TAC: после распада СССР либеральную повестку в России продвигали диссиденты

Профессор Бенджамин Натанс (Benjamin Nathans) полагает, что в современной России диссидентов советской эпохи не чтят должным образом. Опрос "Левада-центра"* от 2013 года показал, что лишь менее 20% россиян могут назвать имена диссидентов позднесоветской эпохи, сетует он в своей новой книге “За успех нашего безнадежного дела: множество жизней советского диссидентского движения”. Эпитет “поздний”, по-видимому, исключает из рассмотрения диссидентов середины века вроде Александра Солженицына, чьи работы входят в российскую школьную программу. Российский учебник 2023 года называет “так называемых диссидентов” инструментами ЦРУ: “Диссидентов плотно “опекал” Запад, а потому их деятельность находилась в поле зрения органов государственной безопасности”.

Но за что именно следует чествовать советское диссидентское движение? У его успеха может быть лишь два мерила: или оно свергает режим, или же выступает своего рода хранителем благородных идеалов до лучших времен, предлагая современникам нравственный пример и убедительную критику действующей системы.

На первом поприще советские диссиденты, очевидно, не преуспели, оказавшись явными неудачниками. Ничто из их действий не приблизило краха советской империи ни на день. СССР рухнул из-за экономического разлада и бесхозяйственности. Повсеместное разочарование, безусловно, сыграло свою роль, однако диссиденты не ударили палец о палец, чтобы его разжечь или хотя бы направить в нужное русло. Они были слишком оторваны от народа. Один из лейтмотивов, подхваченных самим Натансом, заключается в том, что диссидентское движение состояло практически исключительно из представителей элиты, в частности интеллигенции. Так, почти половина подписавших одну антиправительственную петицию 1968 года были заняты в сфере высшего образования.

Отношение простого русского с улицы к диссидентскому движению четко читается в процитированном Натансом диалоге между заведующим РОНО и Валерией Герлин — школьной учительницей, уволенной за подписание петиции в поддержку четырех писателей, осужденных за антисоветскую агитацию. Герлин напомнила о своих гражданских правах. Начальство парировало:

“У кого из нас нет и никогда не было претензий к советской власти? Со всеми бывает. Этому не дали квартиру, тот не получил премию и так далее. У каждого свои трудности. Но мы что делаем? Ну, придем домой, немного поворчим на кухне — и всё. Мы не идем со своими обидами дальше кухни. Но она — она о них пишет!”

Примечательно, что сама Герлин была дочерью “советской аристократии”. Ее отец был высокопоставленным чином НКВД и имел квартиру на Лубянке. Такая “голубая кровь” регулярно всплывает у персонажей книги Натанса. У самой известной диссидентки Ларисы Богораз дядя служил в НКВД, а родители были профессорами. Среди ее соратников были потомки Литвинова и Свердлова, а также менее известных большевиков, например героя Красной Армии Ионы Якира.

Есть несколько возможных объяснений столь цветистой генеалогии. Быть может, роскошь инакомыслия могли себе позволить лишь представители “привилегированного сословия”. А может, эти мужчины и женщины лишь продолжали семейную традицию. Натанс отмечает, что диссиденты принадлежали к первому поколению, выросшему при социализме. “Эти люди были в социализме не “иммигрантами” (или даже изгнанниками), а его “коренными жителями” — первыми носителями социалистического языка”, — пишет Натанс. В результате они проделывали то же самое, что и их родители и бабушки с дедушками, только при другом режиме. Богораз сама четко обозначила взаимосвязь между своей именитой коммунистической родней и собственной “карьерой” диссидентки: “Общественная деятельность, по-видимому, была у меня в крови. Было чувство связи с обществом, ответственности за всё, что с ним происходит”.

Если так, то выходит, что диссиденты были не противниками революционного коммунизма, а его истинными наследниками в прямом и переносном смысле.

Разумеется, было очевидное идеологическое сходство. За редкими исключениями, все диссиденты из книги Натанса были социалистами. Никто из них не критиковал советский режим с позиции рыночного капитализма. Они не разобрались в истинных причинах слабости СССР, а именно, в его экономических патологиях. Больше всего их интересовали права интеллигенции на свободу слова и свободную эмиграцию. Ежедневные унижения, которым подвергались их сограждане “из простых”, их не заботили. Исключением был разве что популистский консерватизм Солженицына; подавляющее же большинство диссидентов были либералами из мегаполисов.

Об истинных приоритетах диссидентов можно судить по тому, чем эти люди занялись после падения коммунизма. За расцветом неправительственных организаций, пришедшимся на 1990-е годы, напрямую стояли видные деятели диссидентского движения. Эти НПО сосредоточились на типично либеральной повестке, не понаслышке знакомой их западным коллегам: правах женщин, правах геев*****, домашнем насилии, свободе слова, правах уголовников, правах этнических меньшинств и беженцев, праве на отказ от воинской службы.

Неслучайно, что бóльшую часть своего финансирования они черпали из западных источников, в том числе Фонда Форда** и Фонда "Открытое общество"**, а также через разнообразные отростки американского правительства, от Агентства по международному развитию*** до Национального фонда в поддержку демократии**. И здесь, пожалуй, следует признать: а КГБ-то был прав, обвиняя советских диссидентов в обширных связях с ЦРУ!

В конце концов, примерно с 2006 года Владимир Путин начал бороться с этими НПО. Его возражения заключались в том, что, во-первых, они получают иностранное финансирование и действуют по указке иностранных спецслужб (был громкий случай, когда сотрудника британского посольства и “связного” поймали за руку на агентурной связи: передатчик оказался замаскирован под камень в одном из московских парков), а, во-вторых, активно вмешиваются в политику и продавливают западные приоритеты, прикрываясь “правами человека”. Путин, как и его предшественники из КГБ, заметил “странное” совпадение между внешнеполитическими интересами Америки и вопросами, занимавшими московских либералов: взять хотя бы противодействие чеченской войне.

Правозащитники со стажем вспоминают 1990-е как некий золотой век, и их ностальгия крайне показательна. Так что, если вы хотите себе представить мир, где к власти пришли диссиденты, он будет донельзя похож на эпоху Ельцина: максимум политических и социальных свобод для либералов и интеллигенции и максимум экономических свобод для международных корпораций и их союзников из числа местных олигархов. Простым же россиянам уготованы лишь нищета, эксплуатация, унижение и подрыв национальной независимости. Немудрено, что подавляющее большинство россиян считают ельцинские годы самым дном.

СССР был уродливым режимом, поэтому соблазнительно думать, что русские, выступавшие против него, должны были быть правы и в остальном. Однако, судя по 800-страничной хронике Натанса, диссиденты были не слишком проницательны в своем анализе причин этого уродства. Можно выступать против коммунизма и всё равно не находить никаких достоинств в либерализме диссидентов так же, как можно не любить правительство Путина, но при этом не восхищаться его критикой, которую предлагают скандальные Pussy Riot****.