The Atlantic: партии в США расходятся во взглядах на роль мужчин и женщин

США политически расколоты по целому ряду признаков, включая расу, географию и уровень образования. В преддверии президентских выборов, на которых избирателям снова предложат выбирать между женщиной-демократом и мужчиной-республиканцем, самой очевидной линией раскола может показаться именно пол. Но результаты опросов и мнения политологов не дают четкой картины, насколько сильно мужчины и женщины расходятся во взглядах или что именно этот раскол сулит американской политике. Иными словами, война полов далеко не столь однозначна, как может показаться на первый взгляд.

В некоторых моментах американские мужчины и женщины действительно отдаляются друг от друга. Так, последние полвека они придерживались поразительно схожих взглядов на аборты. Однако всего за десятилетие женщины резко сдвинулись в сторону позиции “мое тело — мое дело”. В 1995 году сторонниц аборта по выбору было всего на 1% больше, чем мужчин. Сегодня они опережают мужчин на целых 14% — и это самый высокий показатель за всю историю наблюдений.

В 1999 году женщины в возрастной группе от 18 до 29 лет на 5% чаще мужчин называли себя “очень либеральными”. В 2023 году разрыв увеличился до 15%. И если молодые женщины явно “левеют”, то молодые мужчины, по некоторым данным, наоборот, “правеют”. По данным старшего научного сотрудника Американского института предпринимательства Дэниела Кокса (Daniel Cox), с 2017 по 2024 год доля мужчин в возрасте до 30 лет, убежденных, что США “слишком далеко зашли” в вопросе равенства полов, выросла более чем вдвое. Данные Института Гэллапа показывают, что молодые мужчины как никогда в этом столетии тяготеют к республиканской партии.

Пока что складывается впечатление, будто картина ясна: мужчины (особенно молодые) устремились вправо, тогда как женщины (опять же, прежде всего молодые) — наоборот, влево. Увы, всё не так просто. Можно даже утверждать, что расхождение мужчин и женщин отнюдь не столь разительно, считает моя коллега Роуз Горовитч (Rose Horowitch). На выборах разрыв между полами фиксируется примерно такой же, как и прежде. Мужчины десятилетиями предпочитали кандидатов-республиканцев, тогда как женщины тяготели к демократам. В своем анализе за 2024 год фирма прогрессивных взглядов по моделированию результатов выборов под названием Catalist выявила, что половой разрыв во всех возрастных группах на последних выборах был примерно одинаковым, пишет Горовитч.

Одно из предложенных объяснений этого очевидного противоречия кроется в том, что самые тревожные из опросов обращены главным образом в будущее, а грядущий ноябрь сулит невиданный прежде уровень гендерной поляризации, когда женщины побегут обеими руками голосовать за Камалу Харрис, а мужчины дружно поддержат Дональда Трампа. Другое объяснение заключается в том, что все эти опросы несколько вводят в заблуждение, поскольку в действительности пик гендерной поляризации уже пройден и шумиха поднимается на ровном месте.

Меня же больше всего заинтриговал третий вариант. Политолог из Университета Вандербильта Джон Сайдс (John Sides) считает, что гендерный разрыв реален, просто он не таков, как его себе многие представляют. “Партии разделены не столько по половому признаку, сколько из-за взглядов на гендерные вопросы”, — сказал он мне.

Если это звучит слишком мудрено, то попробуйте провести мысленный эксперимент, чтобы внести конкретику. Представьте, что за стеной от вас находятся 100 американских избирателей и вы их не видите. Ваша задача — точно угадать, сколько среди них республиканцев. Задавать им вы можете лишь один из двух вопросов: “Вы мужчина?” или “Как вы думаете, подвергаются ли американские мужчины серьезной дискриминации?” Первый вопрос касается пола. Второй касается гендерных установок, или отношения общества к мужчинам и женщинам. По словам Сайдса, второй вопрос позволит определить партийную принадлежность гораздо точнее, чем первый. А всё потому, что пол сам по себе даже близко не критерий, говорит Сайдс. В конце концов, в этом году за Трампа проголосуют миллионы женщин. Но партии глубоко разделены по культурным установкам, отношению к гендерным ролям и тому, каково в Америке живется мужчинам или женщинам.

Эта же картина складывается из результатов опросов. В исследовании мнений электората (VOTER) за март 2024 года 39% мужчин и 33% женщин назвали себя республиканцами. Разрыв составил 6%. Но когда участников того же исследования спросили, как общество относится (или должно относиться) к мужчинам и женщинам, гендерный разрыв резко вырос. 61% демократов убеждены, что женщины сталкиваются с “серьезной” или “значительной” дискриминацией. Для сравнения, такого мнения придерживается лишь 19% республиканцев. В этом случае разрыв оказался в шесть раз больше, чем строго по половому признаку.

Сайдс считает, что вывод напрашивается сам собой: политические партии расходятся во взглядах на взаимоотношения полов. Иными словами, дело не в том, что “мужчины с Марса, женщины с Венеры” (бестселлер Джона Грэя по популярной психологии. — Прим. ИноСМИ). Скорее, республиканцы с Марса, а демократы с Венеры, причем и женщины, и мужчины.

Партии Америки активно прибегают к “гендеризованной” риторике, а СМИ усугубляют ощущение, что партии отстаивают мужские и женские архетипы. “Это выборы мальчиков против девочек”, — написали Майк Аллен (Mike Allen) и Джим Вандехей (Jim VandeHei) из Axios еще до того, как Харрис стала ведущим кандидатом от демократов. В своей статье они приводят в пример слова советников Трампа, рекламировавших национальный съезд как возможность “запродать” республиканскую партию как “тестостероновую”. “Мужскую привлекательность Дональда Трампа как мачо с волосатой грудью” они противопоставляли “мягкому подходу Джо Байдена с его правом на аборты и гендерной инклюзивностью”.

Политические речи сегодня настолько “гендеризованы”, что по одной цитате легко определить партию “вслепую”. Когда политик обзывает противников “кучкой бездетных кошатниц”, очевидно, что перед нами республиканец. (Если что, это был Джей Ди Вэнс в интервью с Такером Карлсоном несколько лет назад.) Если же политик винит противников в том, что их партия превратилась в “самцовый клуб женоненавистников”, то перед нами, очевидно, демократ. (В данном случае им оказался губернатор Миннесоты Тим Уолц (Tim Walz), который таким образом охарактеризовал минувший национальный съезд республиканцев и их выбор тандема кандидатов).

Вместе с тем надо отличать четко “гендеризованную” риторику от цельного представления о женственности или мужественности: это не одно и то же. Республиканская партия представляет собой винегрет из нескольких трактовок мужественности сразу. Трамп — трижды женатый волокита, сочетающий в себе позерство профессионального рестлера с уязвленным самолюбием изгнанника из загородного клуба. В результате мы получили мощную смесь наносного мачизма и глубинного, до мозга костей, презрения к элите. Чтобы описать это противоречие одной фразе, давайте назовем это “психологией альфа-самцовой жертвы”.

Путая карты еще больше, на третьих выборах кряду Трамп выбирает себе в напарники набожного христианина, чей взгляд на взаимоотношения полов нарочито консервативный и традиционалистский.

Если Трамп кичился своей распущенностью, то его вице-президент Майк Пенс, наоборот, источал целомудрие. Время, проведенное Трампом с разными женщинами тет-а-тет, в итоге стоило ему приговора за уголовщину, Пенс же отказывался даже есть наедине с женщиной, если это не его жена. Трамп дважды разведен, а его новый напарник Вэнс сомневается в самом институте развода. В 2021 году он назвал возможность расторгать браки без промедления “одним из величайших обманов сексуальной революции” и яростно раскритиковал подход, когда “менять супругов легче, чем нижнее белье”.

Но если гендерная политика республиканской партии замарана скандалами, нарушениями приличий и разводами, то связующим звеном партии служит ностальгия по иерархии социального доминирования и враждебность к космополитическим нравам левых. Как писал историк Кембриджского университета Гэри Герстл (Gary Gerstle), прогрессивное движение, возникшее в кругах “Новых левых” 1960–70-х годов, приняло культурную политику, “свободную от традиций, наследия и заранее предписанных социальных ролей”, и “отвергла идею, что чествоваться должна лишь патриархальная гетеросексуальная семья”. Ключевое слово прогрессивной гендерной политики — не “традиция”, а “освобождение”, полный разрыв с инерцией истории. Консерваторы видят в традиции опору и ограждение, а прогрессивисты — смирительную рубашку.

Женщины составляют большинство электората, неизменно опережая мужчин на каждых выборах на миллионы голосов. Поэтому для демократов действительно может оказаться стратегически выгодно принять политический язык и платформу, непропорционально привлекательную для избирательниц. Проблема, как сказал мне автор книги “Мальчики и мужчины” Ричард Ривз (Richard Reeves), заключается в том, что мужчины тоже голосуют. И у левых лучше получается стыдить, как они выражаются, “токсичную маскулинность”, чем демонстрировать положительную мужественность в противовес женственности. Прогрессивные читатели и читательницы, прочтя предыдущее предложение, наверняка лишь закатят глаза: дескать, задача левого политического движения — вовсе не нянчиться с уязвленными чувствами мужчин. Но если мощный сдвиг вправо среди молодых избирателей-мужчин принесет в ноябре победу Трампу, у демократов не останется иного выбора, кроме как придумать новый посыл, чтобы остановить исход молодых мужчин.

“Похоже, что демократическая партия сознательно решила не делать молодых мужчин свои политическим приоритетом, — сказал мне Кокс. — Точно так же, как и республиканская партия при Трампе, похоже, не задумывается о том, что невольно отталкивает молодых женщин”. Но даже если американская политика в 2024 году — это гендерная война, то до конфликта полов еще далеко. И будем надеяться, что как раз до него и не дойдет. Зато мы видим конфликт партий по поводу роли гендера, его значения и трактовки. И это, честно говоря, в высшей степени странно.