Париж – Может ли так оказаться, что мир стоит на пороге новой эпохи реорганизации, схожей с той, что произошла почти 20 лет назад?
В 1990-х года закат советской империи и зверский развал Югославии привели к резкому увеличению числа независимых государств. Чтобы следить за Олимпийскими играми или Чемпионатом мира по футболу, миру пришлось научиться распознавать новые флаги и новые государственные гимны.
Сегодня к нам, возможно, приближается новая волна дробления национальной идентичности, охватывающая Африку и, может быть, Европу. В январе в Южном Судане должен пройти референдум по вопросу независимости. Если он все-таки пройдет, практически никто не сомневается, что голосование приведет к созданию на африканском континенте нового государства, что станет первым таким событием с момента раскола Эфиопии в 1993 году. Сомали, Кот-д' Ивуар и даже Нигерия также могут произвести на свет новые государства.
Десятилетиями границы стран Африки называли искусственными и произвольными – они стали результатом действий невежественных и циничных колониальных служащих, что привело к целому ряду племенных соперничеств, а то и этнических чисток. Но никто, особенно панафриканские организации, не желает пересматривать границы. Чем более хрупким и нестабильным является баланс, тем важнее поддерживать статус-кво.
Так что, неужели в Африке вот-вот откроется новый ящик Пандоры и выпустит на свободу демонов, которых следовало бы держать взаперти? Или же именно искусственный статус-кво заставлял организованное насилие взрываться со зловещей регулярностью?
Зверское поведение суданского режима, базирующегося в Хартуме, привело к тому, что эволюция страны в сторону разделения оказалась одновременно неизбежной и легитимной. Главный вопрос теперь: сможет ли этот раздел стать моделью и прецедентом для остальных стран Африки?
Например, в Кот-д' Ивуаре бывший президент Лоран Гбагбо (Laurent Gbagbo) вдохновляется примером авторитарного президента Зимбабве Роберта Мугабе, и держится за свою власть, несмотря на очевидное поражение на недавних президентских выборах. В результате, разделение страны на частично этнической и религиозной основе на север и юг больше не кажется немыслимым; наоборот, оно все более вероятно.
Эта тенденция в сторону дробления национальной идентичности не является исключительно африканским феноменом. Гораздо ближе к моему местонахождению, в Европе, этой болезнью поражена Бельгия, страна, которая, похоже, смирилась с тем, что ценой ее выживания является абсолютной политический паралич. Но энтропия в Бельгии отзывается колебаниями в Испании, в Каталонии, где ноябрьские выборы в региональный парламент привели в законодательное собрание выступающую за суверенитет коалицию, занявшую место левого альянса, господствовавшего в региональной политике последние семь лет.
Экономический кризис повлиял на все части Испании. Но, как и сторонники Северной лиги в Италии, значительная часть каталонцев начинают противопоставлять свой предположительно серьезный и трудолюбивый характер и сравнительные успехи «лени испанцев». Почему они должны за «них» работать? И, конечно же, все большее число немцев начинает говорить про всю остальную Европу так, как каталонцы говорят про испанцев.
Конечно, Европа – не Африка, где двигателями раздробленности являются насилие и безысходность. Если в сегодняшней Европе и происходит насилие, то природа его исключительно экономическая. Но, если экономический кризис будет продолжаться – и, возможно, даже ухудшится – мы можем стать свидетелями новых взрывов популизма и национализма, которые могут перейти в новую волну распада.
Европой, состоящей из 27 государств, и так очень сложно управлять. Европейский Союз, переживающий глубокий кризис идентичности, нуждается не в новых государствах, а в новых идеях и новом нарративе – изменения должны быть качественными, а не количественными. Конечно, можно и помечтать, как когда-то делали некоторые, о «Европе регионов», основанной на модели городов-государств Италии эпохи Возрождения.
Американский социолог Дэниел Белл (Daniel Bell) однажды сказал, что государство слишком велико для маленьких проблем и слишком мало для больших. Но в наш глобальный век, «нация» превращается в более мощную форму защиты идентичности, так же как и «государство», вслед за кризисом западного финансового капитализма, сегодня кажется сильнее, чем «рынок», дестабилизированный его излишествами.
В то же время, поиск идентичности, заставляющий некоторые государства распадаться, вызывает у других видения неоимперских перспектив. Это является отражением той же логики. Например, в России глубоко укоренена имперская природа национальной идентичности. Схожим образом и Турция, ободренная вакуумом власти вокруг себя, а так же упорным сопротивлением большинства членов ЕС, не желающих принимать турков в свой «христианский клуб», начинает смотреть на вещи с нео-оттоманской точки зрения. Имперские традиции никогда полностью не исчезают.
Может быть, в один прекрасный день люди увидят в первом десятилетии двадцать первого века логическое продолжение последнего десятилетие века двадцатого. Если это так, то наша эпоха будет достойна тщательного изучения, как период, когда мир переживал сложный и неопределенный процесс перестройки.