Дмитрий Олегович Рогозин - посол России в НАТО в Брюсселе. Он бывший журналист, а в роли посла известен как резкий полемист и дипломат, который никогда не стесняется называть вещи своими именами. Каждое его публичное выступление в кругах НАТО становится предметом тщательного анализа.
Посол Рогозин ответил для «Политики» на десять вопросов.
Политика: Как бы вы охарактеризовали нынешнюю работу совета «Россия-НАТО»? Чем именно занимается данный совет?
Дмитрий Рогозин: Совет Россия-НАТО - это форум 29-ти стран Евроатлантики: 28 государств-членов НАТО и Россия. Для НАТО это один из форматов партнерской политики, для России это возможность совместного участия в выработке ответов на вызовы безопасности наших народов в XXI веке. В 2002-м году в основу работы СРН была положена Римская декларация, которая постулировала равенство всех членов Совета и предписывала участие в работе СРН исключительно в национальном качестве, т.е. запретила блоковый принцип. Однако на деле получается, что вместо формата «29» СРН действует в формате «28+1», причем даже если внутри этих 28-ми есть свои внутренние разногласия, то на диалог с Россией выносится консолидированная жесткая позиция. Так что я могу с горечью признать, что потенциал СРН не реализован и сам этот формат низкоэффективен. Благодаря нему все же были достигнуты существенные договоренности, например, о транзите через территорию России грузов невоенного назначения в Афганистан. Или о совместной разработке учеными наших стран прибора дистанционной детекции взрывчатых веществ «Standex». Так что мы не говорим, что СРН несостоятелен, мы хотим, чтобы наши партнеры не превращали его работу в формальность.
- Россия, как известно, является членом программы «Партнерство ради мира». Какие преимущества дает России участие в данной программе? Согласны ли вы с утверждением, что данная программа, в политическом смысле, морально устарела?
- Для России формат программы Партнерство ради мира и тесно с ней связанного Совета Евроатлантического партнерства менее интересен, чем Совет Россия-НАТО. Для некоторых других республик, ранее входивших в СССР и в соцлагерь, это единственный способ вести дела с НАТО. В то же время, конечно, сами натовцы постепенно отходят от романтизма ПРМ и ведут свою партнерскую политику на принципах прагматизма: кто чем может быть полезен.
- Как вас, как посла РФ при НАТО, воспринимают в Брюсселе – как партнера по системе безопасности или как соперника?
- Соперничают обычно за прекрасную даму. Я партнер для послов, работающих в Брюсселе, и ночной кошмар для бюрократов из штаб-квартиры НАТО.
- Почему, по вашему мнению, предложение Москвы по новой архитектуре системы коллективной безопасности в Европе не получило поддержки стран НАТО?
- Это не так. Многие европейские лидеры с интересом и одобрением откликнулись на предложение России по заключению юридически обязывающего Договора о европейской безопасности, подтверждающего принцип неделимости европейской безопасности. Но ДЕБ мыслился исключительно как многосторонний договор, и добиться консолидированного согласия всех стран Запада на участие в этом проекте не удалось. Это произошло, в том числе, и из-за того, что живы стереотипы времен холодной войны, и в отношениях с Россией европейцам не хватает доверия. Поэтому устаревший и неэффективный формат Североатлантического альянса более для них предпочтителен, чем какая-то рискованная авантюра с русскими. Консервативные подходы преобладают в этих вопросах, и чтобы что-то изменилось, должны пройти годы.
- По вашему мнению, произошла ли трансформация НАТО из военно-политического в политически-военный союз (изменение доминанты с военной на политическую)?
- НАТО остается военным блоком, и мы это видим по его действиям, например, в Афганистане и Ливии. Она не только не обрела своего политического лица, отличного от звездно-полосатого американского анфаса, но и усилила свою роль именно как военного инструмента внешней политики США. Да, в последние годы в самом альянсе все большее значение придается гуманитарным вопросам, как у нас иронизируют, защите животных от женщин. Или темам так называемого «третьего измерения»: преодоление последствий чрезвычайных ситуаций, энергетическая или экономическая безопасность, борьба с коррупцией и так далее, т.е явно невоенным аспектам. Но доминанта деятельности НАТО по-прежнему военная.
- Можно ли, по вашему мнению, говорить о желании НАТО стать своеобразной военной монополией в Европе? Какова роль США в данной тенденции?
- США - это гегемон в НАТО, его доля в бюджете альянса превышает совокупную долю всех остальных стран в три раза, а политическое влияние абсолютно и непререкаемо, это видно, например, из материалов Викиликс. Поэтому пока в НАТО состоят США, ни о какой автономной «европейской армии», я думаю, речь идти не может. Суверенитет европейских стран в военных вопросах в значительной мере уже делегирован в НАТО. Тем не менее, говорить о военной монополии НАТО в Европе не позволяет наличие как нейтральных государств (Австрия, Ирландия, Швейцария, Швеция, Финляндия), так и внеблоковых стран (Украина, Молдавия), так и, наконец, стран-членов ОДКБ: России и Белоруссии. Конечно, если считать танки, пушки и самолеты, то у стран НАТО больше вооружений, чем у России. Но мы ядерная держава и последовательно блюдем целостность нашего стратегического потенциала и паритета с Западом.
- США объясняют развертывание ПРО в Европе страхом перед иранской ракетной программой. Ваше мнение по этому вопросу?
- Как специальный представитель президента России по взаимодействию с НАТО в области противоракетной обороны я неоднократно и на переговорах, и в СМИ озвучивал свое видение этой проблемы. Создаваемая система ПРО предусматривает возможность кинетического перехвата не только ракет малой и средней дальности, но и межконтинентальных баллистических ракет. Таких ракет у Ирана нет, не будет и не может быть никогда, а даже если они когда-нибудь появятся, то не будет возможности их испытать. Иранская ракетная ядерная угроза - это по большей части пропагандистский миф, которым американцы запугивают европейцев ради того, чтобы установить на западных рубежах России, в частности, в Польше, свои противоракетные установки, которые никакого отношения к отражению этой мнимой угрозы не имеют, зато покушаются на наш ядерный арсенал.
- Почему, по вашему мнению, в рамках НАТО нет полемики по вопросу ПРО США в Европе?
- Насколько мне известно, это не так. Своя точка зрения есть у Турции, своя у Польши, своя у Германии, своя у Франции. Но внутренняя дискуссия, подчас очень жесткая, в рамках НАТО никак не сказывается на намерениях США.
- Часть сербского общества задает себе вопрос – почему Москва не имеет ничего против сближения НАТО и Черногории, однако выступает против сближения НАТО и Сербии?
- Россия неодобрительно смотрит на любые варианты расширения НАТО на Восток и Юго-Восток Европы. И мне ничего не известно о том, чтобы реакция Москвы на программы сотрудничества НАТО с Сербией была в чем-то более резкой, чем на такие же программы с Черногорией. Возможно, это какие-то аберрации восприятия белградской публики. Если же говорить предметно, то у НАТО с Сербией и Черногорией разная степень сближения. Черногория подала заявку на получение плана действий по членству в альянсе, и НАТО этот план предоставила. Босния и Герцеговина, кстати, тоже подавала заявку, но получила отказ. Сербия же в принципе не может претендовать на план действий по членству, поскольку вхождение в НАТО при нынешнем состоянии проблемы Косова невозможно: устав альянса запрещает членство странам с территориальными спорами. Впрочем, это не мешает сербскому обществу и элитам с завидной регулярностью затевать дискуссии насчет такого вступления. И Россия отрицательно реагирует не на «сближение Сербии с НАТО», а именно на эти проекты вхождения в альянс. Хочу напомнить, что для вхождения в НАТО Белграду придется признать независимость Косова. Одно без другого невозможно. Так вот, Москву беспокоит, что Сербия ради вхождения в НАТО может изменить свою позицию по Косову, и тем самым поставить нас в странное и неловкое положение. Но, в конце концов, сербы сами кузнецы своего счастья, а потому как сербский народ себя поведет, так к нему и будут относиться. В западном мире уважают только сильных и уверенных в себе, слабых и склонных к предательству поощряют к еще большему предательству и слабости, а потом забывают и выкидывают на помойку как надоевшую игрушку.
- Какова причина вывода российского военного контингента с территории Косова? Есть ли у России стратегические интересы в Косово (и/или в Сербии), ради защиты которых Москва могла бы поднять вопрос возвращения своего военного контингента на территорию Косова?
- Вывод наших военных миротворцев в количестве 650 человек из Косова в 2003 году был связан с передачей бразд правления в вопросах урегулирования ситуации в крае от военных гражданским лицам и полиции. Миссия наших военных была выполнена, их дальнейшее пребывание там стало нецелесообразным. Несколько лет назад, после провозглашения независимости края, Национальный сербский совет Косова попросил Россию вернуть военный контингент для защиты сербского населения, но такой просьбы недостаточно для того, чтобы что-то было сделано, потому что миссию в Косове осуществляют силы KFOR под натовским командованием. Военные подразделения - это не продуктовые магазины, которые могут между собой конкурировать. Вести в Косове параллельную миротворческую операцию, соперничая с НАТО, Россия не может - слишком много неоправданных рисков. Но то, что натовцы фактически нарушили принцип нейтралитета, предусмотренный мандатом ООН, и встали на сторону албанцев-косоваров, это возмутительно. И только под нашим жестким воздействием они стали отыгрывать назад. Россия готова помогать своим сербским братьям, но мы не можем быть больше сербами, чем сами сербы. Прежде чем что-то предпринять, мы хотим понять, а какова воля официального Белграда, и есть ли она? Знайте, мы в России часто думаем о судьбе многострадальной православной Сербии, и история знает, сколь многим жертвовала моя страна и русский народ, приходя на помощь братским балканским народам, но сейчас именно вы должны сами определить свою судьбу, а мы вас, как всегда, в этом деле поддержим.
