В последнее время из Киргизии приходило мало хороших новостей. Когда-то эту страну считали главной надеждой на демократию в Средней Азии, но в апреле этого года произошёл переворот, в результате которого было свергнуто правительство. Спустя всего несколько месяцев на юге страны разгорелась война, десятки тысяч бежали, многие — в соседний Узбекистан. Семьдесят пять тысяч человек до сих пор не вернулись домой. При виде такого размаха насилия казалось, что надежды Киргизии на демократию несбыточны, как фантазия.
Но затем случилось нечто непредвиденное. Временное правительство выполнило своё обещание и вынесло на референдум новую, более демократичную конституцию. А в конце июня, когда избиратели одобрили её, Киргизия обзавелась самой прочной в Средней Азии парламентской системой — во всяком случае, на бумаге. Мало того, ограничив власть будущего главы государства, страна сделала нечто неслыханное для этого славящегося традициями авторитаризма региона. Так что бурные события последних месяцев оживили надежды на демократизацию Киргизии.
Конечно, новая киргизская конституция, предусматривающая разделение властей, — это эксперимент, но она написана таким хитрым образом, что имеет шансы выжить. Вместо того, чтобы взять готовую западную конституцию и вставить туда киргизские названия, составители попытались «подогнать» западные образцы под политические реалии их страны, начав с того, чтобы предусмотреть существование не одного всевластного национального лидера, а нескольких. В следующем правительстве будут две руководящие должности: президент и премьер-министр. Как именно они будут делить власть друг с другом — решится практикой. Но председатель конституционного совета Омурбек Текебаев отмечает, что первый проект уже готов.
«Президент может наложить вето или отказаться пописывать любые законы, кроме связанных с бюджетной и фискальной политикой», — пояснил в разговоре со мной Текебаев. Эта мера нацелена на предотвращение попытки любого будущего лидера страны править одними указами — как делают все остальные власть имущие в Средней Азии. Если же денежный вопрос будет контролироваться парламентом, то президент будет несколько более сдержан в своих действиях — такова логика.
Новая конституция не только ограничивает полномочия исполнительной власти, но и пытается установить «потолок» власти для любой партии, представленной в парламенте. Отдельным партиям не разрешается иметь более шестидесяти пяти мест в стадвадцатиместной палате. Для формирования простого большинства этого более чем достаточно, с другой стороны — для эффективного управления любой отдельно взятой партии придётся формировать коалицию. Секретарь Венецианской комиссии при Совете Европы Томас Маркерт (Thomas Markert), консультировавший официальный Бишкек по вопросам конституции, считает, что всё может получиться, учитывая то, насколько Киргизия устала от авторитарных правителей (с момента провозглашения независимости от разваливающегося Советского Союза в 1991-м году в стране было два авторитарных президента и две уличных революции, в ходе которых они и были свергнуты).
«Я бы не советовал [им] так делать, но могу их понять», — сказал Маркерт, давая интервью.
Конечно, настоящей проверкой на прочность для новой конституции Киргизии станет не то, что в ней написано, а то, как она будет применяться. Легко читаемый сигнал о том, что может пойти не так, подаёт Украина — ещё одно постсоветское государство, где в результате народных протестов, этой хвалёной «оранжевой революции», к власти прорвались реформаторы, немедленно начавшиеся бороться друг с другом за эту самую новообретённую власть. Кто-то возлагает вину за беды Украины на то же самое положение тамошней конституции, за которое расхваливают киргизскую: на то, что там, по сути дела, исполнительную ветвь власти возглавляют два человека. И если киргизы не хотят, чтобы у них было то же самое, то неплохо было бы, если бы они более конкретно обозначили разделение полномочий между президентом и премьер-министром, как это сделано в тех западных странах, где существуют обе должности.
Конечно, кто-то вообще не считает документы чем-то значимым, а причину бед видит в глубоко укоренённой и менее поправимой постсоветской культуре политической целесообразности, что всё ещё сохраняет свои позиции в Средней Азии. Эта вещь, глубоко впечатанная в менталитет коммунистической системой, — не предоставлять финансового стимула играть честно — уже два десятилетия стимулирует авторитаризм. В свою очередь, авторитарные правители меняют законы и обходят суды (или же влияют на их решения), превращая любые конституции, билли о правах и прочие документы в абстракцию.
Президент России Дмитрий Медведев, изучив новую киргизскую конституцию, судя по всему, решил, что в тамошних условиях она обречена на провал.
«Разве это не приведёт к цепочке вечных проблем — перестановкам в парламенте, подъёму к власти той или иной группы политиков, постоянной передаче полномочий из одних рук в другие, наконец, разве это не поможет прийти к власти тем, кто исповедует экстремистские взгляды?»
Прогноз Медведева — это не просто взгляд стороннего наблюдателя. Москва до сих пор пытается оказывать влияние на бывшую советскую сферу; в Кремле боятся, что новая демократическая Киргизия поможет сломить старый, привычный России порядок.
Конечно, не исключено, что всё будет плохо. Или же киргизы докажут, что Медведев был неправ, что демократия может прийти к успеху даже в таких местах, где этого ждёшь меньше всего.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В последнее время из Киргизии приходило мало хороших новостей. Когда-то эту страну считали главной надеждой на демократию в Средней Азии, но в апреле этого года произошёл переворот, в результате которого было свергнуто правительство. Спустя всего несколько месяцев на юге страны разгорелась война, десятки тысяч бежали, многие — в соседний Узбекистан. При виде такого размаха насилия казалось, что надежды Киргизии на демократию несбыточны, как фантазия.
Но затем случилось нечто непредвиденное.
