Неизвестный русский – совесть эстонского народа

Здравый смысл говорит нам, что большинство (в частности, эстонское) обязано считаться с меньшинством (в частности, с русским) не на словах, а на деле. Превратно понятая политкорректность требует другого: большинство должно наглядно продемонстрировать, что мнение меньшинства ему небезразлично. При тоталитаризме большой брат затыкает маленькому рот; при «демократии» (в кавычках, потому что это неправильная демократия) большой брат выслушивает маленького, ободряюще хлопает его по плечу, говорит: «Мы выслушали ваше бесконечно ценное мнение!» – после чего поступает по-своему.

Продемонстрировал небезразличие – гуляй смело. Пусть меньшинство радуется, что ему вообще дали слово.

В Америке этот феномен получил название token Jew– номинальный еврей. Поскольку игнорировать мнение еврейской общины нельзя, в любом комитете и на любом собрании должен присутствовать свой номинальный еврей. От него, само собой, ничего не зависит, однако он есть, и никто не может сказать, что этот комитет и это собрание дискриминируют евреев.

Разумеется, «токенизм» касается представителей любых меньшинств, мнение которых надо символически уважать, чтобы тебя не уделала на месте мировая общественность: номинальными в той же Америке могут быть женщины, негры (среди героев мультсериала «Южный Парк» есть чернокожий школьник по имени Токен Блэк), азиаты, «латиносы», «зеленые», гомосексуалисты и так далее. Важно, чтобы внешность, одежда и речь сразу говорили нам: этот человек – из меньшинства. Его единственная, по сути, задача – показать всем, что он «другой».

В Эстонии роль номинальных евреев играют номинальные русские. Никто не сможет обвинить Эстонию в том, что неэстонцев не допускают до власти: смотрите, вот же они, русскоговорящие депутаты парламента – Татьяна Муравьева, Нелли Привалова, Ольга Сытник, Владимир Вельман, Алексей Лотман, Эльдар Эфендиев, наконец... TokenRussiansимеются почти в каждой фракции. Что от них ничего не зависит, что отчего-то неслышны их голоса, что власть не склонна прислушиваться к неэстонцам в принципе – неважно; главное, что приличия соблюдены.

В полный рост встает проблема «номинальных русских» в национальном кинематографе. В художественном кино в последние годы русского-двух вставляют в любой эстонский сюжет – именно «чтобы были». В этом смысле «Осенний бал» Вейко Ыунпуу с его таллиннским районом Ласнамяэ, населенным сплошь эстонцами, – исключение, вызывающее смешанные чувства: с одной стороны, столичный житель увидит тут «ложь, вранье и неправду», с другой, режиссер ни в грош не ставит лицемерный «токенизм», и это даже похвально.

Интереснейший пример номинального русского можно увидеть в новой документальной ленте Валентина Куйка «Крепкие сыновья Калевов» («Kalevitekangedpojad»). Фильм рассказывает о несчастливой судьбе гигантской статуи Калевипоэга, проекта скульптора Тауно Кангро: ее планировали установить в Таллиннском заливе, но воз и ныне там. В фильме есть три русских персонажа: бывший вице-мэр Таллинна Ольга Сытник, нынешний вице-мэр Денис Бородич и некто Антон. С Сытник и Бородичем ясно: они – герои поневоле, в силу чиновничьего положения. Формально они русские, но на роль номинальных русских не годятся, ибо в камеру говорят по-эстонски. Пусть с акцентом и путая падежи и инфинитивы, из-за чего на премьере зрители, в основном эстонцы, одаривали их сдержанными смешками.

То ли дело Антон! Вот он, типичный tundmatu vene pätt, неизвестный русский хулиган, каким его представляла в апреле 2007-го эстонская пресса: одет в спортивное, по-эстонски явно ни бум-бум, веселый, грубый, рубит правду-матку без стеснения. Представляется: «Я Антон! Я хороший человек! Я алкоголик!» Говорит о Кресте Свободы: да такие кресты на могилах ставят, а этот поставили на стране – вот и думайте! Оценивает действия властей: «Не понимаю, как это можно – потратить сто миллионов на такую херню!» Субтитры сообщают, что «херня» – это «jama», хотя слово не передает и десятой доли Антоновой экспрессии. Знающие русский эстонцы не в силах сдержать хохот.

Смешно? Да. Проблема в том, что в «Крепких сыновьях Калева» Антон не слишком-то номинален. Неизвестный русский играет роль мальчика, который в сказке Андерсена не стесняется крикнуть: король-то голый! Он проговаривает то, о чем остальные не говорят прямо. И не потому, что рафинированные эстонцы не знают слов типа «херня», а потому, что от русских никто уже не ждет такой же, как от эстонцев, лояльности нынешней власти. Эстонцу критиковать Крест Свободы как-то неприлично и непатриотично. Русскому – можно, и даже матом, при этом с Антоном – по логике фильма – нельзя не согласиться. Не удивлюсь, если хохотавшие эстонцы думали про себя примерно так: «Грубо сказано, да. Это же русский, что с него взять! Грубо, но метко...»

Вряд ли я ошибусь, если предположу, что примеров превращения номинальных русских в совесть эстонского народа со временем станет больше. Таков итог 20 лет независимости: не ангажированные властью русские скованы лояльностью к местным голым королькам (не путать с лояльностью к Эстонии!) куда меньше, чем эстонцы, и последние понимают это чем дальше, тем яснее. Постепенно противостояние «большинство – меньшинство» перетекает в противостояние «народ – власть». Но радоваться тут нечему. Большинство может согласиться с меньшинством, а голые короли сделают всё по-своему.