят из Польши и Украины. Лауреат Нобелевской премии и бывший президент Польши Лех Валенса выступил за то, чтобы "60 народов, которые были колонизированы Россией", отделились, чтобы Россия превратилась в страну с населением около 50 миллионов человек (вместо более чем 140 миллионов сейчас). "Лига свободных наций" и "Форум свободных народов России" устраивали митинги в Центральной Европе и призывали к "освобождению народов, находящихся в заключении," — формулировка, восходящая к царскому периоду, когда революционеры высмеивали Россию как "тюрьму народов". Она похожа также на лозунги спонсируемого ЦРУ "Антибольшевистского блока наций" во время холодной войны.

Эмигранты из групп национальных меньшинств России и деятели оппозиции страны составляли большинство лиц, участвовавших в этих съездах. Например, собравшись в Праге в июле этого года, "Форум свободных народов России" опубликовал "Декларацию о деколонизации России", сопровождаемую картой расчлененной России с примерно 30 новыми республиками.

Но западные политики не должны попадать в западню, смешивая радикальные заявления политических эмигрантов со взглядами российских граждан, которые существенно от них отличаются. Также было бы неправильно предполагать, что "уполномоченные" меньшинства автоматически могут создать Россию, более соответствующую западным нормам. Этнические меньшинства отнюдь не более склонны к демократии, правам человека, правильному госуправлению и прозападному либерализму, чем русское большинство.

Главный культурный водораздел в России проходит не между этническими русскими и малыми народностями, а между крупными городами и остальной частью страны: промышленно депрессивными регионами, сельскими провинциями и этническими республиками. Крупные города за последнее десятилетие демонстрируют растущие признаки участия гражданского общества и массового плюрализма, даже если эта тенденция и подавляется властями, особенно после начала спецоперации на Украине. Сельские жители и меньшинства, напротив, более консервативны в плане культурных нравов и больше поддерживают авторитарный и патерналистский режим. Мусульманские меньшинства чаще выступают против права на аборт, либеральных законов о разводе, гендерного равенства и прав LGBTQ. Они также все чаще осуждают НАТО и США за их политику на Ближнем Востоке.

Выступать сегодня за развал России — ошибочная стратегия, основанная на незнании того, что объединяет российское общество во всем его многообразии. Что еще более важно, такая стратегия также не учитывает, что распад России имел бы катастрофические последствия для международной безопасности. Крах великой державы повлечет за собой множество гражданских войн. Новые государственные образования будут бороться друг с другом за границы и экономические активы. Московские элиты, владеющие огромным ядерным арсеналом, жестко отреагируют на любое сепаратистское движение. Спецслужбы и правоохранительные органы пресекут любые попытки демократизации, если бы это означало намек на повторение расчленения Советского Союза. Хотя "деколонизация" и звучит как освобождение, на практике она, скорее всего, еще больше отбросит назад всю страну — особенно регионы проживания этнических меньшинств.

Безусловно, сейчас распад России маловероятен. Однако со сложностями путинской спецоперации режим, тем не менее, столкнется с растущим давлением в пользу децентрализации. Лучшим исходом было бы, чтобы местное самоуправление, прописанное в государственной конституции, но на деле дезавуированное Путиным, стало реальностью. Эта "повторная федерализация" России была бы возможна только в том случае, если бы она сопровождалась с настоящим расставанием с наследием российского колониализма. Эта переоценка прошлого будет важна как для самих этнических русских, так и для национальных меньшинств. Но, как и в США и Европе, такая социальная трансформация займет десятилетия. Однако стремиться к этому стоит. Только та Россия, которая будет по-настоящему политически и культурно децентрализована, сможет реформировать себя изнутри.