Мне было всего 21, когда я начала работать на Муаммара Каддафи. Как и другие девушки, которых он брал на работу медсестрами, я выросла на Украине. Я ни слова не говорила по-арабски, и не могла отличить Ливан от Ливии. Но «папик», как мы называли его, - по-русски это значит «маленький отец» – всегда был с нами более, чем щедр. У меня было все, о чем можно только мечтать: меблированная квартира, шофер, появлявшийся по первому зову. Но моя квартира прослушивалась, а за моей личной жизнью велась пристальная слежка.
Первые три месяца мне не разрешали посещать дворец. Мне кажется, Папик боялся, что его жена Сафия будет ревновать. Но вскоре я начала регулярно оказывать ему помощь. Работа медсестер заключалась в том, чтобы следить, чтобы наш работодатель оставался в отличной форме – и, действительно, сердечный ритм и артериальное давление у него были как у гораздо более молодого человека. Мы настаивали, чтобы, посещая Чад и Мали, он не снимал перчаток, чтобы не заразиться каким-нибудь тропическим заболеванием. Мы контролировали, чтобы он выходил на ежедневную прогулку вокруг своей резиденции, получал свои прививки и вовремя проверял артериальное давление.
Украинская пресса называла нас гаремом Каддафи. Это чепуха. Ни одна из нас никогда не было его любовницей, мы прикасались к нему лишь за тем, чтобы измерить его давление. Правда в том, что Папик был гораздо осмотрительнее своего друга, бабника Сильвио Берлускони. Каддафи брал на работу только привлекательных украинок, скорее всего из-за нашей внешности. Ему просто нравилось, чтобы его окружали красивые вещи и люди. Впервые он выбрал меня из очереди кандидаток, пожав мою руку и посмотрев мне прямо в глаза. Позже я узнала, что он принимает все свои решения по поводу людей в ходе первого рукопожатия. Он – великий психолог.
У Папика были странные привычки. Он любил слушать арабскую музыку на старом кассетнике, и переодевался по нескольку раз на день. Он был так одержим своими нарядами, что напоминал мне рок-звезду 80-х. Иногда, когда его гости уже ожидали его, он отправлялся обратно в свою комнату и переодевался вновь, часто в свою любимый белый костюм. Когда мы ездили по бедным африканским странам, он бросал из окон своего бронированного лимузина деньги и конфеты для детей, бежавших за нашим кортежем; он не хотел, чтобы они подходили ближе, так как боялся заразиться от них чем-нибудь. Однако он никогда не спал в шатре! Это просто миф. Он использовал его лишь для официальных встреч.
Путешествовали мы со стилем. Я сопровождала Папика в Соединенные Штаты, Италию, Португалию и Венесуэлу, и если он был в хорошем настроении, он спрашивал у нас, все ли у нас есть. Мы получали бонусы, чтобы ходить за покупками. И каждый год Папик дарил всем своим сотрудникам золотые часы со своим портретом. В Ливии достаточно было просто показать эти часы, чтобы перед нами открылись любые двери и любые наши проблемы были решены.
У меня создалось впечатление, что, как минимум, половина населения Ливии не любила Папика. Местный медицинский персонал ревновал к нам, потому что мы получали в три раза больше, чем они – больше 3000 долларов в месяц. Было очевидно, что Папик принимает все решения в стране. Он как Сталин; у него есть вся власть и вся роскошь, все для него одного. Когда я впервые увидела по телевизору кадры египетской революции, я подумала, что никто не посмеет восстать против нашего Папика. Но после Туниса и Египта пошла цепная реакция. Если бы Папик передал трон своему сыну Саифу, когда у него еще был шанс, мне кажется, все было бы хорошо. Люди не погибали бы сейчас.
Я уехала из Триполи в начале февраля, как раз вовремя. Две моих подруги остались, и теперь они не могут уехать. У меня была причина, чтобы уехать: я была на пятом месяце беременности, и это уже было видно. Я боялась, что Папик не одобрит моего парня-серба.
Скорее всего, Папик никогда не простит мне моего предательства. Но я понимаю, что поступила правильно, бежав из Ливии. Все мои друзья сказали мне, что я должна подумать о своем будущем ребенке и бежать. Теперь ближайшие соратники Папика тоже покидают его. И он удерживает своих детей и двух наших оставшихся украинских коллег, чтобы они умерли рядом с ним.
Записано Анной Немцовой со слов Оксаны Балинской
