Уже это название катастрофы под Смоленском, где погибла значительная часть политической и военной элиты польской нации (всего 37 высокопоставленных поляков), включая президента Леха Качиньского и его супругу, несет в себе подозрения, с которыми разбираться придется, главным образом, русским.
На всякий случай напомним: в Катыни в 1940 году, то есть ровно семьдесят лет назад, Советы хладнокровно расстреляли до четырех тысяч человек из более чем 20 тысяч плененных польских офицеров. Польша потеряла свою военную элиту.
Даже без выяснения деталей трагедии уже очевидны несколько ошибок. Поразительно, что в одном самолете сразу летели президент, политики и полное руководство армии. В Старой Европе, как я знаю по собственному опыту, в одном самолете или автомобиле запрещено ехать вместе даже главе издательства и главному редактору, чтобы в случае катастрофы не помешать работе компании. Для руководства страны эти правила должны быть еще строже.
Точно также можно только удивляться тому, что пилот, главный на борту, повиновался приказу президента сесть при любых обстоятельствах и, как сообщают, из-за тумана три или четыре раза безуспешно пытался посадить самолет. Такого в Старой Европе однозначно не могло бы произойти, если против посадки были даже диспетчеры. Да, президент – верховный главнокомандующий, но в воздухе главнокомандующий – это всегда капитан. Только эти два обстоятельства и через двадцать лет показывают, чем мы, жители Центральной Европы, до сих пор отличаемся от Старой Европы: президентов и политиков мы слушаем беспрекословно, и в то же время, как это ни парадоксально, не слишком основательно заботимся об их безопасности. То есть у нас они находятся в двойной опасности.
Другая проблема в связи с этой трагедией возникает у России, потому что в последние годы в руководстве страны находилась целая вереница разведчиков, на которых падает подозрение в связи с рядом убийств журналистов и перебежчиков. Последним из них был Александр Литвиненко, умерший 23 ноября 2006 года в Великобритании и обвинявший в своей смерти непосредственно Владимира Путина.
Российские спецслужбы, ставшие в конце советской эры предметом шуток и анекдотов, с тех пор оправились и снова обрели политическое влияние, даже большее, чем когда-либо. Все российские премьеры со времен президента Ельцина, то есть Примаков, Степашин и Путин, раньше работали главами разведки. Путин, занявший пост президента после Ельцина, - единственный офицер Первого главного управления, ставший главным лицом в государстве. Директор Службы внешней разведки Сергей Лебедев сказал: «Благодаря тому, что президент разбирается в работе спецслужб, и мы можем говорить с ним на одном языке, наша работа стала гораздо проще».
Василий Митрохин, сбежавший из КГБ в Великобританию и вывезший туда архив, считает, что, хотя Путин во время первого срока утверждал, что он верен демократии и правам человека, постепенно ему удалось изолировать большую часть оппозиции (см., например, арест Михаила Ходорковского) и получить контроль сначала над телевизионными каналами, а затем и над другими СМИ. Недавно, например, российским спецслужбам с помощью наркотиков удалось компрометировать главного редактора журнала «Русский Newsweek» Михаила Фишмана, а таким образом и издателя журнала, компанию Springer Verlag.
Все эти факты в связи с трагедией сыграют свою роль, потому что они априори способствуют рождению самых разных конспиративных теорий. То, как русские и, главным образом, сам премьер Путин отнесутся к этому событию, покажет, может ли Россия быть партнером для нас, нашей цивилизации, или нет: будет ли расследование прозрачным, а информация максимально доступной для журналистов, или, наоборот, Россия использует трагедию для того, чтобы в своих бывших сателлитах вызвать страх, а скорбь и сожаления по случаю катастрофы станут лишь дипломатическими кулисами, как это было и раньше. Даже если Россия сейчас, в общем, не виновата.
