Если вы думаете, что все по-прежнему, просто немного изменилось — это не так. Изменилось все. Мне сейчас нельзя ничего. Я не могу выйти на улицу, я не могу встретиться, с кем хочу, я не могу поехать, куда хочу, я не могу делать, что захочу. Я не могу не то что пойти в кафе и посидеть с друзьями — я не могу даже выйти в магазин. Еду мне привозят. Каждый выход в город — это спецоперация. Каждая встреча — где-то в закрытом помещении, оговоренном заранее, лучше в охраняемом месте. План пребывания в этом месте разрабатывается заранее. Встречи возможны только с небольшим количеством людей.
У меня есть стойкие подозрения, что в России каким-то образом получили доступ к моим гаджетам и могут их читать и слушать, поэтому переговоры о встрече — отдельная спецоперация. Естественно, никто не может прийти ко мне.
У нас нет ничего. Вот вообще ничего. Семью эвакуировали из России за день до часа Д, потому что сообщать дату пришлось, естественно, по телефону, а там-то телефоны слушались однозначно, и надо было оставить минимальный временной люфт, чтобы не успели задержать на границе, и теперь у нас есть только то, что поместилось в машину за одну ходку. Три чемодана вещей.
Я вижу только один и тот же определенный круг людей. Из охраняемого места я не выхожу. Вообще. Мне некуда больше выходить. У меня теперь нет ни работы — потому что в такой ситуации вряд ли можно придумать что-то более глупое, чем регулярно приезжать в одно и то же место в одно и то же время, ни посиделок, ни спортзалов, ни пикников, на магазинов, ни кино, ничего.
Моя жизнь в очередной раз сломана полностью. «Здорово, воскресший! Мы можем встретиться?» Нет. Не можем. А когда сможем? Не знаю. Если все пойдет удачно, то года через два, наверное. Не я теперь определяю свое будущее.
Я совершенно не представляю, что дальше. Где я буду дальше жить, как я буду дальше жить, как будет жить мой ребенок, в какую школу он будет ходить, сможет ли он просто выйти погулять на улицу без взвода автоматчиков.
Ничего не закончилось. Понимаете? Ничего еще не закончилось. Герман (речь идет о Борисе Германе. которого на Украине подозревают в причастности к покушению на Аркадия Бабченко — прим. ред.) на суде говорит, что он организатор только одной из групп. А есть еще и другие. Только в Киеве, по его словам, около десятка. И это надолго. И это — серьезно. Люди работают, деньги сюда заходят, оружие заходит, к выборам будут расшатывать ситуацию однозначно.
Сегодня выходной. Вы строите планы на уик-энд. А я сижу с семьей в бункере, прячусь от наемных убийц. И умники, которые рассуждают о «клоунаде» и думают, что к сорока годам я мечтал о такой жизни с совершенно неопределенным будущим без ничего, поживите так недельку-другую. А потом будете умничать.
