Как мне довелось увидеть главу ХАМАС в Газе и поклонников Гитлера в Рамалле

Будучи корреспонденткой иностранного издания в Израиле, я всегда чувствовала себя там в полной безопасности. И когда приезжала в Газу – тоже. Но сейчас я спрашиваю саму себя: неужели я не смогла распознать признаки надвигающейся катастрофы?

Ниже – некоторые мои рассуждения на этот счёт.

"Я мало где чувствовала себя более защищённой и спокойной, чем здесь, в Израиле" - так говорила я о своей жизни там. Это была самая часто озвучиваемая мной фраза. Вторая моя мантра была на ту же тему: "Израиль о своих людях заботится". И мысли об этом не выходят у меня из головы.

Этими словами я успокаивала моих немецких знакомых, которые как раз раз собирались впервые в жизни предпринять путешествие в Израиль; впрочем, и мне самой проговаривание этих слов помогало справиться с беспокойством. Израиль – это единственное демократическое государство на всём Ближнем Востоке, да еще и единственное национальное государство еврейского народа. И оно, мол, себя защитит.

Да, со всех сторон Израиль окружён врагами. Да, сюда прилетают ракеты из Газы, здесь устраивают теракты – однако ни у какой другой страны мира нет таких всеведущих спецслужб и такой безупречной армии. А значит, здесь – несмотря ни на что – безопасно.

Так вот, эти мантры больше не действуют, они потеряли всякий смысл в минувшую субботу, когда вооружённые боевики ХАМАС прорвались в Израиль через палестино-израильскую границу и стремительно продвинулись вглубь страны, убивая по пути сотни и тысячи мирных жителей и захватывая в заложники женщин и детей. Фотографии из Израиля леденят мою душу: вот, например, мужчина сидит в своём саду, с кошкой на коленях. Он ошарашен и подавлен – палестинцы похитили его детей и его жену. А вот молодая женщина, которая лежит на дне кузова пикапа, и сидящие там люди избивают ее, хотя у нее и так все брюки в крови. Или – маленькие дети в бомбоубежище, которые ещё не способны понять, что их старшая сестра уже никогда к ним не вернётся.

Я никогда не могла себе представить, что подобное может произойти, хотя такая возможность была всегда. И я пытаюсь восстановить в своей памяти все наблюдения и впечатления, которые позволяют сделать вывод: речь шла о задолго планировавшемся преступлении. А у меня была масса таких впечатлений и наблюдений, на это указывавших, они есть в моих статьях.

Я помню, например, географические карты в офисах ХАМАС, на которых границы Палестины простирались от реки Иордан до Средиземного моря, а Израиль на этих картах никак не просматривался. Я помню странную радость юноши в Рамалле: узнав, что я немка, он потрепал меня по плечу: мол, мы с евреями поступим, как Адольф Гитлер, к одной нации с которым вы относитесь.

Мне вспоминается шеф ХАМАС Исмаил Хания, который пригласил меня на пресс-конференцию в Газе, чтобы объявить, что Израиль – это не еврейское государство, а дом исключительно семи миллионов палестинцев, ныне рассеянных по всему миру. При этом Исмаил Хания считался в кругу своих соратников "умеренным". Вспоминается мне и президент признанной нами Палестинской автономии, который заявил, что причиной Холокоста был не антисемитизм немецкого общества, а "общественное поведение" самих евреев. Тем не менее, этот президент был приглашен правительством Германии в Берлин. Чтобы вновь выступить здесь с антисемитскими заявлениями.

Огромные портреты юных "мучеников", которые уже в 2018 году во время "Марша возвращения" штурмовали границу с Израилем и были застрелены израильскими снайперами. Беседа с семьёй, сын которой стал одним из таких мучеников. У них абсолютно всё блестело. Всё было новое – квартира, мебель, ковры. Почему новое? Эта квартира и обстановка были наградой от организации ХАМАС за смертельную миссию мальчика.

Даже на мою встречу с Маттиасом Шмале, немецким директором гуманитарной организации БАПОР (Ближневосточного агентства ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ – прим. ИноСМИ) сейчас я смотрю по-другому. Теперь эта встреча кажется мне предзнаменованием последовавших событий. Шмале стал получать угрозы расправы после того, как вынужден был уволить нескольких палестинских сотрудников. Шантажисты даже смастерили ему гроб и пригрозили: "Живым ты отсюда не выйдешь". Шмале пришлось забаррикадироваться в своем кабинете, как в тюрьме строгого режима. И все же, когда я стала возмущаться поведением бывших сотрудников, которые вот так себя вели, сам Шмале взял их под защиту. "Когда вы обращаетесь с людьми как с заключенными, вы получаете от них поведение заключенных", - сказал он мне.

После визита к нему мне приснился сон. В нём я должна была спасаться бегством от террористов; вокруг меня рвались бомбы, молодые мужчины загораживали мне дорогу и не давали пройти. Я проснулась в холодном поту. Потом я встала, сварила себе кофе. Начался день, обычный новый день. Так всегда было в Израиле. Это продолжалось изо дня в день, только дурные знаки все накапливались. Антисемитские высказывания вокруг меня все больше входили в привычку, стычки между Израилем и ХАМАС не вели к драматическим потерям, становясь чем-то вроде обыденного ритуала. Ситуация обострялась каждые несколько месяцев, а потом все снова затихало, как после отлива в море. Теперь всё по-другому, всё по-другому. Сон стал реальностью, кошмар оказался действительностью. И этот застывший в реальности кошмар должен теперь многое изменить. Намного больше, чем я сейчас могу себе представить.