Понятие «международный терроризм» было, наверное, главной приметой мировой политики минувшего десятилетия. После атак 11 сентября 2001 года, которые по-настоящему потрясли Америку, администрация Джорджа Буша попыталась сделать борьбу с «международным терроризмом» стержнем мировой политики. Фактически эта опасность была призвана заменить исчезнувшую советскую угрозу и структурировать всю международную систему по новому принципу, но снова – «добро» против «зла».
На первых порах казалось, что это удастся. «Контртеррористическая» коалиция, сколоченная для свержения режима «Талибана» в Афганистане, включала в себя чуть ли не полмира. Талибов изгнали из Кабула, но дальше все застопорилось.
Концептуальное противоречие заключалось в том, что кампания, которая, если исходить из сути понятия «международный терроризм», должна быть по-настоящему всеобщей и основанной на совместных действиях, для Соединенных Штатов служила еще и методом обеспечения собственного глобального доминирования. То есть, помимо прочего, принуждения — жесткого или мягкого — других держав к тому, чтобы они следовали в фарватере американских действий. А принуждения не любит никто.
Дело, однако, не только в реакции на политику Вашингтона. Быстро появились сомнения в том, что такое единое явление, как «международный терроризм», в принципе существует.
Конечно, в эпоху глобализации степень всеобщей взаимосвязи и взаимозависимости беспрецедентна. И шахиды, привычные на Ближнем Востоке, появляются в московском метро или аэропорте, - экстремисты перенимают «модные» формы. Но при этом преступления в Москве или Нальчике организованы не некими «международными террористами», к борьбе с которыми призывают друг друга лидеры разных стран, а конкретным исламистским подпольем на Кавказе.
Современный терроризм характеризуется сочетанием сугубо локальных причин его возникновения с глобальным восприятием и воздействием. По сути, это совокупность сил и движений, большинство из которых являются сепаратистскими или националистическими. Каждое из них, будь то в России, Индонезии, Судане, Палестине, Афганистане, Китае, Индии, Турции или Йемене, борется против соответствующего правительства за самоопределение или общественно-политическое переустройство. Даже 11 сентября, несмотря на беспрецедентность этой трансокеанской атаки, является реакцией экстремистских сил на идею американского лидерства, которая последовательно проводится каждым из руководителей США после окончания «холодной войны». Америка воспринимается как центр мировой империи, которая держит под контролем – прямым или косвенным – значительные территории.
В таких условиях попытка сделать борьбу против международного терроризма стержнем мировой политики, предпринятая администрацией Джорджа Буша, была заведомо бесплодна. Во-первых, само обобщающее понятие лишено четкого содержания, его интерпретация остается на усмотрение политиков. Не удивительно, что власти разных стран постарались использовать ситуацию в собственных интересах. Достаточно вспомнить меры по расширению полномочий спецслужб в Америке или якобы связанное с контртерроризмом решение отменить выборы губернаторов в России.
Во-вторых, опять же из-за искусственного характера понятия настоящего объединения усилий не происходит. Каждое из государств, клянясь в верности коалиции против террора, понимает под ним свое. И это резонно, ведь угроза на самом деле не общая, это много разных угроз, хотя и схожих по мотивации и способам исполнения. В результате борьба с международным терроризмом превращается либо в пустой лозунг, либо даже в источник взаимного раздражения, поскольку неизбежны двойные стандарты. В-третьих, общие рецепты просто невозможны, поскольку необходимо кропотливое выкорчевывание местных корней, специфических для каждого отдельного случая.
Масштабная террористическая атака – вызов государству, стремление продемонстрировать его недееспособность. Первый ответный импульс – доказать, что это не так, применив всю мощь узаконенного насилия, которым располагает официальная власть. Пока речь шла о квазигосударственных образованиях, наподобие Ичкерии в конце 1990-х или Афганистана при правлении талибов, существует объект возмездия. В свое время и Россия, и США вели боевые действия, в которых разрушили базовую террористическую инфраструктуру – в Чечне и в Афганистане. Но что делать дальше, когда противник превращается в диффузный призрак-невидимку, становясь от этого еще более опасным?
Правительства этого не знают. Иллюзия урегулирования, возникающая сразу после силовых действий, быстро улетучивается, когда становится понятно, что «нерегулярная» война может продолжаться бесконечно. А «возмездие» только множит ряды вражеских армий.
Для устранения причин, порождающих терроризм, требуется долгая комплексная работа, гарантий успеха которой нет. США поняли это в Ираке и Афганистане, Россия – на Кавказе. Америке чуть проще – в крайнем случае она просто уйдет, хотя кто поручится, что террористическая угроза там не возникнет снова? России некуда деться с Кавказа, поэтому придется вновь и вновь искать баланс между подавлением и развитием.