Дания не стесняется указывать в статистике, кем по крови оказался преступник. Вот и урок нам

Atlantico: По данным Дании, за последние 10 лет решающее влияние на динамику преступности оказала иммиграция. Но какое влияние? О чем говорят датские статистические данные?

Жан-Поль Гуревич*: Исследования, опубликованные экономистом-статистиком Марком Вангардом (Marc Vanguard) в сети X, очень показательны в тот момент, когда дебаты об иммиграции во Франции приближаются к критической точке. Вангарду было легче работать, чем нам, потому что в Дании преступников классифицируют не по гражданству, как это делаем мы, а по этническому и национальному происхождению. Это позволяет выявить реальную преступность среди иммигрантов и их прямых потомков. Это отличает Данию и от Италии и Германии – двух стран, в которых опять же главное у человека – гражданство, а не происхождение. Кроме того, во Франции и большинстве стран ЕС указывают лишь факты совершения преступлений недавними переселенцами, не фиксируя уровень преступности среди детей мигрантов – второго поколения.

Выводы вполне очевидны. В Дании на долю "незападных иммигрантов" и их прямых потомков приходится 40% убийств, изнасилований и грабежей с применением насилия. К этому можно добавить, что чувство протеста против государственной власти растет из поколения в поколение (4% среди незападных иммигрантов, 11% среди их потомков). То же можно сказать и о судимостях за покушения на убийство и о разбойных нападениях. Таких преступлений на потомков иммигрантов "первого поколения" приходится в два раза чаще, чем на их их родителей.

В Италии и Германии эта взаимосвязь очень четкая почти по всем преступлениям. Выходцы из Северной Африки привлекаются к ответственности примерно в 10 раз чаще, чем коренные жители, выходцы из стран южнее Сахары – в 6-8 раз. А вот данные по афганцам и пакистанцам: вероятность того, что они совершат тяжкое преступление, у них в 4-6 раз выше, чем у среднего итальянца или немца. Если мы рассмотрим подробнее, выходцы из Северной Африки (Магриба) почти в 30 раз более среднего француза склонны к разбойным нападениям и грабежам. Зато у румын и болгар - плохая статистика по кражам без насилия, а афганцы и пакистанцы – заметно обгоняют европейцев по сексуальным преступлениям (в 15 раз) и даже "отличились" в преступлениях, связанных с педофилией. А вот выходцы из Юго-Восточной Азии практически ни в какой криминальной статистике не представлены – они ведут себя лучше принимающих их на своей земле европейцев.

Однако это исследование содержит ряд научных погрешностей. В нем поддерживается тезис о взаимосвязи иммиграции и преступности и утверждается, что "более требовательная миграционная политика приведет к снижению преступности", что является сомнительным утверждением.

Я не хочу сказать, что этническая и национальная принадлежность являются единственными критериями преступности, меня просто удивляет "уход в отрыв" некоторых групп мигрантов по статистике. Даже авторы исследования постулируют, что "социально-образовательные факторы недостаточны" для объяснения таких больших наблюдаемых различий между этносами. Пока еще редко у нас где-то проводится различие между мелкой преступностью и серьезными преступлениями, которые выполняются "на заказ". Само понятие преступности у нас сводится к преступлениям против людей и их имущества, то есть мы отмечаем только кражи, грабежи, убийства. А ведь есть еще торговля людьми, мошенничество, фальшивомонетничество и информационные преступления. Все они в связи с мигрантами не упоминаются.

Жеральд Панделон***: Действительно, такая маленькая страна, как Дания, выбрала жесткую и решительную иммиграционную политику. Для политического класса страны цель такого выбора заключается в том, чтобы сохранить сплоченность общества и одновременно дать возможность иммигрантам по-настоящему интегрироваться. Именно это второй кабинет госпожи Фредериксен повторяет снова и снова с 15 декабря 2022 года, с момента инаугурации 70-го состава однопалатного парламента Дании – фолькетинга.

Жан-Поль Гуревич: Такое явление есть, и оно не является отличительной черной Дании. Некоторая часть вины лежит и на европейском обществе, а не только на мигрантах. Почти во всем Европейском Союза перестали работать "сети", в которые раньше, как рыбок, затягивали мигрантов ради их интеграции в наше общество: не работает в этом смысле школа, презирается религия. Перестали работать и такие механизмы интеграции, как армия, трудовой коллектив, вовлечение культуру через изучения языка. Даже такой новый "цемент" общества, как увлечение современной музыкой или работа в маленьких фирмах "неформальной экономики", не работает. Современное либеральное общество начинает напоминать "архипелаг" маленьких этнических общин, разделенных по принципу языка и религии.

Жеральд Панделон: Франция опасается всплеска напряженности в обществе, а то и гражданской войны, поскольку официальное раскрытие того, что было неофициально очевидно в течение 40 лет, является великим французским "секретом Полишинеля", то есть тайной, которую все знают. Принимаем ли мы эти результаты или осуждаем, но трусливое нежелание их раскрывать равносильно государственной измене. Правительству Макрона, да и не только ему, раскрыть эту тайну крайне сложно.

Достаточно напомнить, что наш президент принял у себя в резиденции комика, недавно осужденного за угрозы убийства и известного своими связями с исламистами. Это многое говорит о страхе главы нашего государства и его неспособности жестко реагировать на происходящее. Отказ от проведения референдума по вопросу иммиграции, конечно же, обрадовал лидеров проиммигрантских партий. Ведь эти партии пользуются относительно легким получением права голоса иммигрантами. Оно позволяет им надеяться на определенный "резерв" подаваемых за них голосов, создается своего рода электоральный люмпен-пролетариат.

Жан-Поль Гуревич: Первая причина отказа от иммиграционной статистики – идеологическая. Подавляющее большинство крайне левых, левых, а иногда и центристских партий и организаций считают, что гражданство четко имеет приоритет над происхождением. Именно поэтому они яростно выступают против публикации или даже тайного ведения этнической статистики. По их мнению, как только потомок иммигранта становится французским гражданином на основании "права почвы", он интегрируется в национальное сообщество и негласно отказывается от всего, что связано с его происхождением. Но это просто не так. Это опровергается всеми статистическими данными. Хотя я не хочу сказать, что имеющаяся у нас дискриминация при приеме на работу любых приезжих, включая немусульманские страны, может быть оправдана.

Вторая причина отказа от точной статистики – политическая. Признание связи между преступностью и потомками иммигрантов способно укрепить в общественном мнении невыгодное для власти впечатление: либеральная глобалистская интеграция не удалась, поэтому выросшие у нас дети иммигрантов даже более склонны к бунту и насилию, чем их родители. Вот только это впечатление уже широко распространено. Доказательством тому служат бурные дебаты об этническом происхождении молодых людей, опрошенных во время недавних городских беспорядков, которые, по словам министра внутренних дел, показали, что "менее 10% из почти 4 тысячи опрошенных участников были иностранцами, а 90 процентов были французскими гражданами". При этом ни её сторонники, ни большинство СМИ не задались вопросом: а кто эти французские граждане? Может, у них есть иностранное происхождение, у некоторых из этих 90% правонарушителей.

Третья – экономическая. В проведенном нами для ассоциации Contribuables Associés научном исследовании "Стоимость иммиграции во Франции в 2023 году" показано, что выделенные на решение проблемы иммиграции фонды в размере 53,9 миллиардов евро, а также косвенные расходы в размере 54,60 миллиардов евро не компенсируются доходами, которые государство получает от вклада легальных иммигрантов и их потомков в ВВП Франции (21,13 миллиардов евро). Если исключить из этих расчетов потомков иммигрантов, то часть правительственных расходов (полиция/правосудие/жандармерия) и общественных расходов или расходов, связанных с потерей доходов (мошенничество/торговля людьми/проституция и т.д.), которые составляют соответственно 13,63 миллиардов и 38,46 миллиардов евро, исчезнет с одним щелчком компьютерной мыши. Но проблема от этого не уйдет.

Жорж Фенеш: Это нежелание связывать преступность с этническим происхождением преступников уходит корнями в нашу историю. Во Франции была своя система "прописки", при режиме Виши реально преследовались евреи, регистрация еврейских детей стала тогда орудием преследования. Это связано с нашей культурой, нашей историей. У нас принято осуждать дискриминацию. Но сегодня контекст не тот. Речь идет именно о том, чтобы иметь объективные исследования, на основании которых можно делать выводы для государственной политики, например, по вопросу распределения жилья, чтобы избежать явлений, когда создаются те самые "закрытые этнические сообщества". Надо взяться и за проблему этнического состава классов в школах, чтобы избежать преобладания лиц иностранного происхождения.

Жеральд Панделон: Да, я думаю, что это так. Франция больше не может позволить себе принимать на своей территории иностранное население из стран – не членов ЕС. От этого зависит существование самой страны. С 2004 по 2012 год на нашу территорию прибывало более 200 тысяч иммигрантов в год, т.е. более 1,5 миллиона за 8 лет, что объективно является чрезмерным. Такая ситуация еще больше подрывает шансы на успешную интеграцию. Сегодня нам нужно набраться смелости и признать одну простую вещь: низкоквалифицированная незападная иммиграция – это трагедия для современной Франции.

Жорж Фенеш: Это политическая позиция. Вопрос в том, как мы можем восстановить контроль над нашими миграционными потоками. Это очень важно. Должны ли мы выдавать своего рода "льготы" работающим нелегальным иммигрантам, чтобы уровнять их в статусе с легальными? Это было бы скорее призывом к иммиграции. Мы не должны этого делать.

Подобная легализация незаконной деятельности в конечном счете является поощрением нелегалов. Если мы хотим существенно снизить уровень преступности в нашей стране, необходимо лучше контролировать миграционные потоки и, прежде всего, постараться гораздо эффективнее интегрировать мигрантов. Для этого необходимо знать объективные факторы, объясняющие прошлые неудачи интеграции.

Авторы: