Он утомленно оперся на ограждение, с полуоткрытым ртом взирая через него на первого предвестника нового столетия. Это было во вторник вечером, когда Герхард Шредер (Gerhard Schroeder) стоял на развалинах Международного торгового центра на Манхэттене. Когда он пришел в себя, кто-то попросил его прокомментировать увиденное. Шредер лишь сказал: "Оставьте меня сейчас!"
Спустя ровно 30 часов, он не упускает ничего, он теперь называет то, что увидел, своими именами. Федеральный канцлер говорит: "Потрясение нельзя описать словами. Телевизионные кадры обходятся с телезрителями милостиво, поскольку создают видимость дистанции". А затем Герхард Шредер говорит, что суть его переговоров в США заключалась в том, что "в немецкой внешней политике должно что-то измениться".
Изменения, перелом, вызов. Вчера Шредер выступил в бундестаге с правительственным заявлением, третьим после 11 сентября. Это была необычная речь. Впервые канцлер со всей ясностью назвал то, что не так, и что должно быть изменено. Исходный пункт прост. "Мы должны предпринять все возможное, чтобы этот ужас не повторился". Но что главное, так это вывод, сделанный из этого Шредером.
Позднее бундестаг будет обсуждать вопросы внутренней безопасности, необходимости введения в документах графы для отпечатков пальцев, розыска преступников, а также запросы депутатов. Однако все это не имело никакого отношения к тому, что в этот день было на сердце у канцлера. Сегодня он думает о месте Германии в мире. "Есть одна причина, почему Германия должна показать свой флаг", - говорит Шредер. Речь, по его словам, идет не меньше, как о "позиционировании Германии в будущем мире. Мы должны иным образом взять на себя международные обязательства".
Еще никогда так определенно Шредер не порывал с прошлым. "Еще десять лет назад никто не ожидал", что от Германии в кризисной ситуации потребуется "большее, чем просто вспомогательные действия". "Я говорю это, исходя исключительно из своих собственных мыслей и поступков". Вчера утром в рейхстаге чувствовалось, что это было меньшее из того, что могли вызвать в душе события 11 сентября. И Шредер, обращаясь к тому периоду времени "второстепенности" Германии, сказал: "Этот этап немецкой послевоенной истории необратимо позади".
А затем следует совершенно откровенный текст: "Это означает также и военное участие". Ни один из депутатов не пошевелился, чтобы наградить канцлера аплодисментами. До сих пор Шредер не исключал участия бундесвера в войне против террора, но говорил постоянно только о возможности такого участия. Но столь готовым на это он еще не был никогда. Шредер продолжает, "более развитое самосознание" означает: "Избегать любого риска - этот принцип не может и не должен быть основной линией немецкой внешней политики". Аплодисментов снова не слышно - в зале тишина.
Но Шредер был бы не Шредером, если бы не смог задеть граждан и их представителей за живое. С их страхами, с их предубеждениями. "Мы должны понимать тревоги, связанные с военным участием", - говорит канцлер. Или: "То, что наше общество стало сдержаннее в вопросах участия в военных акциях, я понимаю как прогресс цивилизации". Теперь раздаются аплодисменты. Они заглушают негромко сказанные слова: "Даже если это затрудняет нам аргументацию". Снова аплодисменты, когда Шредер говорит: "Сдержанность для меня всегда предпочтительней, чем любая форма ура-патриотизма".
Поклон канцлера
Он серьезен в своих словах и, тем не менее, они как обязанность, дань остаткам того, от чего он хотел бы освободиться. Если бы он мог сделать то, что он желает. То, чего он желает, аплодисментов не вызывает. Это слишком серьезный вопрос. Это на грани возможностей его партии, его правительства, его страны.
Несколько дней назад Йошка Фишер (Joschka Fischer) говорил столь же требовательно. В прошедшую субботу министр иностранных дел Шредера, выступая перед земельным советом "зеленых" воскликнул: есть не только вероятность преувеличенной реакции американцев, существует опасность "недостаточной реакции с фатальными последствиями". Германия, по его словам, должна нести ответственность за весь мир, быть активной, принимать превентивные меры и всегда думать о варианте, когда может понадобиться применение оружия". Когда Фишер говорил об этом, ему тоже никто не аплодировал.
Шредер высказывает такие же взгляды. Однако при этом, чего нельзя не заметить, отдает дань прежнему немецкому консенсусу, который заключался в том, что пусть лучше политический карлик - Федеративная Республика Германия - проявляет сдержанность, существуя в тени как свидетельство того, что она извлекла уроки из истории. Шредер, как и Фишер, требует сделать шаг и выйти навстречу ветру.
Это серьезно. Не только как претензия, даже если речь идет лишь о возможности ее реализации. Для того, чтобы она стала реальностью, не хватает военного потенциала, не хватает денег. Анджела Меркель (Angela Merkel) использовала в своем выступлении такие же слова, что и канцлер. Она тоже ставит диагноз, что наступил "переломный момент в сосуществовании народов". Иллюзия мирной планеты остается иллюзией, говорит председатель ХДС. Она критикует, что все, о чем говорит канцлер, будет оставаться словами до тех пор, пока в бюджете не будет учтена мировая роль страны, пока мужество пойти на проведение новой политики будет исчезать, сталкиваясь с нежеланием финансировать статьи расходов на безопасность. Америка отвечает на террор снижением налогов, Германия - повышением, ругается Меркель.
Канцлер "слишком поздно" понял новые вызовы времени, снова критикует она. Среди социал-демократов это воспринимается без особого удовольствия. В зале гул. Однако Шредер продолжает сидеть на скамье для правительства с выражением досады на лице, постукивая рукой по невидимому столу. Когда председатель ХДС закончила свою речь, жалкими аплодисментами ее встретили Фолькер Рюэ (Volker Ruehe) и Вольфганг Шойбле (Wolfgang Schaeuble).
Вчера канцлер был в лучшем смысле этого слова государственником и серьезным. А всего несколько часов назад, будучи у Джорджа Буша в Вашингтоне, Шредер в какие-то мгновения был совершенно несерьезен.
Можно было подумать, что военная кампания против террора направлена против болтунов, сплетниц и прочих тараторок. "Выносить обсуждение военных деталей на открытое обсуждение - делу не поможет, - сказал канцлер в саду роз Белого дома.
Критика болтунов была направлена в адрес Рудольфа Шарпинга (Rudolf Scharping), которого сегодня многие осуждают. Намерен ли Шредер при принятии тяжелых решений, которые предстоят впереди, вытерпеть его рядом, канцлер сомневается. Но открыто об этом не говорит. С Шарпингом разговаривает в резком тоне, подчеркивая, что отвечает за слова, а не их интерпретацию.
Наступают тяжелые времена
До съезда Социал-демократической партии (канцлер - член этой партии. -Прим. пер.) остается пять с половиной недель. Недель, которые потребуют многого от Германии. Недель, в течение которых набросок жесткого курса канцлера уменьшит благоволение уклонистов и критиков. Недель, когда на улицы выйдут тысячи демонстрантов, призывающих к миру.
Канцлер говорит о "решительном и, возможно, скучном противостоянии, которое навязано нам варварскими акциями". И, тем самым, он впервые говорит не произносимое вслух американское: "Мы победим".
В этот день он благодарит тех советников, которые "несли ответственность за Германию в прежние времена". К ним относится Гельмут Шмидт (Helmut Schmidt), который был приглашен 17 сентября на экстренное совещание в ведомство канцлера. Шмидту пришлось выстоять в дебатах по вопросам довооружения. Тогда тоже шла речь о солидарности с союзниками. Это тоже традиционная линия, к которой дошел вчера Шредер.
