Как правильно вести войну политическому стратегу?

Le Point: Почему оперативное искусство настолько важно, что нужно посвящать ему книгу?

Бенуа Биан: Мы пришли к выводу, что в военном искусстве в какой-то момент произошел разрыв между стратегией и конкретным боем. Стратегию сочли неспособной "вести войну", тактика, как конкретная методика ведения боя, взяла верх. Оперативное искусство, определяемое как отдельная военная дисциплина, зародилось после выявления этого разрыва в 1920-х годах. Оперативное искусство направлено на устранение этого разрыва. Стратегия стала определяться как искусство "последовательности боев", позволяющее использовать каждый бой как шаг к достижению стратегических целей войны, то есть политического прежде всего результата. Это фундаментальный инструмент осмысления войны и ее ведения сегодня и в будущем.

Жан Лопез: Конечно. Но какого было качество этих стратегов? Возьмем, к примеру, человека, считающегося великим немецким стратегом, генерала Людендорфа. Весной 1918 года ему пришлось взять курс на окончание войны, потому что у немцев начал рушиться тыл. Это было обидно: незадолго перед этим немцы изобрели метод прорыва франко-британских линий обороны при помощи штурмовых отрядов, то есть новых методов общевойскового боя. Так немцы получили в свое распоряжение прекрасный военный инструмент, но проиграли политически.

Немцы так и не смогли воспользоваться своим новым военным инструментом. Ведь какова была стратегическая цель немецкого командования в первую мировую войну? Вклиниться в линии обороны противника во Франции и Бельгии, в идеале — отделить англичан от французов одним из таких клиньев. Однако Людендорф оказался неспособным разработать такую последовательность операций, которая привела бы к этой цели. Его наступления, преподносимые тогда как успехи, носили бессистемный характер. В действительности они ни на йоту не способствовали достижению стратегического результата. Соображения Людендорфа строились на привычном алгоритме поведения: надо вести все новые и новые сражения, побеждать и ждать, пока враг от множества поражений, наконец, сломается. А это неправильно. Нужно всегда видеть главную цель, к ней стремиться.

Б. Б.: Мы во Франции перешли от наполеоновской модели, существовавшей до 1914 года, где речь шла о достижении одной решающей победы в генеральном сражении, к цели достижения нескольких побед, которые складывались бы вместе. В 1918 году окончательную победу союзникам принесли экономическое и моральное истощение Германии, а также страх немцев перед революцией, то есть события и эмоции, не относящиеся к полю боя.

Б. Б.: Занимался. Поскольку он выполнял функции разом и государя, и стратега, Наполеон смог развить оперативный тип мышления. С 1804 года он смог поставить очень конкретную цель войны: отделить Англию от ее союзников в лице Австрии, Пруссии и России, не дать всем этим державам объединиться против него. Вот почему нужно посмотреть на историю войн Наполеона как на длительную цепь военно-политических шагов, а не как на серию победных сражений, которую видели современники. За 1805 годом (Аустерлиц) стоит разгром Австрии; 1806 год (Йена, Ауэрштедт) знаменовал разгром Пруссии; 1807 год (Эйлау, Фридланд) стал годом поражения России. Но все эти действия в течение трех лет являются лишь этапами в движении к одной и той же цели: изолировать Лондон, лишить Англию союзов в Европе. Эти три года следует рассматривать как единое целое.

Б. Б.: Он был профессионалом-штабистом, изначально царским генералом, который пережил две трагедии: поражение России от Японии в 1905 году, а затем политическое крушение обороны России в 1917 году. Он был первым, кто констатировал разрыв между военно-техническими специалистами, которые рассуждают только категориями боя и тактики, и политическим ведением войны. Погруженный в стратегическую культуру, Свечин, переживший гражданскую войну 1919-1921 годов, поставил стратегию в центр военных действий и взаимоотношений между политикой и армией. Он одновременно последователь Клаузевица (Свечин написал его биографию в 1930-х годах) и Маркса в том смысле, что он снова ставит политику на центральное место, когда речь идет о целях войны. Они определяются государем (как бы он ни назывался — президентом, императором и т. д.) по согласованию со стратегом, а затем реализуются стратегом.

Ж. Л.: Свечин опубликовал в 1927 году свою главную книгу — "Стратегия". Это результат его курсов по стратегии, которые он читал в Академии Генштаба имени Фрунзе. Он являлся стратегом-теоретиком, старшим офицером Красной Армии, которая в середине 1920-х годов находилась в упадке. СССР жил в состоянии полной незащищенности, убежденный, что мир хочет его гибели, что все его соседи, особенно поляки, в любой момент готовы померяться с ним силами. Отсюда вопрос: какую стратегию следует выбрать в случае нападения на страну? Свечин в этом деле придает большое значение политическому лидеру, который должен быть в одном ряду со стратегом. Каждый должен понимать, чего хочет другой. Сталин умел слушать своих стратегов, хотя и часто вмешивался в их действия.

Ж. Л.: После Тегеранской конференции (ноябрь 1943) Сталин обратил внимание на реальное изменение ставок в войне: речь уже не шла об освобождении советской территории или победе над Германией, а о том, чтобы лучше позиционировать себя в Европе. С этого момента целью было уже не просто лишить немцев живой силы и техники (операция "Багратион" в июне 1944 года), а продвинуться в направлении Польши, Венгрии и Румынии. Мы переходим от ведения визуальной войны к геополитическому видению, предусматривающему завоевание "территориальной подушки безопасности" и смену режимов на прежде враждебной территории. С этого момента каждая военная операция будет разрабатываться с учетом этой цели. Например, Сталин понимал: поскольку границы Польши будут перенесены на 200 километров к западу, ей понадобится большой промышленный бассейн, который сделает ее жизнеспособной и обеспечит сильный рабочий класс, основу нового режима.

Этой базой и этим бассейном будет немецкая Силезия. Поэтому Красная Армия постаралась эту территорию физически пощадить. Основываясь на этом требовании, маршал Конев разработал продуманную операцию, которая не должна была полностью окружить 17-ю немецкую армию, но оставила бы ей узкий путь отхода. Цель была: сделать так, чтобы заводы и шахты там не были полностью разрушены.

Б. Б.: Великая Курская битва летом 1943 года является еще одним примером. Политической целью в то время по-прежнему было освобождение советской территории, в частности Украины. Стратегической целью являлась ликвидация наступательного потенциала Германии, особенно ее резервов. Эта битва представляла собой комплекс из трех взаимосвязанных операций, продолжавшихся два месяца.

Ж. Л.: Еще один яркий пример: Сталинград. Стратегических целей множество: уничтожить 6-ю немецкую армию, создать угрозу для наступающей группировки вермахта, вытеснив ее с Кавказа, обеспечить безопасность иранского коридора, через который идут американские поставки в чувствительный регион СССР (Закавказье). Для достижения этих целей были проведены две сложные операции ("Уран" и "Сатурн"). Но осторожно: читатели не должны думать, что оперативное искусство всегда удачно применялось именно советскими руководителями!

Б. Б.: Путаница возникает из-за того, что западное оперативное искусство послевоенного периода пришло в Европу с американцами, которые во многие неправильные вещи верили ошибочно. Советы были ближе к истине, но им мешал личный фактор: советская доктрина во многом была вдохновлена маршалом Тухачевским, который был большим личным противником Свечина.

Б. Б.: Их стратегическое мышление. Тухачевский придерживался идеи оперативного искусства, но единственным способом ведения войны он считал неразумную стратегию быстрого уничтожения противников СССР. Он максималист, его опьяняют грандиозные цифры индустрии 1930-х годов, позволявшие надеяться на скорое производство оружия массового уничтожения. Он гораздо более догматичен и жесток, чем Свечин, который менял стратегию в зависимости от целей войны... и имеющихся средств. Парадокс заключается в том, что эти двое военачальников будут уничтожены в ходе чисток 1939 года, но их идеи насчет оперативного искусства их переживут.

Б. Б.: У немцев стратегия служит бою, а не наоборот, как в оперативном искусстве. Победа в 1940 году над Францией привела к стратегическому тупику, поскольку Гитлер считал, что поражение Франции приведет к поражению Англии. Оперативное искусство по Свечину требует, чтобы мы поставили себя на место врага. В этом он является последователем Клаузевица, для которого война есть дело диалектическое, ситуация может меняться, нарушая с таким трудом выработанные планы.

Ж. Л.: Только когда Франция потерпела поражение, немцы задались вопросом: что делать с Англией? Плана Б у них не было, они не думали о битве за Британию заранее. Бомбардировки Англии стали импровизацией — мы это знаем, потому что у их пилотов даже не было записей о целях их бомбардировок, хотя бы наподобие тех, что они имели при вылетах на Францию в 1940 или на СССР в 1941 году. У Гитлера не было четкой стратегии, и, как следствие, его генералы не смогли разработать последовательность операций для достижения победы над главным врагом — Англией.

Б. Б.: Свечин является последователем Клаузевица в той степени, в какой, по Клаузевицу, политика должна определять ход войны, что выразилось в знаменитой формуле: война есть продолжение политики другими средствами. Уже для Клаузевица политика "командует" стратегией, которая в свою очередь определяет, как боевые действия должны привести к победе в данном вооруженном конфликте. Клаузевиц не уточнил всех деталей этого процесса, так как умер преждевременно. Свечин дает ответ, объясняя, как стратегия должна использовать боевые действия — посредством серии операций, принципы которых он подробно анализирует — для достижения политических целей. Он снова связывает бой со стратегией. Более того, Свечин углубляет анализ войны как политического явления. В частности, он представил идею классов и фракций, как внутри страны, так и за рубежом, а также важность учета их борьбы за власть для успеха противника данной страны.

Ж. Л.: У американцев утилитарный подход к войне. Они отвергают войну как политическую стратегию, ставя задачу победы с использованием технических средств прежде всего. Либо войны нет, либо они ведут войну как аутисты, без учета внутриполитической ситуации противника. Такой образ мышления частично исходит из Гражданской войны в США, необходимой для понимания их военной истории: сначала Север хотел реинтегрировать отделившиеся штаты в Союз с минимальными потерями. Потом, когда Юг одержал первые победы в 1861-1862 годах, стратегическая линия изменилась. Север США решил уничтожить Юг как политическое явление, подавить его общество и институты, искоренить врага. Впоследствии так же действовали американцы и в других войнах.

Б. Б.: Эта линия впоследствии практически не менялась: давайте посмотрим на Корею, Вьетнам, Ирак, Афганистан, где каждый раз речь идет об уничтожении врага и смене режима. Американцы являются жертвами своего одержимого поклонения технологиям: как и раньше немцы, они всегда прибегают к техническим решениям, чтобы уничтожить противника в надежде, что военная победа сама собой решит политическую проблему.

Б. Б.: Французам следовало бы сделать это, зная, что труды Клаузевица, продолженные Свечиным, основаны на размышлениях немца о Наполеоне. В нашей истории был славный голлистский момент, когда политический лидер [президент де Голль] поставил ясную цель: восстановить величие Франции, вернуть ей свободу выбора, короче говоря, подлинный суверенитет. Средством могло бы стать ядерное оружие, но боевые действия для де Голля не были вариантом: генерал был против ядерной войны.

Но после смерти де Голля оперативное искусство вышло из моды во Франции. Наши нынешние операции за рубежом больше напоминают постколониальные полицейские акции: есть боевые действия, но почти нет стратегии. А ведь обстоятельства изменились: наличие нескольких ядерных держав означает, что уничтожение врага при помощи оружия массового поражения больше не является вариантом. Наличие ядерного оружия возвращает на повестку дня ограниченную войну, в которой можно использовать лишь обычные виды вооружения и оперативное искусство.

Ж. Л.: Сдерживание больше не может быть альфой и омегой французской оборонной политики. Защиты национальной территории уже недостаточно. Франция должна заново научиться мыслить категориями ограниченной войны. На данный момент это не так, поскольку, находясь в НАТО, мы не имеем независимой военной доктрины. Франция перестала думать о войне политически, она думает только о средствах. Американское мышление как будто колонизовало нас: мы стали похожи даже в военных теориях.

Ж. Л.: Давайте сначала проясним важную вещь: в теоретическом плане русские не отвернулись от советской армии и от ее доктрины. Просто у сегодняшних российских лидеров нет некоторых средств, которые были у Сталина: нет производственных мощностей и территории всего СССР, нет советского политического принуждения, поскольку нет мощного репрессивного аппарата и смертной казни. Но зато есть интеллектуальная связь с лучшими представителями стратегической мысли тех времен и нет жесткой идеологии, которая запрещала бы смелую мысль. Свечина изучают до сих пор, его цитирует и генерал Герасимов. Чтобы ответить, как применялась теория Свечина в ситуации с Украиной, нам не хватает информации: мы не знаем, когда именно Путин принял решение о спецоперации и почему именно в этот момент. Мы также не знаем точно, что происходит между российским лидером и его стратегами. Можно лишь сказать, что им не дается той свободы действий, которую отстаивал Свечин.

Б. Б.: На Украине была допущена ошибка в оценке реакции противника. Как и в Будапеште в 1956 году, в Праге в 1968 году, в Афганистане в 1979 году, в Москве, похоже, больше думали о силовой составляющей, чем о политической. Не видно было сразу, каков был план Б. В более широком смысле, русские стали жертвами частых смен военной доктрины. До Горбачева политическая логика защиты линии обороны сопровождалась наступательной доктриной: как можно быстрее перенести бои в центр вражеской территории. При позднем Брежневе, а потом и при Горбачеве по политическим причинам (разрядка в 1970-е, улучшение отношений с Западом в конце 1980-х) и экономическим причинам (НАТО начало усиленно защищать Западную Европу) Советы перешли к оборонительной доктрине: принять первый удар противника, а затем контратаковать. Их логистика уже не была рассчитана на наступление глубиной 500 или 1000 километров, как в 1945 или 1960-х годах.

Ж. Л.: С другой стороны, Путин более прагматичен, чем Сталин в начале войны. Он готов оставить позиции, отступить, чтобы, возможно, лучше контратаковать. Тем временем военные цели России изменились: ставится задача спасения Донбасса и Крыма, а также "финляндизации" Украины. Но русским нужен крупный военный успех, чтобы добиться начала переговоров. Разработали ли они операцию для достижения этой цели и способны ли ее осуществить? Будущее покажет.