Обзор материалов Foreign Affairs, посвященных России

Никос Цафос в статье Foreign Affairs от 15 мая, которая называется «Американская газовая война с Россией?», рассказывает о реалиях глобального энергетического рынка.

21 апреля судно с американским сжиженным природным газом для Европы вышло из Мексиканского залива и пересекло Атлантику. Многие увидели в этом первый выстрел в надвигающейся газовой войне США и России. Россия контролирует европейский газовый рынок, запугивая своих ближайших соседей и утихомиривая ведущие европейские государства, которые выступают против ее геополитических амбиций. Получается, что американский СПГ должен ослабить российскую удавку. Он дешевле, и это более надежная альтернатива. Россия, в свою очередь, либо потеряет долю рынка, либо вступит в соперничество, понижая цены. Так или иначе, Европа окажется в экономическом и геополитическом выигрыше.

Такие экономические доводы страдают упрощенчеством, но ошибочными их назвать нельзя, хотя геополитическая часть этих аргументов совершенно неправильная. В них преувеличивается значимость американского СПГ для евразийской политики, и они создают ложное впечатление, что энергетическая безопасность Европы обеспечивается где-то за рубежом. Новые поставки из США или из других мест — это хорошо для потребителей, потому что происходит дальнейшее снижение цен. Но энергетическая безопасность Европы находится в руках самих европейцев и никого больше. А навязчивая идея о спасительном американском СПГ отвлекает внимание от важных задач, таких как укрепление внутриевропейского энергетического рынка, который по-прежнему удручающе фрагментирован, особенно в Восточной Европе.

Ошибочные предположения

К 2020 году Соединенные Штаты смогут поставлять в Европу примерно 80 миллиардов кубометров СПГ в год. Это около двух третей от того объема, который Россия экспортировала в Европу в 2015 году, и меньше трети общеевропейского объема потребления, составляющего 400 миллиардов кубометров газа в год (450 миллиардов, если учитывать Турцию). Неудивительно, что конфликт кажется неминуемым: если такой большой объем американского СПГ попадет в Европу, Россия окажется вытесненной с этого рынка и потеряет значительную часть из тех 42 миллиардов долларов, которые она заработала в 2015 году на экспорте трубопроводного газа.

Но данные аргументы основаны на ошибочных предположениях о газовом рынке. Попытка разобраться в европейском газовом рынке, глядя исключительно на американский СПГ и российский газ, сродни тому удовольствию, которое получаешь от симфонии, слушая одну только скрипку.

Для начала, добыча в Европе уменьшается примерно на 10 миллиардов кубометров газа в год, а поэтому к 2020 году ей понадобится дополнительно примерно 50 миллиардов кубометров только для компенсации спада собственной добычи. Если в Европе окажется половина американского экспорта СПГ в объеме 40 миллиардов кубометров в год, то у России не будет сколь-либо существенного снижения экспорта. И даже в том случае, если все 80 миллиардов кубометров американского СПГ пойдут в Европу (что маловероятно в силу спроса в других регионах), Россия все равно останется на позициях крупнейшего поставщика на континенте (вместе с Норвегией).

Конечно, этот СПГ может и не прийти в Европу, поскольку у других рынков в общемировом масштабе остается все меньше альтернатив, и они издавна платят за газ больше, чем Европа. Ведь тот, кто в последние годы вкладывал средства в американский СПГ, делал это в расчете на более выгодных покупателей. В Латинской Америке спрос на СПГ остается на довольно высоком уровне, а на Ближнем Востоке и в Северной Африке он даже растет. Другие страны тоже захотят импортировать СПГ, особенно если цены и дальше будут низкими. Объемы поставок СПГ в Европу будут зависеть от того, как именно в предстоящие пять лет сложится трудная головоломка спроса и предложения.

Нам совершенно неизвестно, сколько американского СПГ за это время попадет в Европу — да нам и не должно быть до этого никакого дела. Американский СПГ может оказать огромное воздействие на континент, даже не попав туда — ведь поставки взаимозаменяемы. Или он может оказать на этот рынок минимальное воздействие, даже если туда пойдет судно за судном — ведь все дело в конкурентных рынках. Все зависит от того, как все эти изменчивые силы будут проявляться в Европе и за ее пределами.

Больше, чем доля рынка

Похоже, что все эти сложности не имеют никакого значения для политиков. Европейцы ликуют в ожидании СПГ из США, а русские хмурятся, что заметно даже из-за океана. Любые изменения удельного веса России на рынке газа наверняка будут восприниматься как нечто значительное с точки зрения геополитики. На самом деле это не так.

За последние 20 лет российская доля рынка то резко увеличивалась, то серьезно уменьшалась, и если она снова изменится, в этом нет ничего особо важного. Кроме того, доля рынка не имеет большого значения для европейской энергетической безопасности, по крайней мере, когда изменения составляют несколько процентных пунктов. Самый серьезный газовый кризис в Европе из-за России произошел в 2009 году, когда экспортные поставки через Украину были прерваны на две недели. В это время удельный вес России на рынке Европы был на самой низкой отметке, поскольку Катар в особенности увеличил экспортные поставки в Европу. Доля рынка это не единственный важный фактор в геополитической жизни, и Европе пора отказаться от этого мерила своей энергетической безопасности.

Вместо этого ей следует сосредоточиться на конкуренции, с которой она сталкивается, и на новых рынках, которые она может открыть. Несмотря на все разглагольствования о том, что российский Газпром обслуживает геополитические цели Кремля, эта компания — удивительно рациональный коммерческий партнер, порой колючий и раздражительный, но определенно разумный. Даже Еврокомиссия, расследующая маркетинговую практику Газпрома и его стратегию ценообразования в Центральной и Восточной Европе, признала, что на тот момент, когда российский газ приходит в Чехию, где усиливается конкуренция, цены на него формируются рынком. Газпром видит, где сильна конкуренция.

Короче говоря, Европа легко может повернуться спиной к американскому СПГ, сосредоточившись вместо этого на восполнении своего внутреннего рынка. Вспомним, как в 2009-2010 годах в Европу пришла новая волна СПГ, главным образом из Катара. Волна эта накатила в основном на берега северо-западной и южной Европы, а Центральная и Восточная Европа ощутили лишь легкое дуновение ветерка. Все это говорит о том, что неважно, сколько американского СПГ попадет в Европу. Важно другое: как этот и любой другой газ будут перемещаться внутри Европы. Если он сможет достичь Центральной и Восточной Европы, для чего потребуются активные и решительные действия таких стран, как Болгария и государства Прибалтики, которые сопротивляются внутренней конкуренции, тогда энергетическая безопасность Европы будет и дальше укрепляться. Если нет, никакие объемы американского экспорта картину не изменят.

17 мая Foreign Affairs опубликовали статью Джошуа У. Уокера и Хидетоши Азумапода под названием «План Японии по сближению Соединенных Штатов и России», или «G7 и евразийские приключения Абэ»:

«Вот с этим я найду Синдзо во Владивостоке», — заметил президент России Владимир Путин 6 мая во время неофициальной встречи в Сочи, когда премьер-министр Синдзо Абэ подарил ему высококачественный бинокль японского производства. После более чем двухлетнего перерыва в двусторонних встречах на высшем уровне лидеры двух стран в этом месяце наконец провели совещание и сошлись на новом подходе к утратившим свою интенсивность российско-японским отношениям, в том числе договорились о следующей встрече Абэ и Путина во Владивостоке, запланированной на предстоящий сентябрь.

Энтузиазм, с которым Путин стремился запланировать вторую встречу — и найти Абэ во Владивостоке — свидетельствует об отчаянной потребности запущенной азиатской глубинки России в японских инвестициях. Между тем Абэ, по всей вероятности, преследует свои цели в контексте более широкой геополитической повестки дня: желая сделать Японию своеобразным мостом между Россией и Западом.

Абэ прибыл в Сочи с чувством исторического значения предстоящей встречи. Всего месяц назад на саммите по ядерной безопасности президент США Барак Обама в ответ на стремление Абэ вновь сблизиться с Россией заметил: «я оставлю это на усмотрение Синдзо». За месяц до того Обама вопреки обыкновению попытался внести корректировки в планы японского лидера касательно России, попросив его отменить предстоящую встречу с Путиным. Во время посещения Абэ пяти основных европейских стран — Италии, Франции, Бельгии, Германии и Великобритании — по пути в Сочи премьер-министр обнаружил, что региональные лидеры слишком озабочены собственными экономическими проблемами континента, чтобы составить единый фронт, противостоящий геополитической проблеме их ближайших восточных соседей.

Растущая замкнутость Европы и очевидное отступление Обамы обнаружили новую геополитическую реальность: ни один из западных лидеров не знает точно, что делать с Россией, распространяющей свое стратегическое влияние в Евразии. Это предоставляет Абэ возможность наладить мосты между Россией и Западом на предстоящем саммите G7 в Японии в конце этого месяца.

Россия, несмотря на свой возможный упадок, все-таки остается крупной евразийской державой, с которой необходимо считаться. Она все еще способна в одностороннем порядке определять геополитические события в регионе, в том числе и на востоке Украины, в Сирии и даже Северо-Восточной Азии, где занимается строительством почти 2500 миль газопровода в Китай. Никакая другая евразийская держава, даже Китай, не могут похвастаться столь обширной властью в регионе.

Несмотря на подобный расклад, Запад преимущественно относится к России как к конкурирующей европейской державе, с 2014 года оказываясь по сути не в состоянии отвечать на евразийские вызовы. Как показала прошедшая 20 апреля встреча Совета Россия-НАТО, в ближайшее время никакого компромисса между Россией и Западом в отношении Украины не предвидится. Между тем Россия с выгодой для себя продолжает направлять внешнеполитические усилия в другие части Евразии. Буквально недавно Москва принимала участие в мирных переговорах, последовавших за столкновениями между Арменией и Азербайджаном в Нагорном Карабахе в апреле 2016 года, тем самым расширяя свое влияние в регионе с серьезными последствиями для кавказского энергетического коридора в Европу. От Сербии до Афганистана Россия искусно сочетает энергетические сделки, поставки оружия и тайные операции для укрепления собственных позиций в дуге нестабильности Евразии.

Тем не менее предстоящий саммит «Большой семерки» в Исэ-Сима может стать подходящим моментом для нахождения Западом и Японией потенциальных областей сотрудничества с Россией. Вылезти из этой трясины вполне возможно, если Запад обратит внимание на другую сторону Евразии: Азию, где у России и Запада нет каких-либо серьезных разногласий. Несмотря на кажущуюся ограниченность своего регионального авторитета, Россия является крупной азиатской державой и играет здесь важную геополитическую роль. Как ни странно, она в значительной степени способствует росту Китая за счет продажи вооружений и растущего экспорта углеводородов из Сибири. Как показывает недавняя обращенная к Москве просьба Пекина поддержать его политику по вопросу Южно-Китайского моря, Россия также становится важным действующим лицом в азиатской акватории, стабильность которой имеет решающее значение для европейской экономики.

Правда, многообещающие российско-китайские отношения на самом деле маскируют растущее недоверие Москвы Пекину и ее опасения оказаться в подчинении у второй по величине экономики в мире. Хотя украинский кризис заставил Москву углубить ее стратегическое партнерство с Китаем, Запад и Россия могли бы развивать сотрудничество по таким наиболее актуальным направлениям в Азии, как надвигающаяся северокорейская ядерная угроза и возвышение Китая, где российские и западные интересы совпадают.

Япония занимает подходящую позицию для содействия сотрудничеству между Россией и Западом как в Азии, так и за ее пределами. Несмотря на царящее с 2014 года геополитическое отчуждение, Абэ поддерживает с Путиным теплые личные отношения, кульминацией которых стала последняя двусторонняя встреча в Сочи. Хотя между двумя странами по-прежнему остаются разногласия по поводу условий послевоенного мирного договора, сама атмосфера встречи двух лидеров обещает укрепление связей в будущем.

Кроме того, к сотрудничеству призывают экономические реалии. Расширение российско-японских экономических связей откроют Сибири и Дальнему Востоку России, расположенным ближе к Японии, чем к Европе, выход на мировой рынок инвестиций. Вовлечение японцев также сбалансирует растущее присутствие Китая в регионе. Более того, Абэ предусматривает именно такой сценарий и в Сочи представил Путину конкретный план крупных инфраструктурных проектов в азиатском фланге России.

Для Запада Япония продолжает быть надежным союзником, разделяющим с Соединенными Штатами и Европой взгляды по основным вопросам на Украине, включая санкции, и налаживающим отношения в области безопасности с восточно-европейскими столицами, в том числе с Киевом. Во время японского тура украинского президента Петра Порошенко в апреле Абэ подтвердил намерения Токио предоставить Киеву 1,85 миллиарда финансовой помощи, а также поддерживать различные формы сотрудничества в области безопасности, в том числе способствовать развитию украинской киберполиции. Эти усилия отражают заявленную стратегию Токио по взаимодействию с Москвой, которая вращается вокруг диалога и давления, избегая полной изоляции России. Способность Японии в качестве честного посредника одновременно иметь дело с Россией и, через Евразию, с Украиной является большим подспорьем для Запада в улучшении своего будущего взаимодействия с Москвой.

Поэтому предстоящий саммит G-7 в Исэ-Сима может стать для Запада и Японии подходящим поводом найти общие направления сотрудничества с Россией. Как председатель «Большой семерки», Абэ обладает значительными полномочиями по установлению повестки дня и определению участников саммита, включая Путина, если японский лидер решит его пригласить. Пользуясь этими привилегиями, Абэ, вероятно, будет пытаться выстроить консенсус «семерки» по вопросу о необходимости постепенного восстановления роли России в международном сообществе.

Один из способов реализации этой идеи — подражать инициативе бывшего президента США Билла Клинтона, в 1994 году (в оригинале — 1997 году — прим. пер.) на саммите «Большой семерки» в Неаполе предложившего формат G7+1, когда Россия провела неофициальные встречи с государствами-членами. Клинтон предвосхищал международное сотрудничество в направлении либерализации российской экономики и заложил основу для предоставления статуса наблюдателя лидеру России Борису Ельцину. В итоге Москва обрела полноправное членство в группе на саммите G8 в Денвере в 1997 году (в оригинале — в 1998 году — прим. пер.). Абэ мог бы сделать то же самое.

Отстранение России от участия в G8 в 2014 году стало символом разочарования Запада в неудачных усилиях по интеграции своего евразийского соседа в либеральную структуру Европы. Два года спустя сама Европа пребывает в глубоком кризисе, и узкий фокус Запада на Украине не позволяет ей сосредоточиться на действиях России в Евразии. Возможно, ключ к российской проблеме находится сейчас именно в руках Азии. Учитывая вдохновенную защиту Абэ либеральных ценностей и его особые отношения с Путиным, Япония могла бы помочь спасти Запад, способствуя восстановлению в нем позиций России.

И еще один материал Foreign Affairs посвящен Крыму и называется «Почему Путин захватил Крым». В нем Дэниэл Трейсман рассматривает три правдоподобных толкования действий Путина.

Захват российским президентом Владимиром Путиным Крымского полуострова у Украины в начале 2014 года стал самым важным его решением за все 16 лет пребывания у власти. Силой присоединив к России территорию соседнего государства, Путин одним махом перечеркнул те принципы, на которых строился европейский порядок после окончания холодной войны.

Вопрос о том, почему Путин пошел на такой шаг, представляет нечто большее, чем исторический интерес. Понимание его мотивов при оккупации и аннексии Крыма крайне важно для прогнозирования того, пойдет ли он на аналогичные шаги в будущем — например, направит ли он свои войска для «освобождения» русских в прибалтийских странах. Кроме того, это ключевой момент для определения тех мер, которые может принять Запад в целях недопущения таких действий.

Сейчас существует три правдоподобных толкования действий Путина. Первая версия (назовем ее «Путин как защитник») заключается в том, что операция в Крыму стала ответом на угрозу дальнейшей экспансии НАТО вдоль западной границы России. Если следовать такой логике, получается, что Путин захватил полуостров, дабы не допустить две опасные возможности. Первая это возможность вступления Украины в НАТО при ее новом правительстве, а вторая — что Киев мог выгнать российский Черноморский флот с его базы в Севастополе, где он базируется издавна.

Вторая версия (назовем ее «Путин как империалист») состоит в том, что аннексия Крыма была составной частью российского проекта по постепенному возврату бывших территорий Советского Союза. Путин так и не смог смириться с утратой российского престижа после окончания холодной войны, гласит эта интерпретация, и он полон решимости восстановить его, в том числе, за счет расширения российских границ.

Третье объяснение — «Путин как импровизатор». Здесь отвергаются какие-то обширные замыслы, а аннексия представляется в виде поспешной реакции на непредусмотренное свержение украинского президента Виктора Януковича. Согласно этой точке зрения, оккупация и аннексия Крыма были импульсивным решением, принятым Путиным во многом случайно, но не продуманным шагом стратега с геополитическими амбициями.

В последние два года Путин своими действиями подтверждает все три толкования. Он заявляет, что вступление Украины в НАТО недопустимо, а также утверждает, что Крым благодаря своей истории является неотделимой частью России, отнятой у нее после распада Советского Союза. Но Путин также говорил мне на приеме в Сочи в октябре 2015 года, что операция по захвату полуострова была «спонтанной», и совершенно не планировалась заранее. (Другие объяснения Путина по поводу интервенции — что он отдал такой приказ для защиты русского населения Крыма от украинских националистов и ради соблюдения права крымчан на самоопределение — не следует воспринимать слишком серьезно. Дело в том, что националистическая угроза в Крыму — в основном выдумка, и кроме того, за предыдущие 14 лет пребывания у власти Путин не проявлял особого интереса к самоопределению Крыма.)

Так чем же была аннексия — реакцией на расширение НАТО, актом имперской агрессии или экспромтом в ответ на неожиданно возникший кризис? Для выявления истины может потребоваться привлечение элементов нескольких теорий, да и некоторые детали до сих пор неизвестны. Тем не менее, информация в последние два года всплывала на поверхность, а анализ недавних интервью в Москве позволяет сделать важные заключения: захват Путиным Крыма мог быть импровизированным гамбитом, на который он пошел под давлением обстоятельств, опасаясь потерять стратегически важную для России военно-морскую базу в Севастополе.

Расширение НАТО — это по-прежнему больной вопрос для российских руководителей, а кое-кто в Кремле определенно мечтает о возрождении утраченного величия России. Но та хаотичность, с которой проводилась операция в Крыму, опровергает предположения о наличии какого-то продуманного плана территориального реванша. На первый взгляд, это звучит успокаивающе; но на самом деле это огромный вызов западному руководству: Путин — лидер, все более склонный к рискованной и азартной игре, а также к борьбе за кратковременные тактические преимущества без учета долговременных стратегических интересов.

Нет НАТО!

Рассмотрим первую теорию, гласящую, что Путин приказал захватить Крым, дабы предотвратить окружение России натовскими войсками. Понятно, что расширение НАТО безо всяких серьезных усилий по интеграции России отравляло отношения между Москвой и Западом последние два десятилетия. В то же время хорошо известно, что российские руководители полны решимости не допустить вступления Украины в Североатлантический альянс. Но это не значит, что в данном случае мотивом для Путина стало противодействие натовской экспансии.

Самый большой недостаток теории о том, что Путин захватил Крым, дабы не допустить членства Украины в НАТО, состоит вот в чем. На момент начала операции по аннексии Крыма Украина не стремилась в НАТО. В 2010 году, чтобы улучшить отношения с Россией, правительство Януковича приняло закон, запрещающий Украине участие в любых военных блоках. В последующие годы Киев довольствовался партнерством с альянсом, участвуя в некоторых военных учениях и направив свой корабль для участия в операции НАТО по борьбе с пиратами. Россия как будто соглашалась с таким положением вещей. Когда Путин, оправдывая мартовскую интервенцию 2014 года, утверждал, что слышал из Киева заявления о скором вступлении Украины в НАТО, он упускал одну важную деталь: все последние публичные заявления политиков на эту тему зазвучали уже после того, как в Крыму появились российские войска.

Даже если украинские руководители и хотели вступить в Североатлантический альянс после изгнания Януковича, НАТО не собиралась принимать Украину в свой состав. Путин уже одержал победу в этом сражении на натовском саммите в 2008 году, когда военный блок решил не продвигаться вперед с принятием Украины и Грузии. Британские, французские и немецкие официальные лица заявляли, что эти страны слишком нестабильны, чтобы встать на путь вступления в альянс, и что такие действия безо всякой на то необходимости могут усилить антагонизм со стороны Москвы. Хотя НАТО не исключила, что может со временем принять Украину в свои ряды, канцлер Германии Ангела Меркель по-прежнему была против практических шагов в этом направлении, а американский президент Барак Обама в отличие от своего предшественника Джорджа Буша не предпринимал никаких действий по продвижению Киева к членству. Более того, в октябре 2013 года, всего за несколько месяцев до российской аннексии Крыма, генеральный секретарь НАТО Андерс Фог Расмуссен однозначно заявил, что Украина в 2014 году не будет принята в альянс. Не было оснований ожидать, что в ближайшее время что-то изменится.

Конечно, Путин мог посчитать иначе. Но если бы это было так, российский президент наверняка поднял бы данный вопрос перед западными руководителями. Но похоже, он этого не сделал, по крайней мере, на встречах с Обамой, о чем говорит Майкл Макфол, с 2009 по 2012 год работавший специальным помощником президента по России, а с 2012 по начало 2014 года занимавший пост посла США в Москве. В этот период Макфол присутствовал на всех встречах Обамы с Путиным и Дмитрием Медведевым, кроме одной. Работая в Вашингтоне, Макфол также слышал все телефонные разговоры Обамы с российскими руководителями. В своей речи в прошлом году Макфол сказал, что не припомнит ни единого случая, когда во время этих бесед «поднимался вопрос о расширении НАТО».

Если целью Путина было не допустить военного окружения России, то его агрессия на Украине стала колоссальным провалом, поскольку он довел дело до прямо противоположного результата. В целях сдерживания усиливающейся, как считают в альянсе, российской угрозы НАТО наращивает свое присутствие в Восточной Европе с момента начала кремлевской интервенции. Организация сформировала силы быстрого реагирования численностью 4 000 человек, которые будут на ротационной основе размещаться в Болгарии, Эстонии, Латвии, Литве, Польше и Румынии, а также направила четыре боевых корабля в Черное море. В феврале Белый дом рассказал о своих планах по четырехкратному увеличению американских военных расходов в Европе.

В январе я говорил с одним источником, который близок к Олегу Белавенцеву, командовавшему российской военной операцией в Крыму. Я спросил его, была ли у российских руководителей обеспокоенность по поводу вступления Украины в НАТО накануне интервенции. «Они не боялись вступления Украины в НАТО, — ответил этот источник. — Но их определенно беспокоило то, что украинцы отменят договор об аренде военно-морской базы в Севастополе и выгонят оттуда Черноморский флот».

Это звучит вполне правдоподобно, поскольку Черноморский флот играет важнейшую роль в обеспечении военного присутствия России в Черном и Средиземном морях, и потому что многие оппозиционные лидеры на Украине критиковали Януковича за продление сроков аренды базы. Но если главной целью для Путина было сохранение базы, что кажется весьма вероятным, то почему он выбрал такую рискованную стратегию? Поскольку в Крыму находилось около 20 000 хорошо вооруженных военнослужащих, а население полуострова настроено в основном пророссийски, Украине было бы очень трудно выгнать Россию из Севастополя. А в прошлом Москва всегда находила способы, чтобы защитить свои интересы в регионе без применения силы. Аннексия территории, повлекшая за собой международную изоляцию, экономические санкции, усиление НАТО и отчуждение большей части украинского населения, кажется какой-то экстремальной реакцией на поддающуюся урегулированию угрозу. До операции в Крыму о решениях Путина можно было рассуждать как о чем-то, что делается на основе анализа издержек и выгод. Но после нее его внешнеполитические расчеты становится все труднее расшифровывать.

Имперские заблуждения?

Те, кто считает Путина империалистом, очень легко и просто объясняют действия России в Крыму. В конце концов, хорошо известно, что Путин назвал распад Советского Союза «величайшей геополитической катастрофой столетия», заявлял, что «Украина — это не государство», и часто вмешивался во внутренние дела стран на российской периферии. В 2008 году, когда российские танки вошли в Грузию, чтобы защитить сепаратистские анклавы Абхазию и Южную Осетию, чиновники раздавали российские паспорта жителям Крыма, создавая очевидный предлог для вторжения с целью защиты этих людей.

Есть и другие, более конкретные указания на то, что Москва готовилась к захвату Крыма в течение полугода до падения Януковича. Высокопоставленный путинский советник Владислав Сурков осенью и зимой 2013-2014 годов неоднократно посещал Киев и столицу Крыма Симферополь, продвигая идею строительства моста через Керченский пролив, чтобы соединить юг России и Крым. Он мог стать важнейшим транспортным звеном в случае аннексии. Примерно в то же время в Киеве были замечены группы сотрудников российской полиции и спецслужб.

Между тем, председатель крымского парламента Владимир Константинов часто совершал поездки в Москву. Как пишет российский журналист Михаил Зыгарь, во время одного такого визита в декабре 2013 года он встретился с секретарем Совета безопасности России и высшим кремлевским чиновником по делам безопасности Николаем Патрушевым. По словам Зыгаря, Патрушев был «приятно удивлен», узнав от Константинова о том, что Крым готов «отойти к России» в случае свержения Януковича. Накануне российской интервенции Константинов снова поехал в Москву, где встречался с высокопоставленными руководителями.

Есть и другие свидетельства, указывающие на давние замыслы России по захвату полуострова. Как пишет «Новая газета», в феврале 2014 года в исполнительных органах власти России циркулировала служебная записка с предложением аннексировать Крым и другие области восточной Украины в случае падения режима Януковича. Если Янукович уйдет, говорилось в записке, Украина расколется на западную и восточную часть, и ЕС поглотит запад. Москве в таком случае надо будет быстро организовать референдумы по вопросу присоединения к России в пророссийских регионах на востоке страны.

Но при ближайшем рассмотрении теория о том, что Путин давно уже собирался захватить Крым, начинает казаться несостоятельной. Задумайтесь о частых визитах Суркова на полуостров. Неизвестно, что именно путинский советник обсуждал с местными руководителями во время таких поездок. Если Сурков готовил аннексию этого региона, то последующие действия Путина кажутся довольно странными. Вместо того, чтобы послать Суркова в Симферополь руководить российской интервенцией, Путин в конце февраля снял его с этого направления работы, и большую часть марта чиновник по всей видимости провел в Москве, где у него было достаточно свободного времени, чтобы открыть галерею и даже съездить с женой в отпуск в Швецию. Зыгарь предположил, что в действительности задача Суркова на Украине состояла не в подготовке крымской аннексии, а в сохранении Януковича у власти. С этой задачей он не справился, к большому неудовольствию Путина. А что касается групп из полиции и спецслужб, которые видели в Киеве, то, скорее всего, они давали аппарату Януковича советы о том, как подавлять антиправительственные протесты в столице. Если бы эти люди планировали операцию в Крыму, они должны были отправиться именно туда, а не в Киев.

На самом деле многие детали, на первый взгляд свидетельствующие о тщательной подготовке России к аннексии, в действительности указывают на отсутствие заблаговременно составленных планов. Например, если бы Москва на самом деле планировала аннексию Крыма, она бы не просто обсуждала с украинскими чиновниками строительство моста через Керченский пролив — она бы построила такой мост. Но вместо этого переговоры тянулись более 10 лет. А за период с 2010 года, когда Янукович и Медведев договорились о строительстве моста, и по 2014 год Россия не сумела даже подготовить технико-экономическое обоснование в рамках проекта.

Если верить сообщению «Новой газеты» о документе на тему аннексии, который появился менее чем за месяц до проведения этой операции, то получается, что к февралю 2014 года Путин еще не утвердил конкретный план. И почему высокопоставленный руководитель и один из главных сторонников интервенции на Украине Патрушев был «удивлен», узнав, что крымская элита одобрительно относится к аннексии? Если бы Кремль думал об оккупации, Патрушев бы наверняка прочитал доклады разведки на эту тему к моменту встречи с Константиновым в декабре 2013 года.

На самом деле похоже, что Путин не ожидал свержения Януковича. Знай российский президент об этом заранее, он бы нашел какой-то предлог, чтобы отсрочить выдачу займа на три миллиарда долларов, обещанного Россией правительству Януковича в декабре 2013 года. Он этого не сделал, и новое правительство Украины в декабре 2015 года прекратило платежи по займу. Как сказал мне политический консультант и бывший кремлевский чиновник Алексей Чеснаков, «у Путина нет привычки делать такие подарки».

Как это было

Самое явное доказательство отсутствия цельного и последовательного плана территориальной экспансии — та хаотичность, с которой проводилась интервенция в Крыму. Военная часть операции прошла гладко, но в ее политических аспектах порой проявлялась почти смехотворная неподготовленность.

Путин сказал, что он впервые проинструктировал помощников «начать работу по возвращению Крыма в состав России» утром 22 февраля, когда Янукович бежал из Киева. На самом деле, как сообщает источник, близкий к руководителю крымской операции Белавенцеву, Москва привела российский спецназ в южном портовом городе Новороссийске и базу Черноморского флота в Севастополе в состояние повышенной готовности 18 февраля, когда в Киеве начались столкновения между милицией и протестующими. Спустя два дня, 20 февраля, российские войска получили от Путина приказ блокировать украинские военные объекты в Крыму и не допустить кровопролития между пророссийскими группами и сторонниками Киева, протестовавшими на полуострове. Но эти действия они начали только 23 февраля, спустя два дня после бегства Януковича из Киева. Иными словами, первые шаги в рамках операции были условными: Путин мог отменить ее, если бы было выполнено соглашение о проведении досрочных выборов, подписанное Януковичем, лидерами оппозиции и министрами иностранных дел ЕС 21 февраля.

По словам источника, Белавенцев прибыл в Крым 22 февраля. Этот давний помощник российского министра обороны Сергея Шойгу не был знаком с политической обстановкой в Крыму, и, проконсультировавшись с местными людьми, он убедил действующего премьера и непопулярного назначенца Януковича уйти в отставку. На замену ему Белавенцев выбрал пожилого коммуниста Леонида Грача, который был известен в Москве еще с советских времен.

Но Белавенцев не знал, что с годами Грач настроил против себя большую часть крымской политической элиты, на что ему указал руководитель крымского парламента Константинов, когда Белавенцев уже предложил Грачу этот пост. К собственному смущению, Белавенцеву пришлось звонить Грачу и брать свои слова обратно уже на следующий день после того, как он предложил ему занять премьерскую должность. После этого Белавенцев обратился с предложением возглавить региональное правительство к местному пророссийскому бизнесмену и бывшему боксеру Сергею Аксенову, известному крымчанам по кличке «Гоблин».

Еще более удивительно то, что в последующие дни Кремль как будто не знал, что ему делать с Крымом. 27 февраля региональный парламент проголосовал за проведение 25 мая референдума с вопросом о том, хотят ли жители полуострова, чтобы Крым был «самодостаточным государством и… частью Украины на основании договоров и соглашений». Иными словами, хотят ли они для Крыма большей автономии, но с сохранением региона в составе Украины. Спустя неделю после начала операции Путин еще не принял решение об аннексии.

1 марта крымский парламент перенес дату референдума с 25 мая на 30 марта. А 6 марта депутаты сдвинули ее еще на две недели, и на сей раз переписали вопросы референдума. Теперь они звучали так: поддерживают жители полуострова объединение Крыма с Россией или хотят автономии в составе Украины.

Почему Путин поднял на референдуме ставки, сменив вопрос об автономии на идею присоединения? Одной из причин было давление со стороны пророссийских лидеров Крыма, в том числе Константинова, которые опасались, что окажутся в положении наполовину признанных мини-государств типа Абхазии и Южной Осетии, что Украина и Запад будут его сторониться, и что полуостров слишком мал для экономического процветания. Но еще важнее то, что Путин, развернув российские войска по всему полуострову, оказался в западне. Если бы Путин просто ушел, позволив украинским войскам вернуть Крым и начать преследования сторонников Москвы, он бы показался недопустимо слабым человеком. А Киев, вернув Крым под свой контроль, вполне мог расторгнуть с Россией договор аренды военно-морской базы в Севастополе. Спокойно и безопасно уйти из Крыма Россия могла только в одном случае: если бы Запад признал легитимным голосование за крымскую автономию и убедил украинское правительство с уважением отнестись к его итогам. Но возмущенные российским вторжением западные руководители ясно дали понять, что ничего подобного не сделают.

Выступать за обычную автономию Крыма без западной поддержки Москве было крайне опасно, ибо России пришлось бы защищать пророссийское крымское правительство от попыток Киева использовать размещенную на полуострове 22-тысячную войсковую группировку для восстановления порядка. А если бы Россия решила выдворить украинские войска и защитить регион от контрнаступления, она вызвала бы почти такое же враждебное отношение со стороны Запада, как и в случае открытого захвата этой территории. К 4 марта, не найдя приемлемой стратегии ухода, Кремль решил присоединить Крым.

«Сначала ввязаться в бой, а там уже видно будет»

Из-за всех этих импровизаций возникают большие сомнения в том, что российская интервенция в Крыму была частью четкого экспансионистского проекта. Любой наполовину компетентный империалист знал бы, кого после вторжения назначать местным сатрапом, и уже решил бы, что предлагать жителям на референдуме: автономию или аннексию. А решительный реваншист обязательно бы построил мост на планируемую к захвату территорию вместо того, чтобы 10 лет вести бесплодные разговоры и обсуждения.

Но это не говорит о том, что в Кремле нет группировок с имперскими амбициями. Такого рода побуждения есть и у самого Путина. Верно и то, что российские лидеры питают отвращение к расширению НАТО и используют его для сплочения населения против такой экспансии. Однако эти амбиции и озабоченности не вылились в последовательный план вторжения в Крым. Незадолго до того, как путинский спецназ нанес свой удар, Кремль был полностью занят событиями в Киеве.

Если главной заботой Путина было сохранение Севастополя, то здесь возникает несколько важных соображений. Во-первых, катастрофического ухудшения отношений между Россией и Западом за последние два года удалось бы избежать, если бы украинские руководители, а также лидеры оппозиции со своими западными спонсорами дали твердое обещание соблюдать соглашение о продлении аренды базы до 2040 года. Конечно, это соглашение было очень непопулярно на Украине. Но знай украинцы, что альтернативой станет утрата Крыма и кровопролитная война на востоке страны, они могли бы смириться с таким унижением, как размещение иностранных войск на своей территории.

Далее, это говорит о том, что Путин в последние годы с большей готовностью идет на крупные стратегические риски, оказывая противодействие вроде бы ограниченным и преодолимым угрозам российским интересам. Развернув спецназ в Крыму, но не спланировав политическое будущее региона, Путин показал, что он не только импровизатор, но еще и азартный игрок. Воодушевившись от высоких рейтингов поддержки своей крымской затее, Путин продолжил политический покер, поддержав пророссийских сепаратистов в Донецке и Луганске, начав бомбардировки антиправительственных повстанцев в Сирии и пойдя на усиление конфронтации с Турцией из-за сбитого в ноябре российского самолета.

Важность Севастополя в случае с российской интервенцией в Крыму указывает на необходимость точно выявлять ключевые стратегические объекты России, как их видит Путин, если Запад намерен предугадывать его действия в ходе будущих кризисов. В Прибалтике нет российских баз, которые могли бы стать поводом для аналогичной интервенции. Сирийский порт Тартус, являющийся единственным форпостом российского ВМФ в Средиземном море, вероятно, слишком мал и слабо оборудован, чтобы иметь большое значение, хотя у российских военных могут быть планы по его расширению. Более серьезная угроза может возникнуть в том случае, если Турция попытается закрыть для российских кораблей проливы, связывающие Черное море со Средиземным. По условиям Конвенции Монтре от 1936 года Турция имеет право закрыть эти проливы для прохода военных кораблей тех стран, с которыми она находится в состоянии войны или надвигающегося конфликта. Если Анкара пойдет на такой шаг, России будет гораздо труднее обеспечивать поддержку с моря военных действий в Средиземноморье и на Ближнем Востоке, таких как ее интервенция в Сирии. Такой шаг может вызвать яростную и возможно несоразмерную реакцию со стороны России. То обстоятельство, что Путину и турецкому президенту Реджепу Тайипу Эрдогану нужно казаться сильными лидерами на международной арене по внутриполитическим соображениям, делает антагонизм между ними еще более опасным и тревожным. А поэтому западные лидеры должны четко заявить Анкаре, что не поддержат решение о закрытии проливов в случае дальнейшего усиления российско-турецкой напряженности.

Справиться с появившейся недавно у Путина склонностью к рискованным играм с высокими ставками западным руководителям будет сложнее, чем противостоять политике последовательного экспансионизма. Рационального империалиста можно сдержать. Но как реагировать на действия азартного игрока, который принимает неожиданные решения, основываясь на кратковременных факторах — здесь ясности гораздо меньше. В Крыму и в Сирии Путин постарался использовать фактор внезапности, действуя стремительно и изменив ситуацию на местах до того, как Запад попытался остановить его. Смело реагируя на кризисы, он создает новые кризисные ситуации для России и для всего мира.