TNI: будущий президент США изберет смешанный подход ко внешней политике

Первые президентские дебаты между Джо Байденом и Дональдом Трампом привели к медийной истерике из-за плачевного выступления действующего президента, которая продолжилась на съезде Республиканской партии и в итоге вывела Байдена из борьбы. Редакция "Нью-Йорк таймс" и другие уважаемые издания при поддержке ведущих демократических спонсоров и политиков (вплоть до лидеров Сената и Палаты представителей) призвали Байдена сняться с гонки за Белый дом. В каком-то смысле понятно, отчего СМИ с их профессиональной одержимостью информацией, и демократы из Палаты представителей и Сената, обеспокоенные перспективами собственного переизбрания, поспешили провозгласить выступление Байдена катастрофой. С другой стороны, что касается самой сути политики, то, в отличие от выступления на сцене, эти дебаты стали лишь крошечным эпизодом на долгом пути, который потребует еще нескольких месяцев предвыборной агитации и предвыборной борьбы между бывшим президентом Дональдом Трампом и вице-президентом Камалой Харрис.

Особую роль в этом вопросе играют позиции кандидатов и партий по внешней политике и военной стратегии США. Под воздействием объективной реальности эйфория американского триумфаторства и либерально-демократической гордыни после окончания холодной войны сходит на нет и уступает место картине более сложной и менее однозначной. Возвращение войн и других конфликтов между крупными державами — особенно на фоне растущих возможностей и устремлений Китая и России — создает некоторую неопределенность вокруг политических целей и военной готовности США в Европе и Азии. Кроме того, очевидны беспрецедентные вызовы в виде перемены климата и пандемий; попытки свергнуть доллар как основную валюту для международных расчетов; массовая миграция беспрецедентных масштабов; и новые технологии в области кибервойны, искусственного интеллекта и военного освоения космоса — все это может послужить раздражителями для военного планирования и чревато волной дестабилизации политических режимов. То, что сегодняшние политики и их военные советники привыкли воспринимать как данность, завтра может оказаться лишь смутной догадкой.

Поэтому, выбирая из соперников по президентской гонке, мы должны понимать их взгляды на международную среду со всей присущей ей политической сложностью и военной неопределенностью. Ни одна страна в мире не располагает неограниченными ресурсами, и даже США, столкнувшись с совокупным государственным долгом свыше 35 триллионов долларов, не могут продолжать безудержные траты на приоритеты внутренней и внешней политики. Какова же предпочтительная геополитическая ориентация или национальная стратегия Америки в будущем? Во-вторых, какие военные обязательства из этого вытекают? И в-третьих, какими расчетами должна подкрепляться готовность сдерживать войны — а, при необходимости, наоборот, вести их?

Говоря упрощенно, у США есть следующие варианты национальной стратегии: (1) “Годзилла Рекс” или, как ее еще иногда называют, “либеральная гегемония”; (2) “баланс заморских интересов”; (3) неограниченная глобализация; и (4) избирательное взаимодействие и расширение. Изоляционизм как вариант исключается, поскольку в сегодняшнем мире сложной взаимозависимости и перенасыщенности СМИ он априори невозможен, даже если некоторые сочтут его весьма желательным.

Вариант “Годзилла Рекс” был позицией США по умолчанию в 1990-х годах после окончания холодной войны и распада Советского Союза. Оптимисты предвидели “конец истории” и вековечный триумф либеральной демократии. В постсоветском мире США оказались единственной мировой сверхдержавой, лишившейся серьезных военных соперников. Однако президент Клинтон снизил внимание к национальной безопасности и обороне, включая разведку, и это вышло нам боком после терактов 11 сентября. Однако в 2001 году США все же вторглись в Афганистан, чтобы свергнуть “Талибан” (запрещенная в России террористическая организация. – Прим. ИноСМИ), а в 2003 году низложили Саддама Хусейна в Ираке. Была объявлена глобальная война с терроризмом, и оба конфликта превратились в “вечные войны”, которые затянулись до второго десятилетия нового века.

“Баланс заморских интересов” считается альтернативной национальной стратегией, и ее придерживаются некоторые ученые и видные политические аналитики. По этой доктрине США должны ограничить крупномасштабное военное вмешательство реагированием на угрозы враждебных держав и их попытки обеспечить себе господство в ключевых регионах в ущерб жизненно важным интересам Америки и союзников. В список региональных соперников непременно вошли бы: возрождающаяся Россия в Европе, крепнущий Китай в Азии и меньшие, но по-прежнему опасные подрывные элементы в Азии (Северная Корея) или на Ближнем Востоке (Иран). При таком подходе США будут полагаться на региональных союзников и стремиться к тому, чтобы те по возможности взяли лидерство на себя. В противном случае США будут действовать так, как если бы их собственные жизненно важные интересы оказались под угрозой.

Третья национальная стратегия, которой придерживаются многие политики постмодернистского направления и мировое сообщество активистов, ставит транснациональные проблемы выше национальных противоречий и ратует за то, чтобы поставить во главу угла государственных политических программ такие вопросы как перемена климата, бедность, миграция, урбанизация, пандемии и разоружение. С этой точки зрения, соперничество великих держав и войны за гегемонию — не более чем пережитки “сверхнационализма” и чрезмерного влияния военных на политику. Ресурсы, что прежде тратились на оборону и войны, должны быть брошены на международное научное сотрудничество и поддержание мира под эгидой ООН или других международных органов.

Наконец, четвертая национальная стратегия — это избирательное взаимодействие и расширение. Этого подхода придерживались некоторые представители администрации Билла Клинтона. Он направлен на достижение экономического роста посредством международного сотрудничества и инвестиций. Хотя в 1990-х годах среди демократов и республиканцев бытовал консенсус по поводу того, что свободная торговля станет тем самым приливом, который снимет с мели все лодки, в итоге стало ясно, что прямая выгода одних государств попросту несопоставима с другими. В связи с голодом в Сомали была предпринята военная интервенция, чтобы обуздать полевых командиров, однако она кончилась эпизодом, увековеченном в фильме “Черный ястреб”, и выводом американских войск из этого несостоявшегося государства. В другой части света США и НАТО вмешались, чтобы восстановить порядок в Боснии в 1995 году, а в 1999 году развязали войну против Сербии, чтобы предотвратить этнические чистки и межконфессиональные распри в Европе. Натовские бомбардировки Сербии в 1999 году разозлили российское правительство и в остальном дружественного США президента Бориса Ельцина, заложив почву для дальнейших возражений против расширения альянса со стороны его преемника Владимира Путина.

Среди этих конкурирующих национальных стратегий внешняя и военная политика администрации Байдена вобрала в себя отдельные элементы из первых трех вариантов. Администрация Харрис наверняка их упрочит. Ширящиеся военные бюджеты и мощная военная поддержка, которую США и НАТО оказывают Украине, говорят о том, что вариант “Годзилла Рекс” остается предпочтительным как среди демократов, так и среди многих республиканцев. Поддержка Израиля на Ближнем Востоке представляет собой противостояние интересам опасных региональных соперников (в частности, Ирана и его марионеток). Кроме того, она отражает исторические обязательства Америки по защите израильского суверенитета от региональных врагов.

Но так называемые “прогрессисты” из администрации Байдена, включая вышеописанных глобалистов, возражали против военной тактики Израиля в войне в Газе против ХАМАС. Что же касается Китая, то политика Байдена разделилась между первым и вторым вариантом: акцентировать внимание на укреплении обороноспособности США и большей готовности к попытке военного захвата Тайваня со стороны Китая или рассматривать Пекин скорее как экономического и информационного конкурента, чем непосредственную военную угрозу, хотя ширящиеся возможности Китая в кибервойне и в космосе, по общему признанию, вызывают серьезную озабоченность. Тем не менее, другие видят в подъеме Китая научно-технический вызов, который не должен вылиться в гонку вооружений или, тем более, в войну — и, таким образом, склоняются к третьему варианту.

Какой выбор сделала бы вторая администрация Трампа — или, быть может, предпочла бы нечто иное? На данный момент это неочевидно, потому что Трамп при разрешении международных споров во многом опирается на личное общение с другими главами государств. Складывается впечатление, что некоторые из его комментариев тяготеют к первому варианту, “Годзилла Рекс”. Тем не менее, он также придерживается высокого мнения о своем умении склонять враждебных лидеров к более выгодным для США отношениям с помощью встреч в верхах и избирательного взаимодействия. Трамп обещает бороться с нелегальной миграцией и торговыми сделками, невыгодными для американских производителей.

В этом отношении он сочетает в себе национализм старого образца с агрессивным “глобализмом наоборот”. Он ставит себе в заслугу, что его администрация удержала США от участия в крупных войнах, хотя лично одобрил избирательные удары по террористам и режимам-изгоям. На публичных мероприятиях в этом году он обещал, что в случае победы в ноябре 2024 года положит конец конфликту на Украине, не дожидаясь инаугурации в январе 2025 года. Пока неизвестно, согласятся ли с таким графиком президент Украины Зеленский и его российский коллега Владимир Путин. Кроме того, в ходе его прошлого пребывания в Белом доме некоторые конгрессмены и аналитики опасались, что Трамп может нажать на “красную кнопку”, если возникнет ядерный кризис формата холодной войны. Другие при этом возражали, что сам процесс принятия решений в США надежно защищен от порывистого и вспыльчивого президента.