После распада Советского Союза прошла четверть века, а мы до сих пор сталкиваемся с проблемой России. Я пишу эти слова бесстрастно, как если бы я была посторонним аналитиком, исследующим земной шар. Но будучи человеком с американским и российским паспортом, живя и работая в России, имея здесь родственников и друзей, я могу с такой же легкостью повернуть эту фразу иначе: спустя четверть века после окончания советского тоталитаризма мы, россияне, по-прежнему сталкиваемся с проблемой России.
Да, многие бывшие советские республики вряд ли можно назвать счастливыми утопиями. Но они не стали злобными экспансионистскими державами с ядерным оружием и напуганными соседями. Прибалтийские страны довольно успешно влились в Европу и в мировую экономику. Как собственно и вся Восточная Европа, когда-то находившаяся под властью Советов. Большинство из этих стран совершили переход к некоей форме демократического правления. Неслучайно то, что у них сохранилась память о таких институтах, и им не пришлось начинать с нуля. Речь идет о прочной, никогда полностью не исчезающей ткани частных, религиозных и общественных организаций, которые на жаргоне политологии называют «гражданским обществом».
У России такой памяти нет, и гражданское общество там на протяжении семидесяти лет подменяли мрачные, управляемые государством суррогаты. Период после распада Советского Союза был наполнен противоречивыми событиями, среди которых можно отметить стремительное развитие институтов гражданского общества. Но сегодняшняя Россия вспоминает 1990-е годы как эпоху преступности, коррупции, хаоса, политической неразберихи и экономического грабежа. Этакий «Повелитель мух» евразийского масштаба. Россия тогда находилась в таком бедственном положении, что приход к власти Владимира Путина полтора десятка лет тому назад многие в России и за ее пределами встретили с облегчением. Наконец-то, после ельцинского балагана к власти пришел трезвый, серьезный, даже немного кроткий человек, способный навести в стране порядок. Но созданный им порядок стал мафиозным государством. Государственный аппарат находится в руках обширной клановой структуры, которая хочет только одного: богатства и власти. Свободные институты засыхают на корню или душатся в колыбели. Журналистов и политических активистов безнаказанно убивают. Зарубежный капитал покидает страну. Россия в националистическом угаре аннексировала одну часть Украины, вторглась на другую, и теперь надеется, что и остальная часть этой страны превратится в послушного сателлита. Она поддерживает пламя войны, то разжигая, то приглушая его. А Путин ни словом, ни намеком не указывает на свой близкий уход. Он позирует без рубашки перед камерами, как бы показывая, что время над ним не властно. В будущем году Россия отметит столетие Октябрьской революции, а это значит, что страна на протяжении целого века проводит отвратительный насильственный эксперимент над умами, сердцами и телами людей. А еще через год родившиеся при Путине люди получат возможность проголосовать на бутафорских выборах, и его власти исполнится 18 лет. Возникает вопрос, который задают многие внутри страны и за ее пределами: что должно произойти, чтобы Россия преобразилась и стала лучше, чем есть? Даже если такая трансформация возможна, встает вопрос о том, сколько времени она потребует, и кому хватит терпения вести работу, на которую уйдут десятилетия, и которая может не начаться еще много лет.
Самый влиятельный россиянин, задающий такие вопросы и дающий на них ответы (какими бы невероятными они ни казались), сегодня живет в эмиграции, в отрыве от родной земли. Это Михаил Ходорковский, самый богатый человек России до 2003 года, который впал в немилость Путина, был лишен своего состояния и 10 лет провел в исправительно-трудовой колонии. Ходорковского освободили в 2013 году и незамедлительно выдворили из России. Это был такой циничный жест доброй воли. Воссоединившись с женой Инной, дочерью и сыновьями-близнецами, он первый год провел в Цюрихе, а затем перебрался в Лондон. За последние два года я беседовала с ним несколько раз — в Нью-Йорке, Цюрихе и Лондоне. Сегодня он похож на рано ушедшего на покой предпринимателя из сферы высоких технологий. Его щетина длиннее «пятичасовой тени», но короче коротко остриженных седых волос. Одевается он неброско и неофициально, обычно в черное. Какое-то время Ходорковский разъезжал между Цюрихом, в котором у него был небольшой офис, Прагой и Лондоном, где живет немало россиян, покинувших страну в последнее время. Однако в конце прошлого года русские решили, что его надо вернуть обратно за решетку, и выдали ордер на арест, в связи с чем Ходорковский сейчас проживает главным образом в Лондоне, где таких, как он, находящихся в розыске у Путина людей, очень много.
Спустя девять месяцев после освобождения Ходорковский возобновил работу своего фонда «Открытая Россия», который он создал в 2001 году. Не он один создавал фонды, но он стал одним из первых, и его фонд отличается самой высокой политической активностью. В те дни взгляды у Ходорковского были оптимистические, даже на грани утопии. Свое первое состояние он сколотил в двадцать с небольшим лет, учредив один из первых в Советском Союзе частных банков. После тридцати его состояние намного увеличилось. Он воспользовался нечистыми схемами приватизации в отчаявшейся стране и приобрел нефтяную компанию, которая стала самой крупной в России. В 1990-е годы он неуместно и, пожалуй, слегка преждевременно выдвинул идею сделать свои кампании прозрачными, с развитым чувством гражданской ответственности, а Россию превратить в страну, полагающуюся на интеллект и инновации, а не на нефть и полезные ископаемые как на источник повышения своего благосостояния. «Открытая Россия финансировала гражданские инициативы, в том числе средства массовой информации и образовательные организации. Когда Ходорковского арестовали, его фонд сделали беззубым и бессодержательным, что стало мощным ударом по гражданскому обществу в России, которое очень сильно зависело от денег магната.
Новая «Открытая Россия» весьма амбициозна. Это попытка создать совершенно новое руководство для российского общества, которое будет существовать и функционировать параллельно нынешнему — до тех пор, пока последнее не рухнет. И вот тогда заранее сформированное и подготовленное Ходорковским российское руководство займет его место. Как теневой кабинет оттачивает свои навыки и умения, находясь не у власти, так и теневые лидеры, теневые чиновники, журналисты, организаторы и прочие теневые граждане, по мнению Ходорковского, должны практиковаться — хотя (или потому что) путинский режим узурпировал все институты и деятельность, которой обычно занимается функциональное общество. Ходорковский собирает обширную картотеку российских талантов — людей, которые могут знакомиться друг с другом, могут публиковаться, преподавать, выступать на публике, налаживать связи с сочувствующими, еще остающимися в России. Эта картотека постоянно разрастается.
Вскоре после выхода на свободу Ходорковский пришел к заключению, что Россия не созрела для вооруженной революции, и что в любом случае, насильственная революция принесет огромные страдания, облегчить которые ей будет невозможно. Я ощутила нотку разочарования в голосе Ходорковского, когда тот в ноябре 2014 года рассказывал мне об этом своем заключении. Он на самом деле считает, что вооруженная борьба — это единственная угроза, способная в настоящее время серьезно повлиять на режим. Именно вооруженная борьба, или угроза такой борьбы, привела в 2014 году к свержению олигархического правительства Украины. Но большая часть настроенных против Путина россиян не готова идти на такие жертвы. «И я думаю, что люди имеют право жить спокойной жизнью в своей стране, — признал Ходорковский. — Все плохо, но жизнь продолжается. И люди идут вперед, накапливая определенный капитал — квартиры, вещи. И я полагаю, что пока люди могут жить таким образом, ломать эту жизнь неправильно. Россия уже сломала достаточно жизней своих граждан». Ярким примером тому является жизнь самого Ходорковского, хотя она у него не самая худшая: государство практически конфисковало его компанию; его миллиарды превратились в миллионы; многие бывшие сотрудники Ходорковского сидят в тюрьме; еще большее количество уехало в эмиграцию; один мертв, а сам Ходорковский не может вернуться домой.
Он признает, что поскольку потенциал непосредственной вооруженной борьбы отсутствует, «свергнуть этот режим невозможно. Он будет продолжать движение по собственной траектории». Но эта траектория не может быть бесконечной. Как и все закрытые системы, режим со временем прекратит свое существование — хотя бы потому что сам Путин когда-нибудь умрет. Но вопрос заключается в том, что будет дальше.
Это может произойти лет через 20, когда Ходорковскому будет за 70. По его словам, он никогда не говорил, что данный проект будет завершен при его жизни. «То, что мы можем не увидеть холодный ядерный синтез при жизни, не является основанием для отказа от работы над ним», — заявляет он. Его собственный план состоит в том, что следующие 10 лет он посвятит подготовке России к новой главе: созданию многотысячной сети людей с разнообразными навыками, умениями и опытом, которые будут работать вместе. Приводя слова другого путинского оппонента в изгнании Гарри Каспарова, Ходорковский сказал: «Мы бежим марафон, который в любой момент может превратиться в спринт». Он продолжил: «Когда прозвучит стартовый пистолет, что может произойти в любой момент, общество должно знать о существовании команды, способной взять на себя функции правительства. Если это не наша команда, то будет другая команда, которая возьмет в руки власть. А если другой команды не будет, то мы погрузимся в кризис государственного управления» Такова печальная история смены режимов почти повсюду.
Расчеты у Ходорковского весьма просты: «Сейчас в России около двух миллионов людей получают зарплату от государства, в том числе, примерно 600 000 работают в федеральном правительстве. Из них десятки тысяч будут потеряны в процессе перехода к новой власти, и их придется заменить. Часть из этих потерянных будут людьми высокопоставленными, работавшими на важных должностях. Это значит, что нам нужно несколько тысяч или десятков тысяч человек, способных играть политические роли, выходящие за рамки технической квалификации. Нам нужны люди, которые смогут направлять процесс перехода на новый курс».
Цель здесь — двоякая. Во-первых, собрать армию гражданских служащих, способных выполнять все необходимые стране задачи. А во-вторых, найти в России, где общественная сфера по сути дела разрушена, а общение серьезно ограничено, способы информирования о существовании таких людей и создания вокруг них атмосферы доверия и доброжелательности, пусть даже тех из них, кто находится в России, заставляют молчать, дискредитируют, маргинализируют и убивают.
Команда Ходорковского возникла на основе небольшого костяка людей, работавших на него, пока он находился в тюрьме, и помогавших поддерживать его публичное присутствие. После освобождения он связался с людьми, с которыми переписывался из колонии (за десять лет таких корреспондентов у него появилось множество, включая меня), и некоторых взял к себе на работу. А еще он наладил контакты с антипутинскими активистами, проявившими себя, когда Ходорковский находился в заключении, скажем, с группой протестного искусства Pussy Riot, которая борется за права заключенных, с борцом против коррупции Алексеем Навальным и с журналистом Олегом Кашиным, избитым до полусмерти в 2010 году.
Ходорковский — не первый, кто излагает простую мысль о том, что России нужен широкий антипутинский фронт, коалиция людей, единственной точкой политического согласия для которых является оппозиция по отношению к правящему режиму. Он — также не единственный, кто отмечает, что самый важный вопрос для смены режима — это не «когда» и «как», а «что будет дальше». Но он стал первым, кто в рамках своего проекта начал искать людей, способных сыграть свою роль в такой коалиции, кто дает им работу и оказывает финансовую поддержку.
То, что Ходорковский может этим заниматься, является делом случая. В 2013 году серьезно заболела его мать. А Путин готовился к проведению Олимпийских игр в Сочи, и вдруг некоторые мировые лидеры начали говорить, что не хотят туда ехать. Одной из причин такого упрямства было названо дело Ходорковского и некоторых других политзаключенных. Интересы Путина и Ходорковского на короткое время совпали: Путин хотел, чтобы Ходорковский уехал подальше, а Ходорковский был готов ради освобождения уехать в эмиграцию. Была заключена тайная договоренность с участием лишь небольшой команды юристов во главе с его давним личным адвокатом Антоном Дрелем. Даже семья Ходорковского была в неведении. Да и большая часть путинского окружения не была посвящена в это дело. Заключенный попросил о помиловании, и президент в декабре внезапно сделал такой жест. Уже через несколько часов Ходорковский покинул колонию, а затем и Россию. Он прибыл в Берлин за пять дней до Рождества, надев куртку обслуживающего персонала аэропорта, которую получил взамен тюремной робы.
Ходорковский рассказал мне, что тюрьма на самом деле — идеальное место, чтобы понять внутреннее устройство и функционирование современного российского общества. «Вплоть до смешных деталей, — сказал он. — В одной из колоний барак, где жили важные заключенные, назывался „Кремлем“». Насколько близки параллели? Как и в самом государстве, обладающие властью заключенные выполняют некоторые полезные функции. Российское общество не привыкло к самоорганизации и оставляет эту работу властям. То же самое происходит в тюрьме. Чтобы сохранить некое подобие устойчивой социальной структуры, нужен механизм силового воздействия. Эти заключенные как раз и играют роль такого механизма. А поскольку они ни перед кем не отвечают, большую часть времени эти люди не выполняют общественно полезные функции, а преследуют собственные интересы (хотя бывают и исключения). Они также проводят так называемые «разборки». «Это как суды на свободе, и подобно этим судам, они в основном работают для оправдания действий властей».
В начале тюремного срока Ходорковского вызвали на такую разборку. Дело было так: один заключенный сфотографировал Ходорковского и тайком переправил снимок на волю, где его продали одному информационному агентству за астрономическую для тюрьмы сумму 300 долларов. Когда фото опубликовали, у тюремной администрации начались сплошные неприятности, и она попыталась найти фотографа. Ходорковский заявил, что не знает, кто его сфотографировал. Тогда начальник колонии передал дело в «Кремль».
«Поэтому меня вызвали. Мне было интересно посмотреть другой барак. Обычно ходить из одного барака в другой запрещено, однако служба охраны дала мне разрешение пойти на разборку. Я пришел туда и увидел эту банду: главного среди зеков и его придворных. Этому „авторитету“ было 26 лет. Его окружение было сборищем громил. И вот они задают мне вопрос: „Кто?“ А я отвечаю: „Послушайте, если служба безопасности допрашивала меня, а я им ничего не сказал, то почему вы думаете, что вам я скажу?“ Они были потрясены, потому что у них власть, если не над жизнью и смертью, то уж точно над твоим здоровьем». То есть, это тюремное самоуправление может избить и покалечить заключенного. «Но я знал, что они ничего не могут сделать со мной без разрешения сверху. Поэтому я чувствовал себя в безопасности, хотя знал, что все они сидят на наркотиках и теоретически способны принять непродуманное решение. Тем не менее, я чувствовал себя защищенным. Может, это была ошибка, но у меня было такое чувство. Тогда они устроили игру в гляделки. Я говорю им: «Парни, я думаю, мы закрыли этот вопрос. Давайте поговорим о чем-нибудь поинтереснее». Надо отдать должное авторитету, он быстро все понял и не стал настаивать.
Это одна из самых важных историй Ходорковского, демонстрирующая не только работу российской системы правосудия, но и его веру в собственную неуязвимость, из-за которой он попадал в переделки. В 2003 году он решил не уезжать из России, хотя его неоднократно предупреждали о неминуемом аресте. Этот рассказ также иллюстрирует один из самых трудных аспектов тюремной жизни Ходорковского: однообразие было настолько мучительным, что даже поход в соседний барак на бандитский суд был для него своего рода развлечением.
«Рабочий день там, где я был, длился восемь часов, — сказал он мне. — Но с той организацией, которая там существовала, эти восемь часов становились целым днем. Сначала ты стоишь в строю, затем идешь в столовую, затем снова построение, потом работа, построение, затем тебя ведут с работы, снова построение и ужин». Построение — когда заключенные выстраиваются на тюремном плацу и называют свои фамилии и статьи, по которым осуждены — длится от получаса до сорока минут. Так что хотя заключенный каждый день ровно восемь часов шьет рабочие рукавицы (единственная работа в том лагере, где содержался Ходорковский), «в итоге ты теряешь 15 часов. Остается всего два часа до сна. И это делается не специально для политических, а для всей массы людей, чтобы она все время была как-то занята».
Это не только потеря времени — это убивает разум. «Это так влияет на твою голову, что ты в итоге начинаешь читать что-то полегче, а не серьезные вещи», — объяснил Ходорковский. Тем не менее, он старался использовать эту пару часов свободного времени, а также назначенные посещения адвокатов для того, чтобы как-то и чем-то заниматься. Он читал огромное количество документальных материалов — современных российских политологов, философов самых разных направлений, произведения классики, которые ему рекомендовали некоторые из его корреспондентов. А раз в 2-3 дня, когда к нему приходил адвокат, он читал дайджест российских и иностранных СМИ о России на 200-300 страниц, а также посты из блогов и материалы из соцсетей. Кроме чтения, он часть времени писал: тысячи писем людям, от которых он мог что-то узнать, и тем, кто обращался к нему за советом (он стал кем-то вроде миротворца для антипутинских активистов), десятки письменных интервью, статьи для газет из разных стран мира. Он также собирал рассказы других заключенных. Они были опубликованы на русском и на английском языке под заголовком «Мои сокамерники».
Так он старался не отстать от жизни. Однако одна вещь застала Ходорковского врасплох: драматические изменения в общественном сознании России, произошедшие за 10 лет его тюремного заключения — милитаризм, национализм, истерия — а также размах путинских политических репрессий. «В тюрьме, — сказал он мне, — эти изменения незаметны, отчасти из-за того, что люди постоянно приходят и уходят; отчасти потому, что они в основном молоды и не хотят обсуждать эти вопросы. Ты не замечаешь, что в обществе в целом ценности поставлены с ног на голову».
Я попросила Ходорковского рассказать, кто из нынешних политических активистов кажется ему наиболее перспективным. Он ответил: «Прежде чем сказать что-то хорошее о человеке, я должен спросить его, хочет ли он, чтобы стало широко известно, что я хорошо о нем отозвался». Далее Ходорковский признался: «Если вы говорите о людях, с которыми я сотрудничаю, то тетради на 160 страниц оказалось недостаточно». Бумажной тетради? «Совершенно верно. Если что-то может подвергнуть кого-то опасности, я не доверяю это компьютеру». Наконец, он назвал нескольких людей, которые могут стать ключевыми игроками, но не для печати; а потом одно имя для печати: бывшего члена ельцинского кабинета и организатора оппозиции Бориса Немцова. Спустя три месяца Немцова застрелили неподалеку от Кремля накануне организованного им марша протеста. Его убийство никак не было связано с моей беседой с Ходорковским, но было напрямую связано с состоянием политики в России. Путин объявил сезон охоты на «пятую колонну». Все известные активисты и оппоненты Путина подвергаются постоянному шквалу угроз. Спустя две недели после убийства Немцова московский пресс-секретарь Ходорковского Ольга Писпанен пришла домой после празднования своего дня рождения и обнаружила возле двери траурный венок. А еще через три месяца один из московских сотрудников Ходорковского 33-летний Владимир Кара-Мурза упал в обморок прямо в своем кабинете. Когда «скорая» привезла его в больницу, у него отказали почки из-за неизвестного яда. Кара-Мурза выжил, но он все еще лежит в больнице, проходя курс диализа. А причина его страшной болезни так и осталась неизвестной.
Ходорковский заявляет, что его не запугают. «Что бы ни пытались рассказать нам кремлевские политтехнологи и телевизионные пропагандисты, Путин — вовсе не супермен, и его вряд ли будут вспоминать как героя. Пусть он и борется на экране с медведями, летает вместе с перелетными птицами и охотится на тигров, все это лишь фантазия. Путин с голым торсом — не сильный лидер: он просто голый король».
Может быть. Но у короля есть зубы. Возможно, настал такой момент, когда безопасно работать против путинского режима можно только из-за рубежа. За последние 2-3 года Россию покинули очень многие выдающиеся интеллектуалы. Ходорковского вывезли. Живущий сегодня в Нью-Йорке Каспаров был вынужден выбирать между эмиграцией и арестом. С тем же столкнулся и самый великий из числа ныне живущих российский экономист Сергей Гуриев, который поселился в Париже. Во Францию уехал писатель Григорий Чхартишвили, пишущий под псевдонимом Борис Акунин — уехал в большей степени не из страха, а из отвращения. Художественный куратор Марат Гельман рассказал о том же чувстве, уезжая в Черногорию. Примерно десяток известнейших российских журналистов уехали в Нью-Йорк, Вашингтон, Берлин, Лондон, Женеву и Тель-Авив. Одно из немногих независимых информационных изданий на русском языке Meduza зарегистрировано в Латвии, а работают там журналисты, переехавшие из Москвы. Сотни отважных людей продолжают работать в Москве и других местах России, однако теневое общество Ходорковскому придется собирать в основном за границей — причем не только правительство, но и гражданское общество в изгнании.
В марте этого года несколько сотен политэмигрантов новой волны, еще не оправившихся от своего шага, собрались в столице Литвы Вильнюсе для разговора о том, что произойдет после Путина. Там было несколько людей Ходорковского, однако сам он не играл ведущую роль. Причина? В отличие от всех прочих ораторов (я была среди них), Ходорковский не заявляет однозначно о том, что после Путина Россия должна отказаться от Крыма. Его доводы таковы: какой бы ошибочной ни была аннексия, она уже случилась. И когда путинская эпоха подойдет к концу, решение об отказе от этого региона придется принимать демократически избранному правительству, а его выбор он предсказать не может. Оппоненты Ходорковского утверждают, что незаконная аннексия территории другой страны — это такой вопрос, который не терпит никаких страховок. После этой конференции Ходорковский привлек в свою организацию одного из самых колоритных ее участников Евгения Чичваркина, который раньше жил в Москве, а сейчас в Лондоне. «Когда что-то принадлежит другому, не может быть места для дискуссии», — так Чичваркин неоднократно говорил про Крым. Ходорковский продемонстрировал, что свой невод он забрасывает максимально широко.
Пожалуй, самым взрывоопасным вопросом на конференции эмигрантов стали парламентские выборы в России, назначенные на сентябрь текущего года. Согласно изменениям в законе о выборах от 2014 года теперь граждане могут выдвигать свои кандидатуры для участия в выборах напрямую, по крайней мере, в теории. Тем не менее, государство использует обширный набор инструментов, мешающих людям попадать в избирательные бюллетени, а также занимается вбросами в избирательные урны. И это не говоря уже о том фарсе, которым занимается в своей работе парламент. Одна из сторон в ходе дебатов утверждает, что участие в избирательном спектакле только узаконивает ложь режима. Все, чем мы можем заполнить общественный вакуум, помогает дестабилизировать режим, парирует другая сторона. Ходорковский пошел третьим путем: он выставляет список из 19-ти кандидатов, потому что его теневому обществу надо попробовать себя в избирательном процессе. Это испытательный прогон. Но это также весьма рискованное предприятие, причем по причинам, никак не связанным с бутафорским характером выборов. Кое у кого складывается впечатление, что результаты голосования покажут, насколько ограничен кадровый резерв у Ходорковского, хотя он уже несколько лет собирает свою картотеку. В стране с 83 регионами и 142-миллионным населением (после путинской аннексии Крыма полуостров и его главный город Севастополь стали 84-м и 85-м образованием Российской Федерации, и крымчане теперь имеют право проголосовать в сентябре, хотя почти весь мир по-прежнему считает Крым составной частью Украины) в распоряжении у Ходорковского есть лишь небольшая кучка людей, могущих баллотироваться. Когда в России в последний раз происходила смена режима, а было это в 1991 году, в ней участвовала сравнительно небольшая группа людей. Но этот переходный этап вряд ли может послужить примером для того демократического возрождения, о котором думает Ходорковский.
Кроме того, не исключено, что Ходорковский недостаточно хорошо знает сегодняшнюю Россию, чтобы осуществить задуманное. Он не гулял по российским улицам с октября 2003 года. Когда мы беседовали, я поняла, что он не в полной мере понимает произошедшую в России трансформацию, если не считать неистовый национализм, размахивание флагами и военную истерию. За последние четыре года Россия прошла большой путь от пост-идеологического общества до страны, оказавшейся в тисках новой идеологии, основанной на том, что Кремль называет «цивилизацией традиционных ценностей». Эта идеология, будучи по сути дела средневековой и герметичной, способствует стремительному восстановлению тоталитарных механизмов. В культурном и политическом плане российское общество после краткого знакомства с либерализмом вернулось в долиберальное состояние и прочно там обосновалась. Ходорковский отмел мои опасения по поводу своей неосведомленности о нынешнем состоянии души России: «У России есть альтернатива. Мы — часть европейской, а если точнее, североатлантической цивилизации. Мы можем сколько хотим накачивать себя разговорами о нашем особом, отдельном мире. Но факт остается фактом: нас, россиян, слишком мало, чтобы сформировать отдельный мир».
Возможно, он прав. Когда путинский режим исчезнет, а это произойдет неизбежно, его идеология может просто рухнуть, и тогда появится шанс для прагматичной политики Ходорковского с ее добропорядочными людьми и надлежащим государственным управлением. А может, он сильно ошибается. В таком случае все, чего он добьется за следующие десять лет (или сколько проживет режим Путина), это предоставление содержательной и оплачиваемой работы нескольким десяткам россиян, а также деятельное участие тысяч членов общества. Такие огромные инвестиции в будущее России сегодня не вкладывает никто.
