Историк и аналитик Института Вацлава Клауса Алеш Валента говорит, что культурный марксизм переплетается с международным неолиберализомом, и примером тому является Джордж Сорос. Весь политический спектр пронизывает своего рода «коалиция нормальных людей, объединившихся во имя здравого смысла».
Parlamentní listy: В своей книге «Один год консервативной публицистики» вы пишете о «Западе» в кавычках. Настоящий Запад, согласно вашему определению, — это либеральная демократия, гражданские и экономические свободы и традиционные и семейные ценности. Британский консерватор Джон Лафлэнд, если говорить упрощенно, полагает, что сегодня марксизм царит на «Западе», а Россия при Путине от него избавилась. То есть полюса сменились. Путин якобы по-своему возрождает патриотизм, традиционные ценности, поддерживает православную церковь, восстанавливает экономику и стимулирует демографический рост и так далее, тогда как современный «Запад» охвачен неомарксизмом. Согласны ли вы с тем, что сегодня полюса изменились?
Алеш Валента: Если говорить о «Западе», то это мой тезис. Если обратиться к западным университетам или СМИ, то неомарксизм, который утвердился в западном обществе в 60-е годы, действительно там доминирует, особенно в СМИ, в вузах и учреждениях. Из-за равенства и ошибочно понятой толерантности на Западе все чаще подавляется свобода. Уравниловка проникает и в экономику. Недавно в Германии приняли федеральный закон, по которому в штате фирм, чьи акции торгуются на бирже, должно быть минимум 30% женщин-руководителей. В школах, учреждениях, в СМИ неомарксизм явно одержал верх. В этом смысле на «Западе» свобода все чаще подавляется. Преимущество получают уравниловка, ошибочно понятая толерантность, мультикультурализм…
— Вопрос в том, не то ли это «равенство», когда одни «равнее» других…
— Это то «равенство», которое заканчивается притеснением мужчин. Сегодня в Германии в некоторых профессиональных сферах мужчины требуют квот для себя, потому что женщинам там отдается предпочтение. Тотальная уравниловка убивает свободу…
— Да и равенство это относительное. Иногда приходится выбирать: или «равенство» для мусульман с их исламскими требованиями, или «равенство» для женщин. Если обратиться к примеру Швеции, то там мусульмане нарушают естественные права женщин, физически на них нападают, но требования феминисток распространяются только на белое население, а мусульмане могут вести себя по отношению к женщинам, согласно нормам ислама…
— Все это неразрешимые противоречия, с которыми столкнулись левые, в том числе из-за мусульманской миграции…
— Речь о том, что этого равенства на практике и нет…
— Оно существует как лозунг и постулат, как политика, которая позволяет уничтожить свободу и правовой порядок. Если вы создаете искусственное неравенство, то…
— Вы уничтожаете равенство перед законом…
— Именно. В Германии равенства перед законом не существует, потому что баллотироваться на выборах и назначаться на руководящие посты женщинам помогают квоты. Некоторые мужчины подали иски в административные суды, потому что в Германии работает директива, которая следует из федерального закона, а также законов отдельных земель. Согласно этой норме, если в конкурсе на какую-то должность в государственном аппарате участвуют мужчины и женщины, обладающие одинаковой квалификацией, то предпочтение надо всегда отдавать женщине. Просто потому, что она — женщина. Так что никакого равенства нет, а скорее, все наоборот. Это приводит к абсурдным судебным тяжбам, а в обществе царит какое-то псевдоравенство, выдуманное левыми.
— Давайте вернемся к России?
— Я предпочел бы избегать столь однозначных суждений. Я тоже вижу в России определенную надежду для европейской христианской культуры, хотя Россия — другая. Это страна, от которой — учитывая ее культуру, традиции, размеры и историю — нельзя ожидать воцарения демократии западного типа. Давайте не будем строить подобных иллюзий. Тем не менее это страна, которая законом запретила распространение гомосексуализма среди молодежи, и это абсолютно правильно. Подобное идет вразрез с трендом, который установился в Германии: там молодежь буквально подвергается сексуальным извращениям. В итоге это приводит к распаду общества и семей. В России семью больше защищают, и это хорошо.
— Возможно, в России дали о себе знать некие природные инстинкты…
— В России их никогда не подавляли так, как на «Западе». Сексуальной революции в 60-е годы там не было. В целом то же можно сказать о Центральной и Восточной Европе. Мы тоже не переживали сексуальной революции благодаря, что парадоксально, коммунистическому режиму. Из-за этого одно наше поколение не подверглось этому ультралиберальному левому перевоспитанию. В этом наше преимущество по сравнению с «Западом». Поэтому в том, что касается менталитета и политики, ситуация в Центральной и Восточной Европе отличается от «Запада». Если мы защитимся от массированного вторжения исламского элемента, то в культурном и цивилизационном отношении у нас, определенно, будет больше шансов выжить, чем у «Запада».
— В своей книге вы пишете о том, как можно сохранить демократию. В рецензии на вашу книгу Михал Семин заявил, что свобода не может существовать без порядка, не может существовать без христианства. Из этого я понял, что, по-вашему, либеральная демократия сама по себе неустойчива, поскольку у нее нет крепкой и неоспоримой опоры. Тогда является ли для вас основой свободы, говоря словами Честертона, некая «ортодоксия» или даже «ортодоксия», базирующаяся на христианстве?
— Вы намекаете на одно высказывание в моей книге, которое я позаимствовал у немецкого историка права по имени Бокенфорде. 25 лет назад он сказал, что либерализм — это система, которой не выжить за счет собственных ресурсов, и которая не способна гарантировать сама себя без нравственных норм, соблюдаемых населением государства, и без минимальной общественной однородности. Из-за всеобъемлющей толерантности и нравственной распущенности либерализм утрачивает те нравственные нормы, которые, по словам Бокенфорда, давало христианство. Либеральное общество боялось христианства (в определенной мере обоснованно, учитывая опыт прошлого) и считало, что сумеет создать порядок, в котором будет царить всеобщая толерантность друг к другу и де-факто ко всему.
Однако теперь выясняется, что эта толерантность — недостаточно прочная опора. Она не способна сохранить целостность общества. Такие крайности, как радикальный феминизм или «гендеризм», возможны только в том обществе, которое провозгласило полную толерантность и избавилось от всяких нравственных норм. А если говорить об упомянутой однородности, то ее нарушает мультикультурализм и массовая иммиграция. Таким образом, западные общества лишены и нравственных норм, и собственной однородности, то есть выжить они не смогут.
— Вы говорили о «полной толерантности». Не существует ли угрозы, как в случае с постулатом равенства, того, что эта «толерантность» переродится в так называемую «репрессивную толерантность», о которой говорят неомарксисты… Речь о том, что все, кто не согласен с их пониманием толерантности, будут наказываться. Этот неомарксистский принцип хорошо описал Ладислав Якл, сказав так: «Будь толерантен или схлопочешь!» В условиях политической корректности людей в лучшем случае увольняют с работы или клеймят фашистами, а в худшем — сажают в тюрьму… Так не заканчивается ли эта постулированная толерантность полной нетерпимостью…
— Да, так и есть. Она заканчивается нетерпимостью к тем, кто отказывается принять этот тип толерантности. Если обратиться к трудам видных философов неомарксизма, скажем к Теодору Адорно, то там мы найдем все это.
— В своей книге вы пишете, что экономическая глобализация вместе с мультикультурализмом — это ингредиенты, из которых мировые элиты сварили свой универсальный айнтопф, в котором собираются растворить национальное, языковое и религиозное разнообразие нашего мира. Я задам умозрительный вопрос, не появилась ли сегодня определенная смесь из неомарксизма и неолиберализма…
— Это комплементарные процессы…
— Не дают ли ответ на этот вопрос заявления американского палеоконсерватора Пата Бьюкенена или Дональда Трампа, которые говорят о возвращении к «национальному капитализму» и протекционизму для защиты от транснациональных корпораций. А они чрезвычайно сильны и без барьеров проникают на национальные рынки…
— Я придерживаюсь того же мнения. Культурный марксизм смешивается с международным неолиберализмом, и примером тому является Джордж Сорос. И то, и другое направление — против национальных государств и естественных связей между национальными сообществами, потому что гигантским транснациональным фирмам нужна свободная рабочая сила, которая не будет привязана к одному любимому месту. Им нужна рабочая сила, которой будет все равно, что сегодня она в Испании, а через пять лет переселится в другое место. Это начало конца национального государства. Именно по этой экономической причине против границ выступают международные транснациональные бизнесмены. Ратуя против границ, неомарксисты руководствуются культурно-идеологическими соображениями.
Немецкий философ Хабермас из Франкфуртской школы утверждал, что европейское общество воспринимало все «иное», чужое как нечто чрезвычайно позитивное и поэтому открывало всему этому границы своих стран. Сегодня эти принципы применяются на практике к иммиграции в Европу. Хабермас полагал, что нужно сделать так, чтобы иммигранты как можно быстрее получали те же права, которыми обладают коренные немцы, поскольку иммигранты обогащают страну. Так исчезнут народы, по крайней мере европейские, а люди без национальности будут идеальной рабочей силой для транснациональных компаний.
— В политике всегда существовало разделение на левых и правых в зависимости от подхода к экономике: больше налогов, свободный рынок и прочее. Нет ли сегодня, скорее, разделения на приверженцев глобализма и надгосударственности и сторонников патриотизма и антиглобализма? Марин Ле Пен, которую называют правой, против глобализации и поддерживает социальное государство. У нас есть номинально левый Милош Земан, который поддержал Дональда Трампа и Норберта Хофера, а он выступает против иммиграции. Дональд Трамп, в свою очередь, отстаивает протекционизм. Орбан тоже не является экономическим либералом. Многие члены коммунистической партии KSČM зачастую более рьяно отстаивают национальную идентичность, суверенитет и выступают против миграции, чем так называемые правые из партии ТОР09 или так называемая правая Ангела Меркель…
— Конечно. Я вспоминаю специализированную статью политолога Станислава Балика из Брно, которая была опубликована в издании Echo в прошлом году. На мой взгляд, это очень ценная статья. Автор пишет, что деления на правых и левых уже нет, и что формируется своего рода союз из консервативно-либеральных сил и «старых левых». «Старые левые» сохранили свой взгляд на экономику и не поддались современным неомарксистским тенденциям в том, что касается цивилизационных вопросов.
— Однако часть современных правых поддалась этим неомарксистским тенденциям…
— Да. Но это те правые, которых мы не будем называть консерваторами. Ангела Меркель считается христианским демократом, но де-факто она представитель партии Зеленых. То есть то, о чем вы говорили, это своеобразная коалиции нормальных людей, объединившихся во имя здравого смысла. Мнение этих людей о миграции роднит часть левых с теми силами, которые близки нам — тем, кто сотрудничает с Институтом Вацлава Клауса. Это новая ситуация, но она соответствует тому, как в последние годы изменились понятия и в политические тенденции.
