Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на
Россия готовит вторую фазу наступления против Украины, сроки уже известны — Алексей Арестович

Военный эксперт о новом наступлении РФ и возвращении Донбасса с Крымом

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Читать inosmi.ru в
Украинский военный эксперт Алексей Арестович во второй части интервью «Апострофу» рассказал о новой фазе российского гибридного наступления, которая начнется этой осенью, о настроениях местных жителей на прифронтовых и оккупированных территориях Донбасса, о беспросветной «зраде» в Facebook, а также о том, что нужно делать Украине, чтобы вернуть Крым и ОРДЛО.

Первую часть интервью читайте тут: Украинцы воюют лучше россиян, с начала года у нас минимум семь побед — Алексей Арестович


— Расскажите, какие настроения у населения в прифронтовой зоне по отношению к нашим подразделениям.


— Они все очень разные. Есть люди, которые их откровенно ненавидят, видно по ним. Но негатива не много. По моим прикидкам — я очень много времени провел в прифронтовой зоне, я видел людей — 15-20% остро не любят нас. Это еще от районов зависит, причем очень четкое географическое деление есть.


— А где больше не любят?


— Ближе к российской границе, например, от Сватово и дальше — там более пророссийские настроения. И есть 15-20% очень проукраинских. Есть средние — это массы, которым все равно, чья власть, лишь бы скорее закончилась война и наладилась экономическая ситуация. Но чисто внешне, визуально, там очень все проукраинское: там урны раскрашены и остановки раскрашены, столбы раскрашены. Кто-то сильно постарался, те же волонтеры или местное население. Проукраинские люди на Донбассе — куда более активные, чем в любой части Украины. Как говорят: нет бандеровцев страшнее, чем луганские и донецкие. Они в актуализированной среде живут, им приходится реально бороться, в отличие от расслабленных патриотов во Львове или в Киеве, например. Это публика, которая находится в алертном состоянии (состоянии максимальной готовности к действию — «Апостроф»), у них непрерывный Майдан длится, они все время в готовности, они проактивные действия совершают и выглядят куда более патриотами, нежели публика, живущая ближе к тем районам, где нет войны.


— Возможно, Вам известно, какие настроения на оккупированных территориях?


— Я был в Станице Луганской, там 10 тысяч человек переходят мост каждый день. И я затесался в толпу на этом пункте и часа 2-3 слушал, о чем говорят. Там примерно то же самое, есть 15-20% сильно пророссийских, ненавидящих «укропов», 15-20% сильно за нас, они с той стороны пришли и при этом не стесняются говорить, что они за Украину, и есть масса, которой плевать: «Дайте пенсии, зарплаты и прекратите стрелять».


— Почему те жители, которые проукраинские, остаются жить на оккупированных территориях?


— Потому что, ну, перешел ты мост — и где ты будешь жить, где ты будешь ночевать? Понимаете, у них квартира там, своя. Пенсионерам вообще хорошо — они две пенсии получают и прекрасно себя чувствуют. А основная масса тех, кто там остался — это пожилые люди все-таки. Молодежь оттуда посмывалась, ее там мало очень. А пенсионерам тяжело и физически, потому что после 50 лет менять место жительства — это очень накладно. А экономически они себя неплохо чувствуют, получают две пенсии.


Но там есть интересный момент: они перестали говорить «если ВСУ зайдут в Луганск», они говорят «когда ВСУ зайдут в Луганск». То есть у них в речи это зазвучало.


— То есть надеются?


— Они не надеются, это стало фигурой речи. Они не ставят на этом особый акцент, а говорят уже как о сбывшемся факте. И я там одну тетю спросил: «А давно у вас такая перемена произошла?» Она учительница, с ней можно поговорить. Она говорит: «Да вот незаметно как-то, месяца 2-3 назад начали говорить „когда". Даже сепары».


— А с чем это связано? Все-таки увидели, что это — путь в никуда?


— Они видят, что там творится — это действительно дорога в никуда, что нужно жить в ситуации определенности. А эту определенность Россия им не дает, а можем дать только мы. Там у них вариантов нет. Дипломы, которые дети получают, никто не признает, кроме России.


— Паспорта те же.


— Да, паспорта. И чем дальше эта дорога длится, тем более она бесперспективная. Это становится «серой зоной», которой не существует для международного сообщества.


Получили они аттестат — и куда поступать, что делать? Они, конечно, могут поступить в Украине, им дается такая возможность, но это же все настолько сложно, понимаете. И если старики понимают, что все равно скоро умирать, грубо говоря, то, глядя на своих внуков и детей, они понимают, что эта дорога идет в заросший тупик. И на фоне таких вещей, как безвиз, например, когда у Украины сняли железный занавес на западной границе и поставили на восточную, им уже всем хочется быть здесь, а не там. Потому что это — железнодорожная магистраль, которая поехала в светлое будущее, а то — место, которое ведет в абсолютно грязный тупик.


А, кроме того, там есть масса нюансов: не работают предприятия. Зреет техногенная катастрофа. И Георгий Тука, и не только он правы, когда говорят о перспективах техногенной катастрофы. Они видят, куда это все идет. Там очень много людей с инженерным мышлением, они умеют прогнозировать, понимают, что назревает техногенная катастрофа, связанная с излиянием химических веществ, со смещением почвы, затоплением шахт и прочими крайне неприятными вещами. И нужно, чтобы кто-то этим занимался. Россия этим не занимается. Нынешнее «руководство» ЛНР, ДНР этим не будет никогда заниматься. Значит, какие у них варианты остаются? Методом исключения: чтобы вернулась Украина и навела порядок с помощью международного сообщества. Они все это понимают. Скоро там просто физически нельзя будет жить, если эту ситуацию не изменить.


— Но и вариант возвращения этих территорий пока тоже не ясен.


— Вариант возвращения, на самом деле, ясен. Нужно просто создавать возможности для него. Можно военным путем захватить, можно комбинированным путем, можно поставить Россию в условия, когда она выведет войска с Донбасса самостоятельно. Для этого должны сложиться три рамки. Первая — сама Россия должна согласиться с возвращением (выводом войск с Донбасса — «Апостроф») по сумме причин или, скажем так, не иметь возможности препятствовать возвращению. Второй вариант — должна сложиться ситуация в Украине — от общественно-политической до военной — когда мы будем готовы забирать. И третье — когда в самих ЛНР и ДНР созреет ситуация для забора, когда сильно чаша в нашу пользу склонится, люди уже поймут, что совсем нельзя так. По моим прикидкам, до дозревания этой ситуации — еще минимум год-полтора. Если какой-то «черный лебедь» не прилетит и радикально что-то не изменит. Это вопрос скорее условий, нежели действий. Должны сложиться определенные условия. Если прямо сейчас лупить военным путем, то это очень непросто, потому что создать превосходство, даже локальное — возможно, но будут грандиозные потери с нашей стороны. И все же там такое количество неизвестных, что военные так не планируют. Военные вообще ничего не предпринимают, пока нет 85% гарантии результатов. А сейчас эта гарантия 50 на 50, недостаточно оснований для перехода в наступление.


— А Вы не исключаете, что активное наступление со стороны России тоже возможно?


— Я не верю в этот сценарий. Я кричал о нем первые два года, потому что нужно было раскачивать общество, которое спало и не понимало, что война. Но, на мой взгляд, Россия никогда всерьез не рассматривала вариант полноценного вторжения в Украину. Там считать-то, слава Богу, умеют и понимают, что не потянут. Советский Союз, чтобы освободить Украину, создал четыре украинских фронта общей численностью 6 миллионов человек. Вся эта российская военная машина, сухопутные войска, если все их собрать, вытрусить, выжать — 330 тысяч человек всего. А им нужно охранять Россию от Калининграда до Курил. Россия же немножко больше Украины. Где им взять войска? Они не могут породить необходимое им количество людей. В пиковые ситуации они всех могут собрать на 2-3 месяца, иначе радикально станет меняться уже в проблемных регионах — в Средней Азии, на Кавказе, Дальнем Востоке, в той же Беларуси — если оттуда убрать российские войска. Если они соберут все, по сусекам поскребут, призовут поваров и писарей, то они могут до 100 тысяч создать группировку. А у нас 400 тысяч мобилизованных силовиков сейчас.


— А если такие наступления будут, то какие направления самые важные для сохранения позиций?


— Понимаете, это правило трех рамок действует и для россиян. Чтобы наступать, они должны иметь: соответствующую международную обстановку, внутреннюю обстановку в России, внутреннюю обстановку в Украине.


— А какая была международная обстановка, когда на Донбассе началась война?


— А какая была? Им (российским властям — «Апостроф») простили Крым — бери, начинай Донбасс. В Украине не было признанного президента, был и.о. — Турчинов, не было законной власти, которая бы признавалась международным сообществом. И еще тогда был большой вопрос, признают ли выбранного президента, учитывая, что не голосовали Крым и восточные области.


— Но ведь можно было ждать более решительной реакции Запада на аннексию Крыма?


— Мы же говорили, они реагируют тормознуто. Вот в Африке хуту и тутси резали друг друга три года подряд, погибло 3 миллиона человек, их забили мотыгами, зарезали мачете. Запад сильно реагировал на это? Нужно понять правила: любая социосистема — очень инертна, скорость реакции — 2-3 года. Вот сейчас четвертый год конфликта, Запад, наконец, более-менее определился со своей стратегией в отношении Украины и России. Поэтому у России нет сейчас самого главного — внешнеполитических условий для развертывания полномасштабной агрессии. Сейчас это соотношение интересов сторон и позиций таково, что любая попытка дернуться российскими войсками сюда вызовет — что? Будет немедленная реакция Запада, будут усилены экономические санкции. Скорее всего, нам дадут оружие уже, потому что это уже переход красной черты, в таком случае Запад готов давать оружие уже.


И Россия чисто технически не сможет осуществить (полномасштабное наступление, — «Апостроф»). Что она может сделать? Она может перейти границу в районе Чернигова, захватить там 50 км нашей территории и стать, например, в ту же новую позиционную войну. Она может продвинуться в сторону Харькова, захватить еще 50 км нашей территории, она может из Крыма попытаться выйти через перешеек и захватить 50 км территории. За эти 150 км в трех местах она получит такое количество санкций, что ни один нормальный вменяемый человек (а в России такие есть) или просто умеющий считать свои интересы, тот же кооператив «Озеро», не пойдет на это. Зачем? То есть у них нет внешнеполитической рамки. У них проблематизирована внутриполитическая рамка, там Навальный-«перенавальный», детские протесты по городам и прочее. Начинать внешнюю войну, когда у тебя дома бардак — это угроза Майдана, чего боится российское руководство. Это проблема. И третье — у них нет условий в Украине, потому что как только они начнут наступление, какая реакция будет в Украине? Еще 200 тысяч мужиков похватают оружие и пойдут их убивать. Сразу. Они в Чечне потеряли 14 тысяч человек во второй чеченской кампании. А Чечня — половина Киевской области по размеру. А теперь представьте, что их на территории восьми областей начнут активно убивать. Что с ними будет? Им конец будет. Они это прекрасно понимают.


И, более того, они же весной 2014 года, когда у нас практически не было армии, уже не пошли, потому что, несмотря на всю свою пропаганду, они просчитали, что уже тогда будет сопротивление, с которым им не справиться, и реакция Запада будет, с которой им не справиться. Чего уже говорить сейчас, спустя три года, когда у нас 400 тысяч мобилизованных силовиков и 200 тысяч резерва. И еще 200 тысяч мужиков, которые никогда не пойдут воевать в АТО, но если будет полномасштабное российское вторжение — пойдут. Пойдут партизанить, воевать, убивать, записываться в армию и так далее. Это нерешаемая задача.


А вот, например, взять Беларусь… Почему они хотят мягко оккупировать Беларусь (во время учений «Запад-2017» — «Апостроф») в рамках этих условий? Потому что это изменение внешнеполитического контура как раз. Они создадут ударную группировку — будет прямая угроза безопасности Польши и Чехии, странам Центральной Европы и странам Балтии, которые уже члены НАТО и ЕС. И они выдвинут такое предложение — давайте менять безопасность Украины на вашу собственную безопасность.


— То есть размен?


— Да, предложат размен. Типа: «Подумайте о своей судьбе, мы же — дикие русские люди, мы же можем ломануться, а никакие США вас не защитят. Мы вас оккупируем быстрее, чем американцы успеют принять решение. Сдавайте нам Украину, отказывайтесь от поддержки или частично отказывайтесь от поддержки. Или, хрен с ним, будем договариваться, но уже на наших условиях».


Плюс комбинация элементов гибридной войны, информационно-психологические массированные операции против Украины объявят. Когда я пробовал читать ленту Facebook в АТО, у меня волосы на ногах дыбом становились, потому что отсюда этого не видно, а там, в поле, когда чувства простые и ясные, сознание очищается, и ты видишь, что 90% ленты — это страшная «зрада». Когда здесь читаешь ленту, видно не «зраду», а только откровенно сепарские высказывания, которые сразу патриотическая часть ленты начинает бомбить. А так, если почитать — сплошная непрерывная «зрада», густо черная «зрада» заливает все.


Для нее есть поводы. Но вот, допустим, человек опрокинул чашку кофе на белые брюки. Из этого можно сделать маленькое событие, а можно сделать грандиозное событие. Проблема не в том, что нет опрокинутой чашки — она есть, а в том, что из этого делается грандиозное событие, накачка идет. И видно, что осуществляется массированная кампания. Добавляем сюда кибератаки, убийства офицеров. И мы должны констатировать, что Россия первую фазу гибридного наступления (а в гибридном наступлении военные средства — это только малая часть, пятая часть) отыграла в 2014-2016 годах, они сделали выводы и сейчас заходят на новую фазу, условно 2017-2019 годы, которая будет более масштабной, чем предыдущая. Вот нам кажется, что мы уже почти выиграли войну, стабилизировали фронт — так вот это не так. Уже этой осенью начнется новая фаза гибридного наступления России на Украину, и она будет сильнее, чем была предыдущая.


— Военного наступления?


— Это будут военные средства. Например, военные группировки в Беларуси — это создание военной угрозы нам на северном направлении, которую нам, честно говоря, не особо есть чем купировать.


— А Вы же говорили, что нестабильная политическая ситуация внутри России сейчас приоритетнее для них.


— Нет, у них много приоритетов, они работают по всем трем рамкам. Они как все нормальные планировщики осуществляют действия по изменению внешнеполитической ситуации, действия по изменению ситуации в России — разные, от дачи полномочий Росгвардии стрелять в толпу с женщинами и детьми и до работы с лидерами оппозиции — вот Мальцев (российский оппозиционный политик Вячеслав Мальцев — «Апостроф») был вынужден выехать из России. И третье — они работают по Украине. То есть по всем трем рамкам идет работа.


В Украине тоже ведется работа по всем трем рамкам, но ограниченно, усилиями отдельных групп энтузиастов и в рамках более открытого и не такого тоталитарного общества, как в России, когда даже президент, верховный главнокомандующий воюющей страны, не может прямым своим указом чего-то добиться, потому что начинается что? «Зрада зрадная». Вопрос запрета социальных сетей. Это действия, которые нужно было сделать в первый же день начала конфликта, а, на самом деле, еще до начала конфликта. А 13 миллионов человек в Украине бьют в колокола, петиции пишут и орут «разрешите».


— Сейчас эти движения уже поутихли.


— Да, уже не бьют. Это лишний раз показывает, что это нужно и можно делать. И, тем не менее, мы помним, что было.


Так вот Россия очень четко работает, они понимают, чего хотят по всем трем рамкам. А мы работаем ограниченно. У нас волонтеры во всем: добровольцы на фронте, волонтеры на информационном фронте. Это все делается на энтузиазме, а где Минстець, что он там навоевал? А вот отдельные добровольцы, которых, слава Богу, хватает на информационном фронте, и отдельные ответственные журналисты и издания как-то свою борьбу ведут.


А, на самом деле, Украине, чтобы выиграть, чтобы нашему теляти волка ихнего съесть, нужно что? Не просто начать нормальную работу по всем этим трем рамкам, а нам нужно на опережение работать, активно. А учитывая, что у нас ресурсов еще меньше, чем у них, то нужно работать еще и намного эффективнее и качественнее.


Нас много чего держит: идея, способность самоорганизации, открытость общества, европейская традиция. Но вы же понимаете, когда нужно обработать мозги 100 российских граждан, а работают Останкино, ФСБ, Кремль и так далее — то это один вариант. А когда «Апостроф» с Арестовичем записал видео, пусть даже получившее 200 тысяч просмотров — то совсем другой расклад. Если бы нам дали те инструменты, которые имеют они, мы бы давно уже выиграли информационную кампанию. Но у нас же нет этих инструментов. Это реальность, с которой мы работаем. А как иначе?


Политики не могут действовать в нашем обществе эффективно, потому что общество не хочет верить в то, что оно заснуло в Европе, а проснулось в Израиле — что у нас война. Вы ее можете трижды ненавидеть, но война всегда является базовым фундаментальным процессом в любом обществе. Если общество воюет, то война определяет все, всегда. Конечно, хочется думать про экономику, про безвиз, про поезд Киев-Перемышль и так далее, но, на самом деле, все определяет война. И пока мы этого не поймем — а никто не хочет понимать, по опросам, 60% украинцев не заметили, что в стране война — политики не могут действовать проактивно, даже если бы они и хотели. Они натыкаются на сопротивление масс. История с визовым режимом с Россией: «А как же 1,5 миллиона украинцев, которые работают в России?» Внимание, вопрос: а что они там делают, в России? Это страна-агрессор, она убивает ваших соотечественников и любого из вас может задержать, когда ей новые заложники понадобятся. Но они ездят туда работать.


— Вы уже вспоминали про кибератаку. Считаете это тоже провокацией со стороны России?


— Это не провокация, это разведка боем, репетиция. Будут настоящие массированные атаки чуть позже со стороны России, когда им понадобится, они будут валить просто всю компьютерную систему Украины, а она абсолютно бестолковая и на 70% обслуживается российским программным ресурсом. И вот объясни этому дураку-бизнесмену или дураку-менеджеру, что не нужно пользоваться российским программным продуктом!


— Ну, они же не вчера начали пользоваться этими программами.


— Безусловно. И нужно срочно принимать меры. А они: «Да пошли вы на…, у нас свои экономические интересы, мне семью нужно кормить, и вообще — вешайтесь там». А разве дело государства — предоставлять программный продукт? Нет. Дело государства — запретить и наказать за пользование.


— В последнее время тема Крыма выпала из информационной повестки. Почему так происходит?


— На первой странице секретного американского учебника информационно-психологической борьбы написано: «Главное — захватить повестку дня». Захватили повестку дня — и можете курить бамбук в теньке и изредка поправлять ситуацию. Не важно, как обсуждается тема, насколько качественно. Важно, кто поставил тему. Украинские СМИ несамостоятельны до сих пор. Они либо западные информационные поводы пережевывают, либо российские. И только примерно на 5% собственные украинские как-то достают. А западные СМИ очень сильно склонны к снятию темы Крыма, кроме группы отдельных энтузиастов, беспокоящихся о правах человека, и тех политиков, которые заинтересованы в продлении санкций. И российские СМИ точно снимают тему Крыма и возвращения его в состав Украины, это табуированная тема. Наши журналисты почитали с утра все, что западные СМИ пишут, почитали российские СМИ — Крыма нет, значит, и мы не будем писать про Крым. А самостоятельно поставить тему… Вот «Апостроф» смог сейчас.


Нам нужно постоянно эту тему педалировать, не давать забывать о ней. Это важная тема. В отличие от Донбасса, Крым-то считается оккупированной территорией со всеми вытекающими последствиями. И нужно проводить аналогии, крымский вопрос нужно в связке с донецким и луганским рассматривать, ни в коем случае не разделять (разделение этих двух тем — главное желание Кремля), четко признавать, что те территории оккупированы, и требовать освобождения тех и тех одновременно. Нужно работать над сбором юридического материала для того, чтобы осудить Россию как государство и частных исполнителей, перевесить на нее социальное обеспечение территорий, накапливать базу по преступлениям, которые они совершают, потому что призыв граждан с оккупированных территорий на воинскую службу — это уже является международным преступлением без срока давности.


— Обыски, репрессии…


— Да, куча вещей… Конечно, каждый обстрел в зоне АТО квалифицируется по 258 статье как террористический акт, материалы готовятся, и уже 1,5 миллиона исков пойдет в Гаагу. Но, в общем, мы не дорабатываем здесь, по внутренней рамке у нас проблема и по внешней рамке.


Тема Крыма никуда не снята, для нее тоже действует правило рамок. Понятно, что в России существует консенсус на не-отдачу Крыма даже среди оппозиции, посмотрите высказывания Навального или левых россиян. Это работа с внутрироссийским контуром. С внешнеполитическим контуром в отношении Крыма все в порядке, на самом деле, все цивилизованное общество (кроме Науру, в которое занесли 5 миллионов долларов) считает Крым украинским, а Россию — агрессором, оккупантом. Но это же внешнее. Внутри там тоже есть всякие течения, и немало людей среди западных политиков предлагают: Донбасс пусть Россия вернет, а Крым пусть оставляет.


Есть четыре рамки — внутрироссийская, международная, внутрикрымская и внутриукраинская. Вот когда эти четыре рамки будут готовы к возвращению Крыма, он вернется. А для этого нужны постоянные усилия, и эти усилия больше похожи не на собирание конструктора, а на выращивание сада. Не так просто растить это дерево.


— Сама Россия вряд ли когда-то вернет Крым.


— Почему? Придет Гарри Каспаров к власти — и вернет через час.


— Только если это и случится, то в очень нескором будущем.


— Ну, не сейчас, так через 10 лет, через 50 лет. Вот Германия когда воссоединилась?


— Тогда вариант какой? Ждать?


— Не ждать, а создавать условия. Для этого, опять же, нужно проактивно играть по всем четырем рамкам. Нужно работать с крымчанами. С крымчанами работа ведется?


— Какая-то ведется.


— Какая? Никакая. Значит, одна рамка уже не работает. Второе, ведется разговор на тему возвращения Крыма с российской оппозицией? Нет.


— С какой оппозицией? Они через одного спотыкаются в вопросе Крыма.


— Не важно. Какая бы она ни была. С Татарстаном нужно разговаривать, с кавказскими республиками и так далее. В международном отношении ведется работа? Там как раз какая-то ведется, чтобы постоянно педалировать тему Крыма, санкций за Крым, по правам человека. С Турцией мы работаем по Крыму? В Турции 6,5 миллиона крымских татар, почти каждый десятый турок — крымский татарин. Мы говорим, что Россия ущемляет крымских татар, запретила Меджлис, преследует, врывается в мечети? В украинском обществе популяризируется идея, что мы железно заберем Крым? Работа не ведется. Если нет работы, то о каких результатах мы можем говорить? Что он сам созреет и в руки нам упадет? Такое тоже возможно, но для этого нужен не год и не два.


— То есть возвращение возможно только трудоемким мирным путем?


— Почему? Возможен и военный путь, возможна комбинация способов. Нужно создать условия.


— А способна украинская армия военным путем вернуть Крым?


— Конечно, в определенных условиях — способна.


— А как отреагирует на это мировое сообщество?


— А какая может быть реакция международного сообщества в случае возвращения собственной территории, которую это сообщество признало оккупированной? Вы возвращаете свое. Мы же не вторгаемся к ним.


— А не поздно возвращать Крым военным путем?


— А что значит поздно возвращать военным путем? Во время аннексии у нас было 6 тысяч оборванных солдат. Вот когда у нас будет 600 тысяч солдат против 60 тысяч в Крыму — тогда можно возвращать. С 20 тысячами солдат мы не можем возвращать Крым военным путем. Когда будет 200 тысяч — уже можно начинать об этом разговаривать, а с 2 миллионами украинских солдат — точно можно возвращать. Вопрос: нужно ли нам 2 миллиона или хватит 300 тысяч для возвращения Крыма? Должны быть условия созданы.


Возвращать Крым военным путем нужно тогда, когда крымское население захочет, чтобы его вернули любым путем, потому что отключена вода, российские менты бьют дубинками крымчан (а такие моменты уже начались), потому что там нет жизни, нет счастья. Это нужно делать тогда, когда крымчане говорят сами: «Мы уже хотим вернуться любым путем», когда турки говорят: «Давайте, возвращайте, мы вас поддержим», когда все мировое сообщество говорит: «Да возвращайте, хрен с ним, потому что эта проблема Крыма уже вот здесь», когда крымские татары вооружены и готовы выступать против агрессора активно, когда украинское общество кричит: «Возвращайте Крым военным путем, давайте». Должны все рамки сойтись.


Вот это выстраивание рамок, а потом их сведение в один прицел — это и есть политика, которой нужно заниматься. А поскольку практически никто не занимается, по Крыму держится только международная рамка, с самими крымчанами не работают, с Россией не работают, украинское общество не готовят к возвращению Крыма. Задача на государственном уровне — его вернуть. Силовым или не силовым путем — мне ни холодно, ни жарко. И никому ни холодно, ни жарко. Скорее всего, будет комбинация. Например, мы можем диверсионными методами делать пребывание агрессора в Крыму очень дорогим для него, финансово дорогим. Сделать Крым ловушкой для медведя. Помните, мы про Путина и лапу говорили? Вот, он взял бананы и не может их вытащить. Нужно по этой лапе бить.


— То есть блокады, организованные крымскотатарскими активистами, были эффективны?


— Конечно, тактика тысячи порезов. Сейчас там экологическая ситуация меняется, потому что мы им воду отключили. Через 10 лет жизнь в Крыму будет невыносимой, а выход из этой ситуации может быть только один — возвращение его в состав Украины. И вот тогда можно совсем по-другому разговаривать по поводу Крыма. Кроме того, возможны разные международные решения. Например, совместный протекторат Украина-Турция над Крымом, международный консорциум, сделать Крым демилитаризованной зоной, рекреационной зоной, новой технологической зоной. Существует миллион решений. Нужно определиться с решениями и проводить определенную политику. У Украины сейчас не хватает ресурсов, в том числе и мозгов, чтобы работать по всем четырем рамкам.


Пока у нас даже на Донбасс не хватает, который уже куда более зрелый плод, чтобы упасть к нам в руки, нежели Крым. Поэтому усилия переносятся последовательно. Ни у кого, даже у такой страны, как США, не хватает сил, чтобы воевать в восьми местах одновременно. Мы сосредоточили усилия на Донбассе, сейчас на Беларусь добавляем, там серьезная угроза, ее придется купировать, создавать новые части, перебрасывать их на границу с Беларусью. Опять же — работать с белорусами, с белорусской оппозицией, работать с поляками, внешнеполитический контур создавать, работать с украинцами, которые живут в Ровенской, Волынской, Киевской областях, которые к Беларуси прилегают непосредственно, и так далее. Россияне оккупируют Беларусь, в частности, для того, чтобы отвлечь нас от Донбасса и от Крыма, чтобы создать нам новую угрозу на другом направлении. Это все бесконечная шахматная партия: они ход — мы ход. Определенная политика государства очень медленно, с КПД 5%, ведется. Пока речь о залихватских возвращениях чего-либо не идет. Сейчас всерьез нужно вести речь, чтобы адекватно и эффективно отразить второй этап российского гибридного наступления на Украину.


— А как она может отразить?


— Работать по всем трем рамкам. Хотя бы своевременно обслуживать эти рамки. А мы по ним отстаем на 2-3 года. А про то, чтобы выровнять или даже проактивно наступать, речи в принципе пока еще не идет. А нужно, чтобы зашла. Чтобы мы начинали действовать на упреждение. Мы — как Спарта. Древняя Спарта не имела стен. Стены они специально не строили, потому что у них очень мало людей было, в лучшие годы 15 тысяч человек. Афины, их основной противник, 45 тысяч выставляли легко. Поэтому они постоянно воевали возле стен городов противника, чтобы те имели неприятности у себя дома и не помышляли о нападении на Спарту. Это наша методика, мы должны очень эффективно работать с Кавказом, с Татарстаном, с российским Дальним Востоком, везде. И в самой Москве причинять им большущие неприятности для того, чтобы они обслуживали их дома, а не лезли к нам. А мы этого не делаем, потому что: а) не умеем; б) не до конца хотим еще; в) надеемся на Господа Бога и добрый Запад; г) не имеем кадровых, финансовых и всех остальных ресурсов.


— Учитывая отсутствие ресурсов, возвращение Крыма — это вопрос какого времени, по-Вашему?


— Что такое прогноз? Прогноз — это акт информационной войны. Я скажу, что Крым вернется в течение пяти лет. Как вы думаете, вернется он или нет? Но акт войны мы с вами сделали. Может прилететь «черный лебедь» — и Крым может завтра вернуться. А может не прилететь — и тогда он будет в естественных процессах возвращаться от 5 до 15 лет. Но он гарантированно вернется, это мы точно знаем, железно. Вопрос в сроках.