Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Афганистану очень нужны деньги. Однако талибы не могут обеспечить ими страну, пишет "Факти". Если режим станет менее радикальным, появятся внешнеполитические возможности, но вместе с ними и внутриполитические проблемы. Поэтому пока талибам приходится томиться в собственном соку.
Мартин Табаков
Взяв под свой контроль Кабул в августе 2021 года, талибы попали в ловушку, которую сами же и устроили.
С одной стороны, правительство талибов стремится к международной легитимности; не ради нее самой, а для получения денег, в которых страна отчаянно нуждается. В какой степени Афганистан является не только юридически, но и эмпирически государством – вопрос спорный. Теория международных отношений настаивает на том, что не каждое образование, подходящее под определение государства, обладает достаточными материальными активами для обеспечения своего независимого существования. Показательно, что незадолго до возвращения талибов к власти США обязались делать постоянные экономические пожертвования Кабулу. В любом случае, Афганистану нужны деньги.
С другой стороны, "студенты", эти последователи деобандийского ислама, не могут идти на серьезные компромиссы со своей доктриной. В основном это связано с внутриполитическими причинами – идеологическая релятивизация привела бы к ослаблению их позиций в стране.
В этом смысле Исламский Эмират Афганистан – достойный пример того, как приоритеты внешней и внутренней политики страны могут находиться в прямом противоречии друг с другом. Чем больше "студенты" действуют в своих узких рамках, благодаря которым они смогли опередить другие агрессивные группировки в стране, тем больше ограничены их возможности получить международную легитимность и, следовательно, столь необходимые финансовые средства. Другими словами, чем больше талибы верны своей идеологии, тем меньше шансов на региональное партнерство; чем больше "студенты" готовы к диалогу, тем больше они будут подвергаться критике - как внешней, так и внутренней. Возможная дерадикализация талибов сулит им внешнеполитические возможности и внутриполитические проблемы. Они томятся в собственном соку.
Напряженность между внешней и внутренней политикой талибов имеет и свое кадровое выражение. Вице-премьер-министр Абдул Гани Барадар представляет фракцию правительства, которая действует более прагматично, пытаясь прежде всего решить экономические трудности. Другую фракцию, более неуклюже идеологическую, возглавляют ключевые министры – обороны (Мохаммад Якуб) и внутренних дел (Сираджуддин Хаккани). Что из этого укрепит власть "студентов" в Афганистане – вопрос, ожидающий своего разрешения в рамках внутриполитической динамики талибов.
Когда речь заходит о какой-то международной легитимности, талибы не думают о Западе. США и Европа, по крайней мере в среднесрочной перспективе, не вариант для внешней политики талибов: слишком свежи раны американцев от панического бегства в 2021 году, а постоянные новости об ограничении прав женщин в Афганистане, включая запрет на учебу и работу, делают диалог и сотрудничество с Кабулом особенно затруднительным. Дошло до того, что даже президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган, человек с довольно богатым опытом исламизации, встал на защиту девушек и женщин этой южноазиатской страны.
Для внешней политики талибов Китай, Пакистан, Россия и Иран имеют гораздо большее значение, чем Запад. Во-первых, смена власти в Афганистане не отразилась на отношениях с этими странами так, как это произошло с США и ЕС. Во-вторых, упомянутые азиатские страны, наряду с Катаром и Турцией, вели активный диалог со "студентами" еще до того, как те официально пришли к власти в 2021 году. Но даже в сотрудничестве с этими странами - Китаем, Пакистаном, Россией, Ираном - выявляются различия во внутри- и внешнеполитических приоритетах талибов.
У всех вышеупомянутых стран общий приоритет в отношении Афганистана: он не должен быть источником факторов риска прежде всего для них самих. Для Пекина это означает, что талибы должны прекратить контакты с Исламским движением Восточного Туркестана* борющимся за независимость Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая, а также не предоставлять убежища данному движению на территории Афганистана. Если вместе с этим Талибан пересмотрит сотрудничество прежних правительств Афганистана с Индией, это будет бонусом для Пекина.
Москва тоже не хотела бы, чтобы эта южноазиатская страна стала рассадником различных исламистских формирований. Во-первых, это бы означало рост религиозно окрашенной оппозиции близких к России светско-авторитарных государств Средней Азии. Поэтому Москва может одной рукой поддерживать талибов, а другой готова их санкционировать, оказывая дополнительную поддержку Таджикистану в сопротивлении этому исламистскому движению. Во-вторых, Россия следит за тем, чтобы идеи и ценности талибов не распространились на Северный Кавказ. Также для россиян важно, чтобы "студенты" прекратили экспорт наркотиков, поступающих в страну через Среднюю Азию.
Исламабад в свою очередь настаивает на том, чтобы кабульские власти не предоставляли талибам из Пакистана условия для комфортного передвижения и убежища на территории Афганистана. Это важно для Исламабада, особенно сейчас, когда временное перемирие между пакистанскими талибами и армией было прекращено в конце прошлого года, что привело к новым операциям друг против друга.
К стандартным и прагматичным проблемам Тегерана с Кабулом – наплыву наркотиков и беженцев из Афганистана, озабоченности водной политикой Кабула – добавилась еще одна: аятоллы требуют от талибов ограничить произвол некоторых местных "клиентов" Тегерана (таджиков и хазарейцев). Подобно стычкам вдоль линии Дюранда, разделяющей Афганистан и Пакистан, на афгано-иранской границе также происходят эксцессы, периодически повышающие градус напряженности между Тегераном и Кабулом.
Однако узкие внешнеполитические возможности "студентов" не означают, что на дипломатии Кабула поставлен крест. Так, например, шиитская революция в Иране 1979 года показала, что даже для исламистских режимов - независимо от непринятия, с которым они сталкиваются хотя бы изначально - открываются просторы международной системы: все благодаря вечному принципу "враг моего врага – мой друг". Из таких соображений, например, Израиль оказывал военную помощь Ирану в войне с Ираком в 1980-х.
На практике Пекин, Москва и Тегеран уже приняли талибских дипломатов в афганских посольствах. В начале этого года была подписана и крупнейшая инвестиция: китайская компания будет добывать нефть в бассейне реки Амударья на севере страны в рамках сделки на сумму около 540 миллионов долларов. С учетом уже реализованных и предстоящих инвестиций Китая в соседние страны, это ничтожная сумма, но она свидетельствует о стремлении Пекина получить оптимальную выгоду от ухода американцев из Афганистана. Тем более, что полезные ископаемые в Афганистане, среди которых крайне важный для аккумуляторов литий, оцениваются более чем в один триллион долларов. Впрочем, насколько возможны инвестиции в Афганистан, зависит и от того, смогут ли талибы установить контроль над "Исламским государством Хорасан"**. Если это произойдет, станут возможны и более амбициозные проекты, например газопровод ТАПИ, по которому туркменский газ будет поставляться в Афганистан, Пакистан и Индию.
У всех этих стран – Китая, Пакистана, России и Ирана – налажены связи с талибами и есть прямые механизмы влияния на Афганистан. Возможно, поэтому они накладывают на свои отношения со "студентами" огромные ожидания. Талибы же, сумевшие победить американцев - своего самого серьезного врага последних почти трех столетий, теперь столкнулись с другим вызовом: они должны противостоять интересам своих (относительных и конъюнктурных) партнеров. Эта битва подразумевает средства более сложные, чем боевые действия и сезонные милитаристские кампании. И все это на фоне противоречий в приоритетах внутренней и внешней политики "студентов".
* запрещенная в РФ террористическая организация, прим. ред.
** группировка является филиалом ИГ – запрещенной в РФ террористической организации, прим. ред.