Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Чудовищное зрелище мертвого Каддафи

© REUTERS / Youssef BoudlalТело Муамара Каддафи выставлено на обозрение в торговом центре в Мисрате
Тело Муамара Каддафи выставлено на обозрение в торговом центре в Мисрате
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Во всем этом зрелище мертвого Каддафи есть что-то отталкивающее. Эта сцена линчевания – непростительная дикость, которая вызывает во мне отвращение. Подобное надругательство над побежденным противником может свести на нет моральную сторону ливийской революции, до сих пор бывшую безупречной.

Шокирующие кадры последних минут Каддафи. Еще живое окровавленное лицо, на которое, как кажется, жаждут наброситься. Непокрытая голова, странным и внезапным образом обнаженная, и я замечаю, что он всегда ходил в причудливых головных уборах. Этот преступник выглядит жалким.

Я напрасно себе твержу, что этот человек – монстр.

Напрасно прокручиваю в голове другие образы – более душераздирающие и преследующие меня в течение восьми месяцев: массовые расстрелы в годы диктатуры; пытки, повешенные 7 апреля, а потом все седьмые апреля, которые наполняли Каддафи радостью современного Калигулы; горы трупов; стены, забрызганные кровью, которые я видел в различные моменты поездок в Ливию; заключенные, вышедшие на свободу благодаря революции, которым больше нечего бояться.

Напрасно я себе повторяю, что имелось множество способов избежать этой смерти, прекратить все, спастись – и что если он этого не сделал, если предпочел утопить собственный народ в крови, то значит, он полностью отдавал себе отчет в том, к какому трагическому концу движется.

Еще по теме: сын Каддафи может сдаться Гаагскому суду

Напрасно я твержу, что не нам, европейцам, давать уроки человечности в эпоху революции. На нашей совести Сентябрьские убийства (массовая резня заключенных в крупнейших городах Франции в эпоху Французской революции 1792 года – прим. ред.), обритые наголо женщины в эпоху Освобождения (француженок, подозреваемых в связях с немцами, после окончания Второй мировой брили наголо – прим. ред.), повешенный за ноги Муссолини, чета Чаушеску, добитая словно старый скот – столько примеров, как бы сказал Сартр, «групп в революционном порыве», чинящих самосуд!

И тем не менее.

Я должен быть неисправимой «доброй душой».

Или вечным борцом с абсолютным злом, коим при любых обстоятельствах является смертная казнь.

Потому что во всем этом зрелище есть что-то отталкивающее.

Эта сцена линчевания – непростительная дикость, которая вызывает во мне отвращение.

Хуже того: эта заснятая агония, ретранслированная позже всеми мировыми телеканалами, ставшая клише, достигла благодаря современным технологиям апогея профанации.

Еще по теме: убийство Каддафи - военное преступление?

Не говорю уж о последовавшем за этим эпизоде: выставленное напоказ полуголое тело в холодильнике в Мисрате, рядом – торжествующие повстанцы, фотографирующиеся либо фотографируемые в победных жестах по соседству с разлагающимся трупом. Те самые мобильные телефоны, которые в течение восьми месяцев являлись свидетелями чудовищных жестокостей режима, превращаются в орудия святотатства. Нарушен существующий с незапамятных времен закон, требующий еще со времен «Илиады» до возникновения ислама, чтобы к телу побежденного относились с уважением…

Все это я озвучил своим ливийским друзьям в Париже.

Это же самое по телефону я сказал и членам Национального переходного совета.

Когда я звоню из Мисраты командиру полка, которому подчинялись вышедшие из-под контроля бойцы, захватившие Каддафи, то говорю ему, и ему тоже, что разделяю его облегчение, что свержение тирана – великий день для Ливии, но что обстоятельства его смерти, превращение ее в зрелище, может свести на нет моральную сторону революции, до сих пор бывшую безупречной.

И все, я думаю, это услышали.

Все представители Совета, с которыми я говорю, как кажется, как и я, охвачены одновременно чувством облегчения и неловкости, даже ужасом от этого издевательства над побежденным.

И в этом ко всему прочему кроется причина полемики по поводу его останков: проводить вскрытие или нет, учреждать комиссию по расследованию причин смерти или нет, как и довольно быстро принятое решение, несмотря на недовольство толпы, выдать останки родственникам и выяснить обстоятельства несоблюдения законов военного времени.

Это весьма существенно.

Для будущего местного населения это даже еще более важно, чем легитимизация шариата, который официально действует на территории большинства арабо-мусульманских стран и чей смысл зависит от интерпретации, более или менее мягкой.

Фото: семейный архив Каддафи

Всякий, кто анализировал историю революций, не может не знать, что это и есть тот самый символический эпизод, который устанавливает истину и решает судьбу демократического мятежа.

Одно из двух.

Либо это групповое преступление – вроде обезглавливания последнего короля Франции, как говорил Камю, - основополагающий акт приближающейся эпохи, ее предвестник: и тогда это ужасно.

Либо это не начало, а конец, последнее сотрясение варварской эпохи, край ливийской ночи, предсмертный хрип каддафизма, которому непременно следовало перед собственной кончиной обернуться против его же создателя и засадить в него его же собственное жало: эта битва за свободу, прошедшая через изгнание бесов, теперь примет обычный ход -  непредсказуемый, усеянный западнями, но в конечном итоге, скорее позитивный и верный обещаниям арабской весны.

Именно вторая гипотеза сегодня мне кажется наиболее вероятной. Нам следует приложить все силы, чтобы она стала реальностью. Это больше, чем акт веры: у свободной Ливии другого выбора нет.