Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Россия, правозащитники и исторические аналогии

Сегодняшняя Россия отличается от Германии 1930-х годов тем, что там была жесткая идеология. У нас еще жесткой идеологии нет

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Россия Владимира Путина перестала быть государством, которое анонсируется Конституцией Российской Федерации. Я старый человек, я пережила, кажется, четыре конституции. Надо сказать, что самая красивая из них была сталинская. Однако жизнь в стране и Конституция были настолько неадекватны друг другу, что ныне об этом не стоит и говорить. Последующие Конституции обсуждались, принимались, но также всегда нарушались. А что сделал Путин?

Елена Боннэр - правозащитник и общественный деятель, вдова академика Андрея Сахарова

__________________________________

Вопрос: В последнее время современную Россию стали часто сравнивать с СССР 1970-х годов. Насколько оправдана эта аналогия?

Боннэр: Я бы сказала, что она не совсем оправдана. Дело в том, что в 1970-е годы существовало застывшее, загнивающее, тоталитарное государство. А тоталитарных черт в современной России очень мало. Эта аналогия годится только в том плане, что в 1970-е не было свободы информации и сажали за любую свободную деятельность - и экономическую, и интеллектуальную. И, похоже, в чем-то теперь мы в эту сторону движемся. А строй был совсем другой.

Мне гораздо ближе те параллели, которые проводит в своих выступлениях бывший советник президента по экономике Андрей Илларионов. Он сравнивает - находя много отличий, но все-таки сравнивает - сегодняшнюю Россию с Германией 1930-х годов.

Вопрос: После распада СССР подавляющее большинство правозащитников сошли с политической сцены и не оказывают особого влияния на процессы, происходящие в России. С чем это связано?

Боннэр: Во-первых, есть естественный возрастной процесс. Мне на днях будет 85 лет. А Мальва Ланда старше меня. Пора и отдохнуть!

Во-вторых, сегодня правозащитная деятельность в большой мере стала профессиональной и политической. Советские диссиденты не были профессионалами, и большинство из них не стремилось к деятельности политической. По выражению Андрея Амальрика, они "жили как свободные люди в несвободной стране" и выражали свое свободное мнение вне зависимости от того - по шерсти это властям или против шерсти. Я бы сказала, что они были волонтерами свободы.

У многих из советских диссидентов не было стремления и интереса к политической деятельности - я приведу в пример себя. Одно дело - постараться защитить невинно осужденного, а другое дело - действуя в лоне какой-то партии, какого-то движения - проводить определенную политическую линию, чтобы твоя партия, твоя идея победила, вплоть до того, чтобы к ней перешла власть. Политика - это тоже профессия.

В-третьих, некоторые диссиденты просто вернулись к своей профессиональной деятельности. Так поступила, например, Таня Великанова - пошла в школу преподавать детям математику. И, как мне казалось, нашла в этом себя. И она не одна такая. Шиханович тоже вводит студентов гуманитарной академии в математику. Хотя профессиональные навыки сложно восстановить в ситуации, когда физик вынужден долгое время работать дворником.

Думаю, что каждое время и каждое общество требует какой-то определенной этической, нравственной деятельности. В 1960-1970-е годы требовалось именно то, что делали правозащитники. И каждый из них был "и один в поле воин". Сейчас время другое...

Вопрос: Будь у Вас силы и здоровье, вошли бы Вы в какую-то ныне действующую российскую партию?

Боннэр: Когда Егор Гайдар в начале 1990-х начал формировать свою партию "Демократический Выбор России", он пригласил к себе несколько человек - шли только первые разговоры о партийной организации - и я оказалась в числе этих людей. Я тогда сразу сказала, что ни в какую партию я не пойду - мне это не нужно. Когда мне приспичит, я буду выражать свои мысли как хочу. Но партийная деятельность меня не прельщает.

Тогда в гайдаровской партии оказалось много людей мне близких, с которыми я дружила с незапамятных времен. Но у меня была некая попытка действовать в рамках власти. Я была членом Комиссии по правам человека при президенте, когда ею руководил Сергей Адамович Ковалев. В конце ноября 1994 года, когда началась первая чеченская война, я заявила - и даже опубликовала открытое письмо Борису Ельцину - что ни с какими государственными структурами больше дела иметь не буду. Между прочим, тогда не все из близких мне людей одобряли этот шаг. Даже Сергей Адамович, который долго пытался остановить войну, действуя в рамках этой структуры, считал, что именно во власти он может что-то сделать. А мне сразу, как отрезало!

Вопрос: Что Вы думаете о России Владимира Путина?

Боннэр: Россия Владимира Путина перестала быть государством, которое анонсируется Конституцией Российской Федерации. Я старый человек, я пережила, кажется, четыре конституции. Надо сказать, что самая красивая из них была сталинская. Однако жизнь в стране и Конституция были настолько неадекватны друг другу, что ныне об этом не стоит и говорить.

Последующие Конституции обсуждались, принимались, но также всегда нарушались. А что сделал Путин? Он фактически полностью разрушил основные положения последней (Ельцинской) конституции. Де-факто, страна перестала быть федеративным государством, и ее сущность не соответствует ее названию - "Российская Федерация".

Сперва Путин создал семь федеральных округов, "генерал-губернаторств", которыми управляли представители президента. Потом он отменил очень важный пункт - выборы губернаторов. Потом он изменил способ формирования Совета Федерации. На этом с федеративным устройством российского государства было покончено. И когда сейчас говорят, что нельзя нарушать Конституцию - это не более, чем пустая болтовня. Потому что Конституции уже нет.

Путин ликвидировал свободу прессы. Своими законами о выборах, он фактически ликвидировал возможность выборов. У страны нет легальных способов изменить характер власти, нет легальных способов для выражения своего мнения любым избирателем, нет легальных способов контроля над законодательной, исполнительной, судебной ветвями власти. И, что очень важно, над так называемыми "органами безопасности".

И тут я хочу добавить на мой взгляд важное - в защиту либералов-демократов. Их все кому не лень упрекают за то, что они не хотят объединиться. Но можно и нужно было бы объединиться в выборный блок, объединиться всем, кто за честные выборы - и лимоновцам, и коммунистам, и СПС и "Яблоку", и другим, то есть создать Народный фронт. Но закон, запрещающий создавать блоки, отнял эту возможность.

В результате, Путин привел Россию к стенке. Если мы хотим другую Россию, нам надо читать Герцена. Я никого не хочу звать к топору. Но Путин во главе государства отнял у оппозиции все мирные цивилизованные способы влияния на власть. Получилось - не власть для народа, а народ для власти.

Вопрос: Также известно, что большинство населения России поддерживает политику Путина. Чем это объясняется?

Боннэр: Правильно! Народ, кстати, любил Гитлера и захлебывался от обожания. Посмотрите хронику того времени - это ведь не придумано. И ничего тут не поделаешь.

Народ любит Путина. Он молодой, спортивный... Плюс народ ощущает результаты того, что баррель нефти стоит под $100. И, между прочим, любовь к Гитлеру была связана с экономическим восстановлением Германии, с тем, что была ликвидирована безработица, укрепилась валюта после безудержной инфляции 1920-х годов... Все это есть и у нас. В России тоже была страшная инфляция. У нас очень плохо было в начале 1990-х годов - страна была на грани гуманитарной катастрофы. Все это ушло. Но сохранились какие-то явления, которые появились при позднем Горбачеве и удержались при Ельцине.

Сохранились три статьи Всеобщей Декларации прав человека: статья о свободе совести, статья о праве получать и распространять информацию и статья о праве покидать свою страну и возвращаться в нее. На этих статьях, в основном, и базировалась идеология советских диссидентов. Потому что диссиденты были очень разными. Были и национальные движения, и религиозные, и социалисты... Но эти три статьи объединяли всех. И эти статьи сегодня действуют в России. Правда, в отношении доступа "несогласных" к средствам массовой информации, уже стало очень плохо.

Вопрос: Правозащитников ныне часто обвиняют в связях с иностранными спецслужбами и в ведении работы по разрушению России. Ваш комментарий?

Боннэр: Боже мой! Я от ЦРУ никогда заданий не получала, соответственно, я их и не выполняла, а также, естественно, не получала за их выполнение никакой компенсации. Но я всегда в СССР числилась мало что сотрудником ЦРУ, так меня еще и в сионисты и в масоны записывали. А я дальше Льва Николаевича Толстого о масонах почти ничего не знаю. И так голословно обвиняли почти всех диссидентов

В советские времена никто, насколько мне известно, среди диссидентов никаких грантов, никаких поощрительных ссуд, стипендий и пр. не получал. Сейчас очень многие правозащитные организации существуют на западные гранты. Но точно так же на западные гранты существуют многие правозащитные организации Азии, Африки, Океании, Восточной Европы.. Просто нет стран, в которых правозащитные организации не получали бы ссуды от иностранных грантодателей.

Иногда у меня даже возникают сомнения - не слишком ли много правозащитной бюрократии, своего рода чиновничества? Не перевод ли это денег в пустоту или каким-то нечестным людям. Вот недавно выяснилось, что фонд "Международная Хельсинкская Федерация" оказался практически обворованным. Не знаю, как это могло получиться. Но надеюсь, что это очень частный случай.

Но то, что мы, советские правозащитники, никогда ни копейки не получали ни от одной организации - за это я ручаюсь. Более того, я могу сказать совершенно четко: еврейские организации активно - через евреев-отказников - помогали. Но не организациям, а непосредственно людям. Если кто-то попадал в тюрьму или в ссылку, то семье этого заключенного еврейские организации пытались помочь.

Более того, я сама была как бы хозяйкой фонда. В 1974 году Андрей Дмитриевич Сахаров получил премию Фонда Чино дель Дука - его создала вдова известного французского издателя. Андрей Дмитриевич отдал эту премию мне - я к этим деньгам не прикасалась и основала фонд помощи детям политзаключенных. Я своим представителям на Западе (их было трое, в их числе жена писателя Генриха Белля - Анна-Мария Белль) посылала адреса мам, которые были согласны получать через Внешторгбанк денежные сертификаты. Они передавали эти адреса в банк. Меня даже упрекали, что, так как это идет подобным образом, советское государство взимает слишком большой налог - что-то около 35%.

Я сразу сказала, что никакого непосредственного отношения к деньгам иметь не буду. Фонд Солженицына постоянно обвиняли, что они там что-то воруют - конечно же, это было полное вранье. А про меня даже никогда не заикнулись. Потому что вся моя работа заключалась в следующем: я узнаю, что кого-то арестовали, что там есть дети - я связываюсь с матерью этих детей. Вот и все! Сидя сперва в Москве, а потом в Горьком, я видела, как мамы получали извещения Внешторгбанка, на которых было написано: "отправитель Елена Боннэр". В 1980-е годы я этот фонд немного расширила - на чехословацких и польских детей. И мы получали от этих детей рождественские благодарственные открытки. Было очень приятно. Потом это прекратилось, потому что, как я думаю, КГБ перехватывал и уничтожал эти письма.

А о себе могу сказать, что меня и сейчас иногда упрекают, что я живу на деньги ЦРУ. Это было и есть очень смешно. У меня в США живут дочь и сын, поэтому я с вами и говорю из Бостона, а не из Москвы. Формально я никакого отношения к США не имею, за исключением того, что у меня есть вид на жительство - "грин-кард". Я кругом и полностью российская гражданка. Просто так получилось, что после последнего инфаркта я не могу никуда двинуться. И у меня есть "грин-кард", потому что у меня истек срок визы, и было неясно, что со мной делать. Я становилась нарушителем, пребывающим в США незаконно. И мне оформили вид на жительство. Никакими щедрыми, как я считаю, благами Америки, которыми она удовлетворяет беженцев, в частности из России, я не пользуюсь. Хотя на некоторые из них смотрю с завистью.

Кстати, хочу сказать еще об одном. В Гарвардском Университете есть Сахаровская программа по правам человека. Она переживает очень серьезный финансовый кризис. Денег нет. Я обращалась к разным людям, разным миллиардерам, выходцам из СССР, которым должно было быть известно имя Сахарова. И обычно не получала никакого отклика. Был один отклик, который меня чрезвычайно ранил - от человека, который находится в верхних рядах списка Forbes. Он ответил, цитирую, "мне это не интересно". Это в США. Но и в России тоже, где Музей - общественный центр им. А.Д.Сахарова - не может найти серьезной финансовой поддержки.

Когда я вспоминаю это фразу, мне становится грустно. Вопрос ведь не только в сохранении наследия одного человека, который, кстати, довольно много сделал. Не только дань памяти Сахарову! Это разговор о будущем, потому что наше общее будущее исходит из нашей истории. Вопрос - какие ценности брать с собой в будущее - по моему, должен быть важен для каждого современного человека.

Вопрос: Что Вы думаете о выдвижении Дмитрия Медведева кандидатом в Президенты?

Боннэр: Ну и будет он президентом, а Путин - премьером. И Россия в этом плане станет похожей на Италию. Там все вершит глава правительства - сейчас Романо Проди, а за пределами страны мало кто знает, как там зовут президента. И то же в Германии, где всем ведает канцлер Ангела Меркель, и я вот забыла, кто там президент. Таких стран много, и Россия станет такой же.

Вопрос: Если все процессы, которые ныне идут в России, будут продолжаться таким же образом, где окажется Россия через 15-20 лет?

Боннэр: Надеюсь, что через 20 лет Россия повернет в хорошую сторону. Но, боюсь, что до этого она пройдет путь формирования национал-корпоративного, в какой-то мере национал-социалистического государства. Страну наводнят государственные корпорации, которые то ли государственные, то ли лежат в чьем-то кармане (как это уже есть сегодня), и националистический бум. Такого типа государства без внутреннего врага - про внешних я и не говорю (они всегда легко придумываются) - существовать не могут.

Вернусь к Вашему предыдущему вопросу: сегодняшняя Россия отличается от Германии 1930-х годов тем, что там была жесткая идеология. У нас еще жесткой идеологии нет. Но, судя по всему, мы к ней идем. И это самое опасное, что ожидает страну.

_______________________________________________

Россия: имитация демократии ("The New York Times", США)

Действительно ли Путин спас Россию? ("San Francisco Сhronicle", США)