Нью-Йорк - ЕС появился на свет благодаря тому, что Карл Поппер назвал «постепенной социальной инженерией». Группа дальновидных государственных деятелей, которых воодушевила идея Соединенных Штатов Европы, осознала, что к этому идеалу нужно подходить постепенно, устанавливая ограниченные цели, мобилизуя политическую волю, необходимую для их достижения, и заключая договора, согласно которым от государств требовалось бы сдавать ровно столько суверенитета, сколько они могут политически себе позволить. И именно таким образом послевоенное Европейское объединение стали и угля трансформировалось в Евросоюз ‑ шаг за шагом, с пониманием того, что каждый шаг был неполным и что потребуются дальнейшие шаги в нужном направлении
Архитекторы Евросоюза сгенерировали необходимую политическую волю, воспользовавшись для этого памятью о второй мировой войне, а также угрозой, которую представлял собой Советский Союз, и экономическими выгодами большей интеграции. Данный процесс подпитывал свой собственный успех, и когда Советский Союз был разрушен, он получил мощный толчок от воссоединения Германии.
Германия поняла, что ее воссоединение возможно только в контексте объединения с другими странами Европы, и она была готова заплатить за это нужную цену. Благодаря немцам, которые помогли примирить конфликтующие национальные интересы, выложив на стол несколько больше других, процесс европейской интеграции достиг своего апогея, когда был заключен Маастрихтский договор и был введен евро.
Но евро был незавершенной валютой: был создан единый Центральный банк, но не было создано общего Министерство финансов. Архитекторы евро полностью осознавали его недостатки, но считали, что когда возникнет такая потребность, будет мобилизована политическая воля, благодаря которой будут предприняты следующие шаги в нужном направлении.
Однако этого не случилось, поскольку евро имел другие дефекты, о которых его архитекторы даже и не подозревали. Они трудились в ложном направлении, исходя из концепции, которая заключалась в том, что финансовые рынки смогут скорректировать свои собственные излишества, и поэтому вводились ограничивающие правила лишь для государственного сектора. Но даже здесь они слишком полагались на надзор, который будут осуществлять сами суверенные государства.
Однако излишества в основном наблюдались в частном секторе, а сближение процентных ставок генерировало расхождение экономик: более низкие процентные ставки в более слабых странах способствовали надуванию там жилищных пузырей, в то время как самая сильная страна ‑ Германия ‑ была вынуждена затянуть пояс, чтобы справиться с бременем воссоединения. Тем временем, финансовый сектор значительно скомпрометировал себя за счет распространения неблагонадежных финансовых инструментов и плохих практик кредитования.
После завершения объединения Германии основной стимул процесса интеграции перестал действовать, в то время как начавшийся финансовый кризис запустил процесс дезинтеграции. Решающий момент наступил после банкротства банка Lehman Brothers, и властям пришлось дать гарантии того, что никакому другому финансовому учреждению, имеющему системную важность, не будет позволено обанкротиться. Канцлер Германии Ангела Меркель настояла на том, что со стороны Евросоюза не будет дано какой-то общей гарантии, а каждая страна должна будет позаботиться о судьбе своих собственных учреждений. И это была основная причина кризиса евро.
Финансовый кризис вынудил суверенные государства заместить частные кредиты, которые рухнули, своими собственными кредитами, и каждое государство Европы должно было поступить так на свое собственное усмотрение, что поставило под вопрос кредитоспособность европейских правительственных облигаций. Премиальные риски стали сильно различаться, и еврозона разделилась на стран-кредиторов и стран-должников. Германия поменяла свой курс на 180 градусов, превратившись из основного двигателя интеграции в оппонента так называемого «трансферного союза».
Таким образом, была создана двухскоростная Европа, со странами-должниками, которые сгибались под тяжестью долговых обязательств, и странами с профицитом, которые устремились вперед. Будучи самым большим кредитором, Германия получила возможность осуществлять диктат относительно условий оказания помощи, и эти условия оказались карательными и подтолкнули стран-должников к банкротству. Тем временем, Германия получила выгоду от кризиса евро, который понизил обменный курс евро и еще больше увеличил ее конкурентное преимущество.
После того как процесс интеграции перешел в процесс дезинтеграции, роль европейского политического истеблишмента также изменилась, и он, вместо того чтобы возглавлять дальнейшее объединение, начал защищать статус-кво. В результате этого все, кто считает, что статус-кво является нежелательным, неприемлемым или не имеющим дальнейшего будущего, вынуждены были занять анти-европейскую позицию. И по мере того как страны с большими долгами подталкиваются к объявлению банкротства, политические партии националистического толка – например, «Истинные Финны» в Финляндии ‑ набирают силу вместе с другими такими же течениями с более прочным положением в других странах Европы.
В то же время, европейский политический истэблишмент продолжает утверждать, что нет альтернативы существующему положению вещей. Финансовые власти все больше прибегают к отчаянным мерам, для того чтобы выиграть время. Но время работает против них: двухскоростная Европа продолжает разводить стран-участниц в стороны. Греция идет прямым ходом к неупорядоченному дефолту и/или девальвации с непредвиденными последствиями.
Если этот, по всей видимости неумолимый, процесс должен быть остановлен и обращен вспять, то Греция и еврозона должны незамедлительно принять «план Б». По всей видимости, дефолт Греции неизбежен, но он не должен быть неупорядоченным. И заражения, по всей видимости, избежать не удастся ‑ все, что случится с финансовой ситуацией в Греции, скорее всего перекинется на Португалию и Ирландию, и их финансовое положение станет неустойчивым. Тем не менее, остальная часть еврозоны должна быть окружена защитным забором. Это означает усиление еврозоны, что потребует более широкого использования еврооблигаций, а также распространяющейся на всю еврозону схемы гарантий банковских складов.
Генерирование политической воли потребовало бы принятия «плана Б» и для самого Евросоюза. Европейская элита должна вернуться к принципам, которыми она руководствовалась в ходе создания Евросоюза, осознав тот факт, что наше понимание реальности по природе своей несовершенно, и что на наше восприятие в обязательном порядке влияют наши предубеждения, а основанные нами учреждения допускают ошибки. Открытое общество не считает превалирующие меры неприкосновенными, оно допускает рассмотрение альтернативных мер в том случае, когда первые терпят неудачу.
Мобилизовать про-европейское молчаливое большинство можно будет, выдвинув идеи, заключающееся в том, что когда стастус-кво становится неприемлемым, мы должны искать европейское, а не национальное решение. "Истинные европейцы" по численности должны превосходить «Истинных Финнов» и других в Германии и повсеместно, кто настроен против общей Европы.
Джордж Сорос - председатель правления Фонда Сороса