Несколько лет назад свадьба некоей явно небедной северокавказской семьи прокатилась с ветерком по центру Москвы, постреливая в воздух из окон автомобилей. Событие вызвало волну возмущения в блогах, особенно то, что полиция веселую компанию то ли просто оштрафовала, то ли и вовсе отпустила без каких бы то ни было последствий, кроме, возможно, пополнения семейных бюджетов самих полицейских.
Сегодня эта сцена из городской жизни никого не удивляет. Дальше так и хочется написать: «Стрельба на Хованском кладбище столицы — лишь еще один случай в череде событий, начало которой было символически положено убийством Анны Политковской в 2006 году». И далее развивать популярную в последние годы тему «Как политические и социальные нормы Северного Кавказа (а точнее, Чечни и Дагестана) меняют ситуацию в России».
Что общего между «казаками» и кадыровцами?
Однако, мне кажется, дело не только в Северном Кавказе. Все серьезнее. В период первой чеченской войны «Новая газета» опубликовала репортаж о том, как жестокость конфликта меняет психику людей, прежде всего, призывников. У меня в памяти остался эпизод из статьи: пойманная и подожженная ради забавы крыса, которая мечется в ужасе по грязи среди БТРов на потеху хохочущим солдатам. Бессмысленное насилие над живым существом стало символом озлобления страны, где все — против всех.
С тех пор прошло 20 лет, но нравы едва ли стали лучше. У нас была и вторая чеченская, и беспорядки на Манежной площади, и убийства десятков, если не сотен, мигрантов, и гибель Егора Свиридова, и банда GTA, и станица Кущевская, и «герои Новороссии» наподобие Гиркина и Мильчакова, и много других страшных вещей. Если вдуматься, то нападение на Алексея Навального и его коллег в Анапе могло закончиться намного хуже, окажись у кого-нибудь из людей в камуфляже и кубанках пистолет.
Северокавказские родоплеменные нравы с их культом силы и кровной мести — лишь часть более широкой и трагической картины жизни постсоветской России. Появление режима Рамзана Кадырова в отдельно взятом регионе — следствие специфических политических договоренностей Кремля и части бывших боевиков. Но его существование не так уж и сильно раздражает российских граждан. И не только потому, что многие считают чеченцев чужаками, от которых лучше держаться подальше. Опросы общественного мнения показывают, что немалой части общества методы управления, применяемые главой Чечни, нравятся.
Сталин с нами!
Так называемые казаки из Анапы, избивавшие Навального и его друзей, наверное, возмутились бы, если бы кто-то сравнил их с людьми Кадырова, чеченскими силовиками. Казалось бы, одни отмечают как трагическую дату годовщину депортации 1944 года, другие восхищаются организовавшим ее Сталиным. Однако их мотивы и поведение на деле ничем не отличаются.
Агрессивность, готовая выплеснуться в любой момент на публику — характерная черта нашей действительности. В стране, где законы не работают, а коррупция пронизала все сферы жизни, человек бесправен перед лицом государственной машины. Насилие, мотивированное или нет, — естественное следствие фрустрации и желания установить свой порядок до того, как кто-то другой установит свой. Растущие симпатии к Сталину — своего рода дань восхищения тому, кто наиболее эффективно в современной российской истории решил эту задачу. Уважение к праву силы, а не к силе права — одна из главных черт нашего коллективного портрета.
Виноват ли в этом советский тоталитаризм? Несомненно. Только ли он? Едва ли. Но он — прежде всего. Ведь для многих других стран именно XX век стал временем расставания с правом силы. Наше же прощание с ним все еще продолжается, и власть это полностью устраивает. Ведь она и есть самый сильный игрок в России. И поэтому главный ее страх — показаться слабой. Как и у всех нас.
