Вчера поляки пролили последние общенародные слезы на похоронах президента Леха Качиньского. Это было величественное мероприятие, но из-за вулканического пепла оно оказалось не таким величественным, как ожидалось. Десятки лидеров, включая Барака Обаму, планировали приехать и превратить это событие в некий Конгресс Европы образца 19-го века: неофициальный переучет, первую предварительную оценку того, что у нас сегодня является Востоком, а что – Западом.
Инстинктивно они были правы. Похороны ознаменовали исторический момент – и не только из-за масштаба крушения, но и потому, что за неделю траура что-то изменилось в геополитическом ландшафте. Поляки и русские стали эмоционально ближе. Эта неожиданная славянская связь – в первую очередь, признание обычными россиянами того факта, что ужасающие преступления были совершены сталинским режимом против их соседей – может, конечно, и зачахнуть. Но она также может изменить то, как Европа видит себя, и переместить внимание с институционального строительства на неотложный вопрос о том, как европеизировать Россию.
Сначала мы должны провести различие между прошлой, эмоционально насыщенной неделей и осторожным процессом примирения, идущим уже три года.
Президент и 95 других пассажиров погибли, направляясь на торжественные мероприятия, посвященные памяти тысяч поляков, погибших от рук советских наемных убийц в 1940 году в Катынском лесу. Десятилетиями эта бойня отрицалась. Теперь же российское правительство – т.е. Владимир Путин – объявило, что и Польша, и Россия являются жертвами Сталина, равными партнерами в жертвенности. Возможно, неискренне и сладкоречиво, но это первый шаг. «Большая страна начинает понимать, что у маленькой страны есть своя собственная точка зрения на историю, - говорит Бартек Новак (Bartek Nowak) из варшавского Центра международных отношений. – До сих пор Россия по-настоящему не понимала, почему диалог с Польшей так сложен, почему поляки постоянно возвращаются к своей истории».
Теперь же, кажется, русские понимают. Президент Медведев был одним из глав государств, доехавших до похорон: он тоже понимает, что польско-российские отношения претерпевают значительные изменения.
Но процесс начался раньше. Россия, чья экономика сократилась на 10 процентов, нуждается в более свободном доступе к Европейскому Союзу. И она испытывает проблемы на Кавказе и в своих среднеазиатских пограничных областях. Последнее, что ей сейчас надо – это проблемы на западном фронте. На Украине уже появилось дружелюбно настроенное к России правительство, теперь Москва хочет и дружелюбную Польшу. Варшава вступит в должность президента Евросоюза в июле 2011 года; поляк Ежи Бузек (Jerzy Buzek) является президентом все более влиятельного Европейского парламента.
Кремль также признал, что Польша превратилась в региональную державу: для этого г-ну Медведеву стоило лишь оглянуться, когда он стоял в Вавельском кафедральном соборе. Он был полон лидеров Центральной и Восточной Европы, приехавших на похороны поездом, на машине или рискнувших прилететь на дребезжащих «Сесснах» под облаком вулканической пыли.
Польша и сама видит преимущество в улучшении отношений. В 2004 году западноевропейские страны нервно относились к расширению, но лишь сегодня Польша обрела уверенность, чтобы стать одним из «тяжеловесов» ЕС. «То, ради чего начиналось расширение Европы, постепенно воплощается в жизнь, - говорит г-н Новак. – Растущая Европа обращается к своему расширению, в этом и есть реальное содержание». Логическим следствием этого является тот факт, что Польша, а не Германия, станет представителем более ориентированной на Европу России. За последние несколько лет Польша модернизировала себя выдающимся образом. Имея дружеские отношения с Кремлем и российским народом, она могла бы помочь модернизировать и Россию.
Все это оказывает опосредованное воздействие по всей Европе. В Варшаве говорят: Польша может много сделать с Германией, но совершенно ничего против Германии. Поляки-немцы-русские: вот ось, которая сформирует следующее десятилетие в Европе. США, которые при Джордже У. Буше считали Польшу знаменосцем новой Европы, с радостью относятся к идее европеизированной России, но неуверенны, как относиться к Польше в роли большого игрока ЕС. У Франции, похоже, больше нет связной стратегии по отношению к Восточной Европе. А Британия Кэмерона, если судить по строительству консервативной коалиции в Европейском парламенте, просто не видит самого главного. В течение следующих нескольких лет европейскую стратегию можно будет определить как «Все дело в России, дурачок» (намек на известное выражение It's the economy, stupid - "Все дело в экономике, дурачок" - прим. перев.).