Конфликт на Украине. "Это не наша война"

"Право и справедливость" (ПиС) понимает, что обращение к воинственной проукраинской риторике немедленно и отрицательным образом отразилось бы на рейтинге партии. Перед выборами ПиС избегает этой темы. Что же будет после выборов?

Этот памятник я увидел еще издалека, двигаясь в направлении Прагер-Штрассе в Лейпциге. Возведенный более 100 лет назад, он по-прежнему остается крупнейшим монументом в Европе и одним из крупнейших в мире. Его видно издалека, откуда ни посмотри. С его верхней галереи взирают вниз 12 рыцарей, каждый высотой 13 метров. Впечатление усиливается, если встать напротив памятника, на другой стороне пруда, который является частью мемориала, а особенно, если зайти внутрь этого огромного сооружения.

Это памятник, посвященный Битве народов, которая произошла в окрестностях Лейпцига с 16 по 19 октября 1813 г. В ней участвовало около миллиона человек – французов и их союзников, включая поляков, с одной стороны, и солдат антинаполеоновской коалиции – пруссаков, русских, шведов, австрийцев, с другой. Это было крупнейшее сухопутное сражение в мировой истории. В нем сложили свои головы около 110 тысяч бойцов. Наполеон был вынужден отступить, и это стало началом его конца. Тогда в водах Эльстера, во время отступления, погиб только что назначенный маршалом Франции князь Юзеф Понятовский. Памятник, который был открыт в честь 100-й годовщины битвы, конечно же, является одновременно и памятником двум национальным идеологиям – прусской и во вторую очередь немецкой. Поляк может весьма удивиться, увидев знакомую надпись на фронтальной части монумента, прямо над могучей фигурой Михаила Архангела: „Gott mit uns”.

Несмотря на весь его исторический и национальный контекст, памятник заставляет задуматься об абсурдности войны как таковой, что, однако, не мешает ей оставаться неотъемлемой частью человеческой цивилизации. Особенно сильное впечатление производит часть мемориала, называемая Криптой, по окружности которой, на фоне огромных масок судьбы, установлены 16 гигантских фигур рыцарей. Опустив головы и опираясь на свои мечи, они охраняют покой павших. Миллион сражающихся людей, более 100 тысяч жертв за три дня. Битва при Лейпциге произошла в эпоху Наполеоновских войн, то есть в то время, когда война еще не имела глобального измерения. Даже Первая мировая война в этом отношении еще не была глобальной, затронув в основном Старый Свет. Вторая мировая изменила эту ситуацию. Да, химическое оружие не использовалось, но с гражданским населением обращались, как с солдатами противника или даже хуже, конвенция не соблюдалась, гражданские цели подвергались целенаправленным атакам. Исходя из опыта этой войны, после наступления мира стали принимать новые конвенции, призванные защищать людей или культурные ценности. Однако "сбросить настройки" до уровня прежних войн уже не удавалось. Хотя бы вернуться к формату, когда боевые действия ведутся с обеих сторон ограниченным количеством военных без привлечения гражданских лиц. Конфликт на Украине, где целями ежеминутно становятся мирные жители и гражданские объекты, однозначно подтвердил провал таких попыток.

После 24 февраля с поляками, в том числе с большой частью польских политиков, произошло что-то неладное: военные действия внезапно стали казаться им чем-то привлекательным, даже желанным. Они как будто совершенно забыли, что она несет смерть, нищету, разрушение. Не так страшно, если такое отношение к ней демонстрируют люди, выросшие на компьютерных играх, которым может показаться, что война – это просто веселая игра, а если что-то пойдет не так, всегда можно все начать заново. Хуже, когда о взятии Калининграда начинают рассуждать генералы. Вальдемар Скшипчак (Waldemar Skrzypczak) является, похоже, лидером по "переобуванию", что касается изменения мнения о ходе конфликта). А член правового дискуссионного клуба "Ронин" Юзеф Ожел (Józef Orzeł) походя заявляет, что если русские ракеты начнут сыпаться на Польшу, то это никакая не проблема. В итоге, как известно, ракета на Польшу действительно упала, правда, не российская, а украинская. Убив двух польских граждан. Мы так и не получили никого внятного объяснения этого инцидента и не услышали извинений со стороны Киева. Русская ракета, кстати, тоже упала, но, к счастью, не причинив никакого вреда.

Для меня памятник Битвы народов стал поводом по-новому взглянуть на феномен войны. Но вообще-то нам, полякам, для того, чтобы задуматься об этом, вовсе не обязательно отправляться в Лейпциг. Нам даже не нужно идти в музей Освенцима или Майданека, в Музей Варшавского восстания или в один из многочисленных музейных объектов, что рассказывают о том, чем стала Вторая мировая война для польского народа. Достаточно прогуляться по улицам наших городов. Там мы повсюду встретим следы того страшного времени в виде небольших памятников или мемориальных досок. А еще мы можем поинтересоваться, как эти места выглядели до войны. Тогда мы поймем, чего нам эта война стоила.

Это, в свою очередь, должно заставить нас вспомнить, как вела себя польская политическая элита непосредственно перед нашим крахом – а случившееся тогда следует называть именно так – 1939 года. Какой самоуверенной она была, как она игнорировала тревожные сигналы и нередко донесения разведки, как вместо того, чтобы объективно оценить ситуацию, занималась тупой пропагандой и называла пораженцем любого, кто пытался взывать к разуму. А порой сажала за "пораженчество" в лагерь. Если все это вспомнить, параллели с нашим временем становятся очевидными.

Обращение к нашему историческому опыту приводят нас к неизбежному выводу о том, что Польше следует любой ценой избегать любой войны. После 24 февраля 2022 года единственным моментом относительного отрезвления стал отказ непосредственно передать Украине польские МиГ-29. Это было еще в марте прошлого года. А потом польские власти и огромное количество их сторонников из числа блогеров и журналистов стали вести себя так, будто их цель – приучить поляков к мысли, что им обязательно нужно будет поучаствовать во всей этой истории. Или даже спровоцировать втягивание нашей страны в горячий конфликт.

Среди потенциально наиболее рискованных действий следует вспомнить секретную миссию 98 польских полицейских (или людей, которых в полицию приняли исключительно для выполнения этой миссии, точно не известно), которые в течение пяти месяцев занимались обезвреживанием мин, оставленных российской армией на Украине. По крайней мере, так нам это представили. Об этой акции поляки узнали только после ее завершения. Возможно, это была самая дерзкая и безрассудная акция польских властей, даже более рискованная, чем киевская экспедиция Ярослава Качиньского, Матеуша Моравецкого, тогдашнего премьер-министра Словении Янеза Янши и премьер-министра Чехии Петра Фиалы.

Польша в рамках какой-то непонятной "гуманитарной миссии" отправила на территорию охваченной боевыми действиями страны своих не имевших международного мандата силовиков. И все это в ситуации, когда все остальные страны, чьи специальные подразделения объединены в европейскую организацию "Атлас", на запрос украинцев по поводу отправки к ним спецназа ответили отказом. Что бы произошло, если бы русским удалось взять в плен хотя бы одного польского полицейского, лучше даже не думать. Не зря миссией руководило именно МВД, возглавляемое Мариушем Каминским, известным своей крайней проукраинской позицией.

Упомянутая выше киевская экспедиция стала типичным примером польского уланского авантюризма, поскольку все это происходило в то время, когда Киев еще регулярно подвергался атакам русской армии. Кроме того, в это же время Ярослав Качиньский высказал идею отправки на Украину "миротворческой миссии" – разумеется, без согласия противоборствующей стороны. Это было совершенно определенное предложение включиться в конфликт – не больше, не меньше – поскольку такая "миссия" была бы воспринята русскими однозначно как участие в военных действиях на стороне врага. Как правило, миротворческие миссии проводятся на основании международного мандата, который и определяет их статус. Такой мандат обычно предоставляется Советом безопасности ООН или другими международным организациям, такими, как Европейский союз. Ни о чем подобном в данном случае не было и речи.

В марте этого года разразился скандал: в программе Дариуса Рохбина (Darius Rochbin) на французском канале LCI18 посол Польши во Франции Ян Эмерик Ростишевский (Jan Emeryk Rościszewski) заявил буквально следующее: "Если Украина себя не защитит, мы будем вынуждены вступить в этот конфликт, поскольку под угрозой окажутся фундаментальные для наших цивилизаций и культуры ценности, а значит, сегодня у нас нет выбора".

На следующий день Посольство РП опубликовало путанное заявление, в котором утверждалось, будто бы слова посла были неверно истолкованы. Это неправда. Он сказал именно то, что сказал. Польский посол в Киеве Бартош Чихоцкий (Bartosz Cichocki) написал у себя в Твиттере: "Понятно, что поражение Украины означает войну в Польше". Посла Чихоцкого никогда ни одним политик из лагеря власти не осудил его за это конфронтационное высказывание. Как и за другие заявления, выходящие далеко за рамки его компетенций.

Эти и подобные высказывания политиков лагеря власти были очень опасны. В условиях конфликта необходимо крайне внимательно следить за тем, что говоришь. Эти слова впоследствии неоднократно использовала российская пропаганда, между тем, в моменты огромной международной напряженности иногда достаточно неосмотрительной фразы, чтобы ситуация вышла из-под контроля.

Правительственным разжигателям войны вторили некоторые публицисты. Один из таких "экспертов", сделавших себе имя на военной тематике, юрист по образованию, Кшиштоф Войчаль (Krzysztof Wojczal), опубликовал в феврале аршинный манифест под названием "Это наша война". В тексте отсутствовала логика, зато было полно неточностей и манипуляций. Впоследствии Войчаль даже издал книжку с таким же названием. Понятия не имею, как она продавалась, возможно, автор еще успел воспользоваться улетучивающейся конъюнктурой на бодрые и веселые военные нарративы. Дело было примерно около полугода назад. С тех пор вроде многое изменилось. Но изменилось ли?

Чем ближе к выборам и чем больше появлялось информации об эволюции общественных настроений относительно событий на Украине, тем активнее польское правительство сдерживало воинственную риторику. Один только президент так и не изменил своего отношения и тон высказываний. Уже несколько месяцев мы не слышим заявлений в стиле откровений послов Ростишевского и Чихоцкого, министра Павла Яблонского (Pawеł Jabłoński), который даже забросил охоту за "русскими ватниками", или официального борца с "вражескими фейками" Станислава Жарына (Stanisław Żaryn), что вдруг перестал инструктировать Си Цзиньпина в области внутренней и внешней политики КНР. Казалось бы, можно порадоваться тому, что Польша наконец-то решила уйти с первой линии пока что, к счастью, виртуального фронта. Увы, это может быть только временным и тактическим отступлением, непосредственно связанным с предстоящими выборами. ПиС, которая регулярно проводит закрытые опросы общественного мнения, прекрасно знает, что воинственная проукраинская риторика, а тем более намекающая на возможность участия поляков в конфликте на стороне Киева, приведет к снижению популярности партии – поэтому она изо всех сил избегает этой темы. Что же будет после выборов?

Сегодня со стороны лагеря власти все громче начинает звучать псевдодержавная риторика и похвальбы о каком-то якобы неимоверном усилении польской армии, что очень напоминает фанфаронские декларации конца 30-х годов. Проблема в том, что взятые обязательства по военным контрактам Польше еще только предстоит выполнить, а правительство пока что не представило никакой более-менее внятной и убедительной программы по финансированию тех гигантских расходов, которые нас ждут в будущем в связи с заявленной модернизацией армии. Контрактные закупки (по приблизительным подсчетам специалистов, поскольку власть официальных данных не предоставляет) могут составить около половины триллиона злотых, а с учетом инфляции, которая пока что не собирается снижаться, даже больше.

"Через два года у нас будет самая сильная сухопутная армия в Европе", – написал Ярослав Качиньский по случаю последнего Международного салона оборонной промышленности в Кельце. Может быть, так и будет, только пока непонятно, где мы возьмем на это деньги. Было бы лучше оставить эти похвальбы до того времени, когда заказанная техника окажется уже в наших арсеналах. И было бы здорово, чтобы наша власть действовала, исходя не из милитаристских фантазий, а исключительно из старой максимы: si vis pacem, para bellum (Хочешь мира – готовься к войне).